Счастливый рыжий закат

10

Утро! Отпуск! Чуфи!

— Тяф! Фыррррррррррр!

После завтрака мы с Чуфи дошли до деревушки неподалеку, купили хлеба и сыра. Чуфи всегда выбирала сыр сама.

— Ну как она знает, а? — улыбался хозяин. — Этот, и правда, самый лучший!

Вернулись, поели, и я забралась в лабораторию. Первым делом сделала вытяжку синелика. Удивительно, но венок, что мне подарили, практически не завял. Высадила семена — пусть растут для дальнейших исследований. Что с ним делать? Инъекцию? Отвар?

— Рене! Рене! Ре-не!

— Мелани! Хорошо, что пришла. Сейчас пойдем. заварим травы. Я проголодалась. А ты?

— Что я кричу? Проголодалась? Третьи сутки пошли! Мы зашли с девочками к лесникам, ты у них не появлялась!

— Ой, неудобно как…И правда, надо зайти.

С лесниками я дружу. Целителей любят все. А те, кто их не любит, тот рано или поздно попадает в такую ситуацию, что приходится обращаться за помощью. И любить целителей. Тем более, мы помогаем мы друг другу. Они мне — редкие травы. Я им — лечебные зелья. Сыворотку от яда гадюк. Средство от комаров. Кстати, никогда не понимала, что они ценят больше — первое или второе.

— Рене, ты меня слышишь? Рене, милая, да очнись ты?! Ты что тут изобрела такое? Ты же не ела все это время! Пойдем. Ана, жена старшего лесника передала обед. Она будет тебе носить еду, я договорилась. Ты иначе себя изведешь своими исследованиями!

Суп со щавелем. Котлеты с жареными баклажанами. М-м-м! Обожаю!

На следующий день, на свежую голову я проанализировала результаты собственных исследований. Итак, одна сотая часть выжимки, введенная внутривенно, вырубила меня на трое суток. Есть не хотелось. Спать не хотелось. Работалось прекрасно. Любовь к себе и окружающему миру была столь сильна и гармонична, что это уже…нехорошо.

Но самое главное — кожа! Моя бледность напугала Мелани, зато меня привела в полный восторг! Белая. Без покраснений. И практически без веснушек, настолько они побледнели.

Пока размышляла над тем, каким именно образом применить вытяжку и как добиться верной пропорции, дошла до лесничества. Надо поблагодарить Анну и заплатить. У них четверо — девочка постарше и трое мальчишек — совсем малыши. Так что деньги не помешают. Тем более я теперь просто богачка! Надо бы подсунуть побольше, только так, чтобы они не обиделись. В северной стороне народ гордый.

— Рене! Радость моя! — раздался голос старшего брата Аны, Ила — самого неугомонного. — Ты когда за меня замуж пойдешь?!

— Ни-ког-да! — со смехом ответила ему я. — Разочаровалась я в этом деле.

— Кто обидел мою девочку? Ты только скажи — мы ему все кости переломаем.

— Вот спасибо. Вы поломаете — а я сращивай. Знаешь, сколько мороки?

— Тьфу! — сказала Ана. — Если он такой глупец, что девушку нашу прощелкал, то что ему кости ломать? Его ж, дурня, только пожалеть надо.

— Вот-вот! Пожалеть. И огненной травы в штаны. Можно на муравейник голой жо…

Тут Ил получил полотенцем по рту.

— А вот рот тебе с мылом не вымыть ли? — грозно спросила Ана.

Я хохотала как сумасшедшая.

Уже вечером мы с Чуфи сидели на веранде, наблюдая, как незаметно подкрадывается темнота. Лисица нервничала, скулила, нюхала воздух. Мне вдруг стало не по себе. Лес вокруг напрягся. Все, кто летел, бежал или полз, чувствовали чье-то присутствие:

«Тяф-тяф-тяф… Тьвить-тьвить-тьвить… Чой-чой-чой…По земле, над землей, под землей. Чужой, чужой, чужой…»

Я еще немного постояла, всматриваясь в темноту, погладила Чуфи и быстро ушла в дом.

Все валилось из рук. Огонь в камине не желал покоряться и подыгрывать в том, что я маг огня.

Спала я плохо. Металась в тягучем, беспросветном мареве между сном и явью. Только под утро, когда мне приснилось, что будто бы рядом со мной улегся милорд Швангау и обнял меня, как тогда — на кушетке в лаборатории — я успокоилась и сладко заснула.

Утро получилось позднее — и это я собиралась встать пораньше и отправиться за травами… Я позавтракала. Оставила Ане записку, что ушла по делам.

Сегодня — день, когда я должна была осмотреть принцессу Тигверд. Узнав, что я собираюсь в отпуск, сын императора выдал мне кулон — черный обсидиан на шнурке.

Миг — и я в столице империи.

— Миледи Агриппа! Мы рады вас видеть! — поприветствовал меня дворецкий, господин Адерли — крепкий пожилой господин с солдатской выправкой. Наверное, мой отец, если бы дожил, был бы таким же.

Под ноги с радостным лаем выскочил длинноухий пес. Я уже знала, что его зовут странно — Флоризель. Погладила. Полюбовалась на карие глаза — красавец!

— Как принцесса Тигверд? — спросила я, пока меня провожали мыть руки.

— Миледи Вероника чувствует себя неплохо, на мой взгляд. Только она на милорда гневается, — сдал хозяев верный слуга.

