Условия и Положения

Я смеюсь.

— Поделом тебе после всего, через что ты заставил меня пройти.

Он встает и притягивает меня в свои объятия. Его губы прижимаются к моим, лишая меня способности дышать, когда он целует меня с каждой унцией любви в нем. Объятия Деклана напоминают возвращение домой. Мои пальцы на ногах покалывает, а в груди теплеет, и я вся возбуждаюсь, когда его губы мягко прижимаются к моим в безмолвном извинении.

Наш поцелуй длится, как мне кажется, несколько часов. К тому времени, как мы отрываемся друг от друга, мы оба промокаем до нитки, хотя дождь официально прекратился.

От того, как он смотрит на меня, у меня по спине пробегает еще одна дрожь. Я делаю шаг назад, зная, что означает такой взгляд.

Я прочищаю горло.

— Ты собираешься рассказать мне, что мы делаем здесь, у черта на куличках?

— Показываем тебе наш новый дом.

— Наш новый что?

Я таращусь на дом, разинув рот. Я использую этот термин в широком смысле, поскольку это место выглядит так, как будто оно было заброшено в течение многих лет.

— Позволь мне показать тебе кое-что.

Он сжимает мою руку, когда мы огибаем заднюю часть дома.

— Не. Может. Быть.

Я моргаю.

Он улыбается.

— Тебе нравится?

Я делаю шаг в сторону потрясающей оранжереи. В отличие от дома позади нас, теплица выглядит как будто кто-то недавно пришел, чтобы позаботиться об этом. Безупречно чистое стекло сияет, давая мне хорошее представление о пустом пространстве внутри.

Мне нужно было бы купить сотни растений, чтобы заполнить его. Может быть, даже тысячу.

Деклан притягивает меня к своей груди, чтобы положить подбородок мне на плечо.

— Я думал о том, чтобы позволить тебе выбрать место, но когда мой агент по недвижимости прислал мне список, я знал, что это, то самое место. Я поехал в тот же день, чтобы проверить его и сделать предложение.

— Почему? — Хриплю я.

— Потому что нет ничего, чего я хочу больше, чем превратить дом в очаг с тобой.

Деклан должен прийти с предупреждающим знаком, потому что я склонна падать в обморок всякий раз, когда он рядом.

— Это прекрасно.

Его руки сжимаются вокруг меня.

— Хочешь посмотреть?

— Мы можем?

Он ухмыляется, отступает от меня и открывает дверь. Следующие пять минут я провожу, исследуя это место, прикидывая, сколько места у меня было бы.

— Я думаю, что я на небесах.

Я провожу пальцем по пустому столу, ожидающему, когда его накроют кастрюлями.

— Я так понимаю, что тебе нравится?

Его уверенный голос не соответствует нерешительному взгляду в его глазах.

Он нервничает.

Тревожный Деклан — мой любимый Деклан, потому что это его версия, о которой больше никто не знает.

Он так старается скрыть это от всех остальных, но рядом со мной он не против ослабить бдительность. В моей груди становится тепло и покалывает от осознания того, что он доверяет мне настолько, чтобы поделиться этой частью себя.

Потому что для такого человека, как он, который вырос, думая, что эмоции — это слабость, это, вероятно, значит гораздо больше, чем я когда-либо могла бы себе представить.

Я подхожу к нему и обвиваю руками его шею.

— Мне очень нравится.

— Хорошо. Потому что, если бы мое предложение не сработало, это был мой следующий лучший вариант убедить тебя выйти за меня замуж.

Я шлепаю его по мокрой груди.

— Ты не можешь купить любовь людей таким образом.

Его глаза мерцают.

— Я не хочу любви других людей. Я хочу твою.

— У тебя она уже есть.

Он моргает.

Я встаю на цыпочки, так что мои губы нависают над его губами.

— Daisuki, — Я прижимаюсь губами к его рту, и он прерывисто вздыхает. — Szeretlek, — Он стонет, когда я углубляю поцелуй, но не проходит и минуты, как он отстраняется, затаив дыхание. — Ichliebedich, — Я повторяю те же три слова, которые он прошептал мне, когда занимался со мной любовью.

Его глаза закрываются, как будто он испытывает сенсорную перегрузку.

— Я люблю тебя. — Заканчиваю я по-английски, просто чтобы донести свое сообщение, потому что я, скорее всего, испортила произношение всех слов.

— Скажи это еще раз.

Его потемневшие глаза задерживаются на моих губах.

— Я. Люблю. Тебя.

Он целует меня в макушку. Боль, запечатленная на его лице, сводит меня с ума, зная, что он провел тридцать шесть лет своей жизни, полагая, что его нельзя любить, и все из-за его дерьмового, жестокого отца.

Я обхватываю его щеку ладонью.

— Я всегда буду любить тебя. Сегодня. Завтра. Навсегда.

— Ты говоришь это сейчас…

Его голос затихает, а глаза устремляются в сторону.

Моя грудь сжимается.

— И я буду повторять это каждый день, пока ты, наконец, не поверишь в это.

— Это может занять целую вечность.

Я провожу кончиком пальца по его обручальному кольцу.

— Хорошо, что все, что у нас есть — это время.