Счастливый рыжий закат

32

Свои две пары в понедельник я ждала — как праздника. Студенты были взбудоражены. Переговаривались, но не слушали меня.

— Так… — нахмурилась я, спустя несколько минут после начала занятия. — И что это значит, позвольте полюбопытствовать?

— Почему жизнь в империи такая несправедливая? — спросила та самая дерзкая девчонка, что уже пыталась спорить со мной раньше. — Почему хороших людей арестовывают и волокут к палачам?

— Каких хороших людей? Конкретно.

— Студентов, — выкрикнула разом вся аудитория.

— Это вы про происшествие в пятницу? — поинтересовалась я.

— Да, — прогромыхали первокурсники.

— А кто из вас был на площади? — стала я задавать вопросы.

Галдеж не прекратился, но никто не сказал о том, что был на площади Цветов в тот злополучный день.

— Почему побежали люди? — продолжила я.

— На них напали военные, — тут же ответила девочка.

— Назовите правила посещения госпиталя.

Аудитория удивленно замолкла.

— Я задала вопрос, студенты.

Из-за первой парты поднялся молодой нескладный парень:

— Тихо, по парам, заходим. По десять человек на палату.

— И? — подбодрила я.

— Вопросы задает кто-то один, — вспомнил он.

— Отлично, стройтесь.

— Зачем? — раздался настороженный голос с задней парты.

— Пойдем к тем, кто был на площади Цветов. К тем, кто лежит у нас в госпитале. У них и спросите.

Мы дошли до госпиталя быстро. Я поймала на себе лишь крайне изумленный взгляд дежурного администратора, но отрицательно покачала головой — и измученная женщина — после пятницы госпиталь был переполнен — спрашивать не стала.

— Быстро и тихо, — приказала я. — Опрашиваем потерпевших. Эмоции держим при себе. Ничего, что могло бы обеспокоить больных. Жду вас. У вас пятнадцать минут. Время пошло.

Опрашивали студенты больных как положено. Шума, по крайней мере, было не много.

— Что происходит? — спросила у меня миледи Бартон.

— Педагогика в чистом виде, — проворчала я. — Студенты почему-то убеждены, что их сотоварищи пострадали напрасно. И их, безвинных, бросили за решетку. А чем доказывать им — так лучше пусть поговорят с очевидцами.

— Очень правильное решение, — задумчиво проговорил у меня за спиной барон Гилмор.

Мы с миледи Бартон резко развернулись — и поклонились.

— Доброе утро, дамы, — поприветствовал нас исполняющий обязанности ректора университета. — Миледи Бартон, а вы разрешите прислать после обеда опрашивающих? Мы запишем на кристаллы — и будем показывать всем. Объяснять — кто напал, кто кидал камни. Пока не достучимся.

— Да, милорд. Присылайте.

— А можно прислать студентов с факультета журналистики? — вдруг спросила я. — Ну, чтобы нельзя потом было сказать, что все подстроено.

— Шумно от них будет, — поморщилась миледи Бартон.

— Но эффект…

Не думала, что барон Гилмор умеет смотреть умоляюще.

— Давайте попробуем, — недовольно согласилась миледи Бартон. — Только после инструктажа.

— Договорились, — обрадовался барон. — Дамы. Я вас оставлю.

Он поклонился, сделал несколько шагов прочь — потом развернулся и сказал:

— Миледи Моран, у вас занятия во сколько заканчиваются?

— Две пары. Следовательно, в половину первого дня.

— Зайдите ко мне. В час.

— Хорошо.

Сказать, что студенты после посещения госпиталя были ошарашены — это не сказать ничего. Тихие. Бледные. Раздавленные той информацией, которую узнали.

— Теперь займемся лекцией, — одобрительно кивнула я. И мы вернулись в аудиторию. Слушали меня очень внимательно.

После занятий я успела сбегать домой — надо было кое-что захватить. И — как бы ни удивлялась тому, зачем я могла понадобиться барону Гилмору — в час дня была у него в приемной.

