Во имя твое, Восния

X. Первое правило победы

Содружество, двенадцать лет тому назад

«Не ходи на восток от города, тем более – в лес», – настаивала матушка.

А сама вышла замуж за того, кто нарушал все правила, какие только были при короле. Конечно, мое непослушание не оставляло королевство в руинах, а людей – без головы. Мог ли я тягаться с отцом? Я просто любил прогуляться, только и всего.

В лесах у Стэкхола было скучно, тихо и вольно. Их и чащей-то не назовешь. Природа скупилась на деревья: ни одного плотного ряда, негде укрыться. Так я и увидел его. Старый деревянный дом с дырявой крышей и ржавыми гвоздями. Наверное, в глубине души, мне хотелось стать таким же: никому ненужным. Чтобы меня оставили в покое.

Ничейный дом не возражал и укрыл меня от целого мира. Забравшись внутрь можно было закрыть дверь только наполовину – мешала земля. Я тоже не возражал и оставил все как есть.

Погода выдалась сухая. Потому я и растянулся на спине, раскинул руки. Прислонил ухо к полу и слушал, как по лесу бегает белка, а может и мышь.

И не было никого, кто сказал бы мне, что нужно делать, куда спешить и как выглядеть. Лучшим другом мне стала тишина.

Так и повелось. Старый дом встречал меня без притязаний. В дождливую погоду я забирался в единственный сухой угол, чтобы меня не отругали по прибытию домой. И слушал, как капли дождя разбиваются о ветви, листья. Пугают птиц.

Я бы и правда стал отшельником. Но однажды, подмерзнув осенью, я отворил дверь в лес, чтобы попробовать развести костер. Вместо безмолвных стволов лиственницы меня встретил Удо и телохранители отца.

Я навсегда запомнил его улыбку: грустно-виноватую. Совершенно дурацкую.

Домой я вернулся под конвоем, будто убивал за городом, а не слушал тишину. Отец как всегда недовольно сидел в кресле и подписывал очередные бумаги. Матушка тенью проскользнула за моей спиной, встала на сторону мужа и молчала.

– И где ты был? – спросил отец, будто ему еще не доложилась прислуга.

– Гулял.

– Один?

– С мечами, – я задрал подбородок и улыбнулся.

Отец знал, что Саманья уже гордился мной. Должен был знать. Он встал со своего кресла и подошел близко-близко. Словно задумал обнять, пожалел о своей строгости.

Но слова прозвучали грубо:

– Больше ни шагу от городских ворот, ясно? Дай мне слово. Я жду.

С меня требовали столько обещаний, что любой взрослый бы надорвался их не то что соблюдать – помнить!

– Кого мне бояться, – я усмехнулся, – пичугу? Волка? Там и зайца не встретишь, всех по…

Лицо пронзила боль, а мир потемнел. Удар застал меня врасплох – все палачи знали свое дело. Отец мог бы ударить сильнее, да я все равно чуть не упал. Приложил руку к щеке, оглянулся на Удо, отцовскую охрану. Хмурились лица на семейном гобелене. Никто и не думал мне помогать. Этого хватило, чтобы голос просел и стал тише:

– Для чего я учусь фехтованию, если не могу прогуляться один?

Мать аккуратно провела пальцем у рта. Под этой крышей говорить полагалось только самому важному негодяю, убийце и палачу. Моему отцу. Тогда-то я и решил, что найду себе другой дом. Место, где мне не придется жить немым.

Целую неделю меня не выпускали из дома. Спина болела от учебы – я читал под строгим надзором, пока улицу не накрывала тьма. Читал старого умника, Ол Финиама. И завидовал: старик, хоть уже давно похоронен, был очень взрослым и свободным, пока писал свой фолиант.

Вся моя свобода укладывалась в дневной интервал – полтора часа после обеда. Когда отец решил, что мне хватило позора, я наконец-то вырвался в лес.

На месте старого дома остались щепки и доски с кривыми крестами – зарубками от топора.

***

Лагерь капрала Гвона, поход Второго Восхода

Поворочавшись на походной постели – если таковой можно назвать линялую шкуру с одеялом! – я поднялся. Потер глаза, стиснул зубы. И окунулся в холод воснийского утра.

Злости только добавилось. Когда-то я клялся, что хочу спасти мать, вызволить ее из клетки. Показать, что есть и другая жизнь, что она… нет, мы! – достойны лучшего.

На самом деле я желал лишь одного – спасти себя.

В лагере ничего не менялось: меня встретили грубым кивком. Кажется, братья с низин никогда не знали вежливости.

– Чегой такой хмурый? Никак обмочился в постель?

