Ланиакея

— Это из-за уверенности, так?

— Из-за уверенности? — Казалось, он даже растерялся.

— Да. Зачем вы это скрываете? Это Петр Петрович передумал и решил дать мне еще один шанс проявиться, или это ваша личная инициатива и вы решили таким образом помочь мне с уверенностью в себе?

Его близость заставляла мои мысли путаться, и я попыталась отступить, создать между нами расстояние — это было все равно, что пытаться вырваться из каменного кольца.

— Отпустите меня.

— Нет.

— Я услышала достаточно, я хочу уйти.

— Ты ничего не услышала.

— Вы сказали, что вам со мной трудно, разве нет? Это из-за отражения? — Злость вдруг сменилась досадой, и слезы подступили так близко, что мне стало трудно дышать. — Я не понимаю, вы же говорили, что у меня все хорошо, а теперь выясняется, что все это время вы просто делали вид...

Вагнер отпустил меня так неожиданно, что я едва не потеряла равновесие. Я не особенно осознавала, что происходит: все еще пыталась вернуть самообладание и пялилась куда-то под ноги, но когда он взял меня за руку и потянул за собой, словно очнулась.

— Куда вы меня ведете?

— Ты живешь в доме «Ланиакеи»?

— Да я вас ни о чем не просила, я взрослый человек и сама могу...

— Да, я знаю, что ты взрослая и самостоятельная и ни о чем меня не просила, — сказал он, не слушая меня. Открыл дверь машины. — Садись. Немедленно.

Я никогда еще не слышала ничего подобного в его голосе, так что покорно сделала, как он сказал, и даже слезы высохли, не пролившись. Вагнер обошел машину и забрался внутрь со своей стороны.

— Пристегнись.

Да я, похоже, вывела его из себя. Я тут же пристегнулась.

— Я прекрасно могла бы добраться до дома сама, — сказала, тем не менее, упрямо, стаскивая перчатки.

— Могла бы. Но придется со мной.

Мы отъехали от «Ланиакеи» в полной тишине. Я смотрела прямо перед собой, Вагнер смотрел прямо перед собой, бесшумно работали, сметая первые капли дождя с окна, дворники.

— Есть у тебя одна удивительная способность, — наконец сказал он, все так же не глядя на меня.— И ты применяешь ее намного чаще, чем телекинез или антиперцепцию.

— Вы уже это говорили, — сказала я с досадой.

— И ничего с тех пор не изменилось, — заметил он. — Я по-прежнему уверен, что даже если завтра у тебя откроется седьмая категория, ты все равно будешь считать себя виноватой в неудачах всех антиперцепторов и морталов школы. В том числе, и в моих.

— У вас не бывает неудач.

Он бросил на меня быстрый взгляд.

— Ты ошибаешься.

— Почему вы не сказали мне раньше, что вам со мной непросто?

— Как ты себе это представляешь?

Ну да, преподаватели направо и налево откровенничают со студентками, так и представляю.

Я отвернулась к окну и молчала, понемногу успокаиваясь и приходя в себя, пока мы не добрались до моего дома. Вагнер остановил машину у подъезда, включил в салоне свет, а потом невозмутимо протянул руку и нажал на кнопку блокировки дверных замков.

— Это чтобы ты не ушла до того, как я закончу. — Он какое-то время помолчал, глядя прямо перед собой, и я вдруг поняла, что ему сейчас очень неуютно, и что это «чтобы ты не ушла» было этакой попыткой разрядить повисшее в воздухе напряжение. — Мне в самом деле с тобой непросто, Голуб. И я бы никогда не заговорил об этом, вот только ты, похоже, уже придумала себе причину и следствие, и сделала выводы, и они неутешительные. Для нас обоих.

Я растерянно молчала.

— Я не хочу потерять твое доверие и не хочу, чтобы ты думала, что в этих... трудностях есть твоя вина. Поэтому я расскажу тебе... То, что готов рассказать.

Было так странно видеть, как Денис Вагнер подбирает слова.

Было так странно слышать от него о том, что он не хочет потерять мое доверие и заставляет себя говорить со мной о чем-то личном, потому что считает, что я должна это знать.

— Вовсе не собирался сегодня устраивать вечер откровений. — Он побарабанил пальцами по рулю, так явно нервничая, что я начала дергаться тоже. — Так, ладно... Ты слышала когда-нибудь о понятии непреодолимой силы? В юриспруденции так называют наступление каких-то неизбежных событий, в результате которых одна из сторон отношений не делает то, что должна, и вредит этим второй стороне. Случайно. Без намерения навредить, потому что эти события были неотвратимы.

— Да, я что-то слышала, — сказала я.

Он кивнул.

— Вышло так, Фаина, что эта... непреодолимая сила заставила меня совершить то, чего я бы не совершил, если бы имел выбор, по крайней мере, тогда. И это теперь влияет... на мою способность оказывать воздействие. В некотором роде это меня немного дестабилизировало, и теперь я вынужден иметь дело с последствиями своего поступка.

— И это нельзя исправить? — спросила я. — Нельзя вернуть все, как было?

Вагнер повернул голову и посмотрел на меня, и взгляд его снова стал таким, каким я его уже знала — словно он сейчас был мыслями где-то далеко, а вовсе не со мной, не здесь, посреди вечера, в котором он и я снова как будто оказались вдвоем, как в тот день, когда мы вместе ждали такси у Всемирного психопрактического центра.

— Нет. Уже нельзя.

Он ведь говорил не о гибели той женщины-психоскопа, явно. О той ошибке, о той роковой случайности я знала, но неужели есть еще одна — или не одна — о которой мне неизвестно?

Я вдруг поняла, что надо бы сказать что-то в ответ, но подходящего ничего в голову не пришло, так что я сказала правду:

— Если я скажу «я сожалею» или что-то такое, будет глупо.

— Будет глупо, — тут же согласился он. — Тем более что в некотором роде я сам не сожалею.

— Да, я понимаю, о чем вы, — сказала я медленно, хоть смысла его последней фразы, в общем-то, и не поняла. — Из-за того, что случилось с Калиной, мне тоже труднее... И это никак не связано с вами или Нестором, или с профессором Аткинсоном. Мне просто труднее. И это ведь тоже можно назвать непреодолимой силой, да? Я ведь не могла это предотвратить.

— Да, — снова согласился он. — Ни ты, ни я, ни Джек Аткинсон предотвратить случившегося с Калиной не могли. Но ты — ученица, и твои трудности — нормальная часть учебного процесса. У меня, как у преподавателя, их быть не должно.

Шел дождь.

Заглядывали в окно сумерки.

Человек с глазами, холодными, как зима, в сердце которой он был рожден, похоже, сказал мне все, что готов был сказать, и часы на панели подмигнули зеленым, намекая на то, что уже можно уходить.

— Спасибо, что объяснили мне, — сказала я, понимая, что мне и в самом деле пора. — Я зря наговорила вам это все, Денис Николаевич. Я была неправа.

— Спасибо, что выслушала, — сказал он, протягивая руку, чтобы разблокировать замки. — Хотя у тебя не было выбора.

Я попрощалась и вышла из машины, все еще обдумывая сказанное и не понимая, как вышло, что моя попытка извиниться обернулась чем-то совсем другим: осознанием того, что и Денис Вагнер совершает ошибки, что и у него бывают трудности, что и ему порой непросто...

— Фаина.

Какая-то часть меня почти ожидала, что он меня окликнет.

— Ты снова оставила перчатки.