Из-за закрытой двери слышался чей-то громкий негодующий голос.

— Родители потянулись, — тихо, но злорадно сообщила мне секретарша. — Теперь сам наслаждается.

Я кивнула.

— Сколько мы с бедным милордом Мораном натерпелись… Сколько он нам крови выпил? Да вы и сами знаете. Теперь вот — пусть тоже удовольствие получит! Так ему.

— В общем — да здравствует император! — тихонько поддержала ее я.

И мы хором, с огромным энтузиазмом — но шепотом провозгласили:

— Бра-бра-бра!!!

Внезапно дверь распахнулась.

— Нет, вот от тебя, Гилмор, я такого не ожидал! — проревел огромный мужчина в военной форме. — Ты же тоже солдат, а не эти крысы тыловые!

— Послушай, Клар, — голос военного был печален, но решителен. — Твой сын замечен в компании тех, кто вызвал неудовольствие его величества. Только по счастливому стечению обстоятельств мальчишки не было в пятницу на площади Цветов — а там, как ты понимаешь, пойдут реальные приговоры. Поражение в правах и рудники.

— Он младший. И он не хотел быть солдатом. Жена умолила меня…

— И твой сын, и мой — плохо воспользовались теми возможностями и привилегиями, которые мы зарабатывали кровью. Увы.

— Почему, Гилмор? — военный вдруг поник. — Что не так с нашими детьми?

Барон вздохнул:

— Я долго думал об этом, когда мой сын…

Он некоторое время помолчал, стараясь взять себя в руки. Потом продолжил:

— К сожалению, они оказались ведомыми. Попали в компанию тех, кто много и не по делу говорит. Мутит воду среди студентов. Я разберусь, даю слово. Но все, кто входил в группы, которые его величество охарактеризовал как «группы противников Империи» — будут отчислены. Нам повезло, что твоего я могу определить к Ричарду в Академию. Я лично просил позволения у императора и договаривался с командующим. Большинство будут отчислены с поражением в правах. А ты знаешь, что это значит.

— Они не смогут работать в госструктурах.

— И не будут иметь возможности получить образование. И — по большому счету — смогут заниматься только хозяйством в поместье.

Оба военных тяжело вздохнули.

— Я постараюсь сделать для детей военных все, что смогу, — еще тише сказал Гилмор. — Конечно, если они сами не зачинщики. Но наказать я обязан. С другой стороны — пусть твой лучше сейчас посидит на хлебе и воде в замке Олден — я договорился с комендантом — чем получит реальный срок.

— Что же мы сделали не так? Почему они такие? — с отчаянием спросил военный.

— Думаю, им вольница в голову ударила. Плюс, кто-то ведет в университете подрывную работу. Другое дело, что наши сыновья оказались подвержены чужому влиянию. А мы для них больше авторитетом увы, не являемся…

На этом мужчины распрощались.

— Миледи Моран, прошу! — пригласил меня барон Гилмом в кабинет.

Первое, что я сделала, когда вошла — протянула барону два длинных узких бумажный пакета, с приятно булькающим содержимым.

— Что это? — настороженно посмотрели на меня.

— В одном — успокоительное зелье.

— Да, — потер виски барон Гилмор, — пригодится. Спасибо. А в другом?

— Вот.

Я достала бутыль с деревенским самогоном.

— А это что? — с любопытством спросил барон.

— Самогон, — честно ответила я.

— Гномий?

— Нет, — покраснела я. — Деревенский. Лесники его настаивают на листьях красного орешника и крепчай-траве. Раймон… герцог Моран говорил, что гномьему он не уступает.

— И за что мне такая милость?

— Мы много говорили с мужем о том, что только ваша жалоба на меня свела нас вместе. И мы вам… очень благодарны…

Гилмор расхохотался.

— Простите, миледи, — смог проговорить он, наконец. — Присаживайтесь.