— Что так?

— Он требует, чтобы она всякими глупостями — газетой там, журналами, законопроектами по охране детства и материнства — прекратила заниматься. А она — против.

— Принцесса Тигверд занимается газетой?

— «Имперская правда» — это ее газета. А еще есть несколько журналов. Это которые с картинками.

— Здорово.

Тут к нам присоединилась сама принцесса.

— Вероника! — несся ей вслед недовольный голос принца Тигверда. — Мы не договорили!

— На этом все, — жизнерадостно улыбнулась она. — И вообще, ко мне пришли.

— Вероника, это может быть опасно!

Принц Тигверд стремительно вошел в гостиную — наверное, так решительно врываются враги на крепостную стену — с целью довести противника до паники.

Я вся сжалась.

Принцесса же развернулась на каблуках к разгневанному мужу и прошипела ему не хуже, чем мумамба шипохвостая:

— Вот и обеспечь мне безопасность. А запереть я себя не дам!

Старший сын императора запустил руки в волосы — и я испугалась, что он сейчас их дернет. И пострадает. Тут он заметил меня:

— Прошу прощения, — мужчина вежливо поклонился. Лицо у него при этом стало совершенно бесстрастным. — Нам будет приятно, если вы у нас отобедаете.

— Мне неловко вас затруднять, — пролепетала я.

— Никаких затруднений. Мы будем очень рады. Правда, дорогая?

— Конечно, — нежно улыбнулась ему жена, словно только что и не сердилась вовсе.

— Давайте сначала вас осмотрим, — проговорила я. — А потом уже — все остальное.

— Можно я буду присутствовать? — спросил принц Тигверд.

Я взглядом спросила у беременной.

— Присоединяйся, дорогой, — разрешила она.

Мы поднялись на второй этаж, в спальню.

Принцесса Тигверд легла на кровать.

Я провела руками ото лба беременной до самых пяток. Улыбнулась — все было в порядке. Дотронулась до рук и ног — отеков нет.

— Все хорошо, — сообщила я будущим родителям.

Они выдохнули с облегчением.

— Что-нибудь новое появилось за эти дни? — спросила.

— Вроде ничего, — сказала женщина.

— То есть как это ничего?! Ты же стала есть горчицу, нюхать горчицу. Тосковать по горчице!

— Точно, — рассмеялась Вероника Тигверд. — В первый раз Ричард, вскочил на коня и понесся ночью в ближайший трактир.

— Я просто не вспомнил ни одного ресторана, где можно было бы заказать эту приправу к дешевому пиву, — улыбнулся мужчина.

— А я — плакала! — женщина вытирала слезы от смеха.

— Сначала — потому что горчицы нет в доме. Потом — потому, что я ее принес. А потом — потому, что она — острая. Ела, нюхала и плакала.

— А потом мне было хорошо.

— Вот и славно, — поднялась я.

Мы вышли из комнаты — принц приобнял жену, помогая спуститься с лестницы.

— Мне почему-то кажется, что я запутаюсь в юбках — и упаду с лестницы, — едва слышно пробормотала она.

Когда мы спустились вниз, принцесса отправилась распоряжаться на счет обеда — экономки у них почему-то не было. Я отозвала в сторону принца Тигверда и тихо проговорила:

— Если ваша супруга боится упасть с лестницы, если она повторяет себе это снова и снова, то такая ситуация может быть спроецирована или ее словами. Или ее страхами. Лучше перенести спальню на время беременности на первый этаж. Только без паники. Чтобы не напугать. Словно бы это само собой произошло.

Сын императора очень серьезно выслушал меня. И кивнул.

Вернулась я поздним вечером с мыслью, что эта семья мне нравится, а следующим днем встала еще до зари — идти в лес, за травами.

Пробродила до глубокого вечера. Собрала очень много. Чтобы обработать всю эту добычу в лаборатории, уйдут не одни сутки.

Вернувшись, поужинала тем, что оставила добрая женщина — и сразу заснула.

Следующим днем Ана вытащила меня из подвала. Мелани наябедничала, не иначе!

— Давай, пока горяченькое! — приказала она.

Я вымыла руки и уселась за стол.

— Ты волшебно готовишь! — нахваливала я. — Тебе бы в столицу, ресторацией командовать.

— Ой, да что ты такое говоришь, Рене, — смутилась женщина. — Где мы — и где столица!

— Далеко, конечно, — не стала спорить я, — но готовишь ты вкуснее, чем в лучшей ресторации Роттервика.

— А что это ты там делала?

— Я там ни разу не была, — честно призналась я. — Но пока мы эпидемию останавливали, нас оттуда кормили.

Вот это было не совсем так, но рассказывать жене лесничего о проживании в одном доме с мужчиной, который мне не муж, а начальник — это уж слишком. Нравы на севере суровые.

Дни текли, похожие друг на друга. И я себя уже уговорила, что тогда, вечером на веранде — мне все это померещились. Но однажды…

Я пришла на болота за водяным перцем — исключительно полезная вещь при остановке женских кровотечений — обещала девчонкам-целительницам в столице. Они им в клинике для беременных активно пользуются.

И снова застыл лес. Вздохнули болота, обиженно зашелестели ветки, и зашипело, засвистело, зашептало все живое:

«Тяф-тяф-тяф… Тьвить-тьвить-тьвить…Чой-чой-чой…По земле, над землей, под землей. Чужой, чужой, чужой…»