Барон вытер глаза. Потом сказал:

— Никогда не думал, что у моего позора будет такой положительный результат.

— Простите.

— Ничего. Ведь вы спасли мне жизнь.

И мы оба погрузились в воспоминания.

— А почему Моран решил сначала вас уволить? — вдруг спросил военный.

— Хотел перевезти меня в свое поместье, чтобы старательно утешать, — усмехнулась я.

— Интересный способ ухаживания, — снова рассмеялся барон. — Я рад, что вы нашли друг друга. Искренне. Будем считать, что с моей помощью.

Он снова тяжело вздохнул.

— Может, успокоительного? — предложила я.

Гилмор выглядел измученным и не выспавшимся.

— Лучше бы самогон, но не могу. У меня еще поток родителей. Помимо тех двадцати трех человек, что были арестованы в пятницу после волнений на площади перед университетом, задержано девяносто восемь студентов. Уже почти сотня. К тому же, командующий Тигверд прислал специалистов — мы допрашиваем всех, кто контактировал с этой сотней. По сути — надо допросить всех студентов — за исключением первого курса.

— Грустно. У целителей такого нет. Наверное, потому что они больше загружены учебой. Я вспоминаю себя. Объемы такие — спать не успеваешь!

— У нас, в военном, было так же. Нет, хулиганить мы успевали, конечно… В самоволку сбежать, на дуэли подраться… Но кидать в тех, кого должен защищать — в граждан империи — зачарованными камнями… В голове не укладывается.

— А я так радовалась, что летом, когда была эпидемия, студенты и преподаватели — как один — трудились, чтобы помочь преодолеть беду. Не делились на факультеты, на аристократов и просто граждан… Работали сообща. Мне тогда показалось, что все мы поняли что-то очень важное. И вдруг…

— Да, вы правы. Жаль. Рене, я вас вызвал…

— Слушаю, — раскрыла записную книжку и приготовилась писать.

— Я хотел попросить вас помочь с воспитанием студентов. Меня поразило — как быстро и верно вы решили вопрос, возникший на лекции. Только мне бы хотелось, чтобы вы по этому вопросу проконсультировались с миледи Вероникой.

— Принцессой Тигверд?

— Совершенно верно. Она регулярно дает исключительно толковые советы, связанные с пропагандой и его величеству, и военным. Я попросил ее помочь и нам.

— Хорошо. Когда я могу к ней отправиться?

— Сегодня в любое время — она будет вас ждать.

— Могу сразу после беседы с вами. Только надо ее предупредить — добираться я буду в экипаже — его надо нанять.

— Я предупрежу миледи Веронику и пришлю за вами экипаж.

— Отлично.

— Теперь второй вопрос. У герцога Морана в заметках есть запись о том, что вам под магазин варенья надо организовать помещение. Когда вам удобно будет посмотреть и выбрать?

Я уставилась на барона Гилмора удивленными глазами.

— Я что-то не так понял?

— Мы говорили о том, что я хочу помочь Мелани, моей подруге. Но просто так денег она не возьмет, и Раймон…

— По-моему, идея хороша. Ваше варенье — это же просто сказка! Могу поговорить с сослуживцами, они дадут поручение грамотному юристу. Тот вас проконсультирует и поможет с организацией.

— Я еще и с Мелани не разговаривала. И понятия не имею, что понравится столичным жителям.

— Моя мама была в восторге от мармелада, — улыбнулся вдруг Гилмор очень нежно. — Детям понравился мед. Так что — делайте. А мы вам поможем. Будем считать, что вы — дочь наших однополчан. И жена военного.

Я улыбнулась. Такие слова в Империи дорогого стоили.

— Спасибо, — ответила тихо.

— Не за что. Вообще-то вы могли бы провернуть это все и без моего участия, и даже — без участия Морана. Достаточно было бы обратиться к совету ветеранов того подразделения, в котором служил ваш отец.

— А если Мелани не согласится?