У Коваля было около трех утренних приветствий. Я изобрел по два ответа на каждое из них. Сегодня созрел новый:

– Посмотрим, как ты обделаешься с порезанным горлом.

Я уже и не был уверен, кто из нас шутил. И шутил ли кто-нибудь вообще.

– О, гляньте, у щенка есть клыки, – захрипела Руш. В дороге она простыла и сделалась неприятнее ровно в два раза.

Между нами появился Рут, покачиваясь. Видно, он встал раньше всех – уже успел окосеть.

– Утр-речка, – в его поклоне было больше издевки, чем настоящей службы. Уж и не знаю, для кого он изображал настоящего оруженосца: только покойная кобыла не понимала, что это фарс.

Почесав щетину, я отнял у Рута флягу. Пьяным он работал в два раза хуже. А может, все дело в голоде, и выпивка тут не при чем. Я выпил сам, поморщился. Если бы мне за работу платили таким пойлом, я бы сбежал быстрее Амила.

Ничего не складывалось.

Седьмая деревня. Снова пустая. Не было никаких причин полагать, что восьмая окажется амбаром его Величества или тайным складом проклятого Бато. Мы шатались по этой пустыне вторую неделю, и я все никак не мог понять, с кем же воюют Восходы. Кроме, собственно, нас.

Руш то и дело предлагала полакомиться крестьянами, когда Пульрих жалобно выл, пытаясь занять на дневной рацион. Бун постоянно пропадал в лесу на привалах и возвращался с корешками. Он же и мучался каждый день желудком. Амил смотрел на нас глазами дворового пса, разве что не скулил и не попрошайничал – сберегал силы.

Но настоящая война, похоже, ждала нас впереди. Через два месяца наступит такая зима, которой в Содружестве не могли и представить. Верная смерть.

Безумие.

«Всякий дельный план выглядит для простака чистым безумием», – говорил Саманья.

Осталось только понять: это я такой кретин, или, все же, Восходы. Я подкинул дров в костер и приблизился к теплу. Вытянул руки к огню.

– Как долго Бато держит замок?

Бун сплюнул себе за плечо, попал на ящики.

– С тех шамых, как его и поштроили.

– И это не первый поход сюда, так? – я поморщился.

– Не первый, – прогнусавила оторва. – И не только у нас. Ты вообще слушаешь?

Казалось, мы ходим по кругу. Одна и та же деревня, одни и те же разговоры.

Будь я на месте селян, бежал бы прочь. Будь я на месте Бато, легко бы примкнул к любой из сторон. Финиам был блестящим стратегом, да только не так уж и просто понять, отчего люди делают все наперекор собственным интересам.

Жить на оспариваемой территории, когда за один сезон сдирают три шкуры – задача не из легких. И, тем не менее, села старые. Вчера ребята Митыги забрали у бедолаг последние мешки с зерном. Что, если именно так и шли дела последние десять лет?

Никого бы не осталось на этой земле.

Коваль сказал то, что крутилось у всех на языке.

– Мы так друг друга прирежем раньше.

– Чур, я начну с Пульриха, – Руш облизала уголок губ и ткнула ножом в сторону одного из братьев. Последнее время она вообще, казалось, не выпускала оружие из рук.

Я вытащил колоду финки. Перебрал карты – на некоторых уже появились потертости и дорожная грязь. Я выбрал «деревню у леса» и «грабителей с дороги», зажал их в двух пальцах правой.

Если война длится целую вечность, а земли так и остаются под флагом Бато, выходит, война ему и не помеха? Но как, черт дери, как он может держать равновесие все эти годы? Всходы не растут в воздухе и по щелчку пальцев! Чтобы этот ублюдок держал гарнизон, его должны очень недурно снабжать. И это точно не Долы с Восходами, так?

Две карты отправились обратно в колоду.

Но кто тогда – крестьяне? Те самые, обобранные до нитки, упрямо живущие в этой дыре, все еще не сбежавшие и не подохшие с голоду?

Игра Финиама меняла лица в моей руке. «Гарнизон», «Кавалерия», «Арбалетчики». «Посредник». Я задержал на нем взгляд.

Третья сила. Единственный, кто мог сохранить баланс. Карты сошлись и я убрал колоду, еле сдерживая ухмылку. Затем хрустнул пальцами и сказал.

– Резня будет, это точно.

Рут приподнял одну бровь, а оторва засмеялась:

– Дошло, глядите-ка. Слушай, дохляк, а ты когда облегчишься, тоже через час надеваешь портки?

Меня били в подворотне, ломали на манеже и держали в клетке под названием «дом Тахари». Не было ни одного слова, которым бы меня могли задеть. Тем более, оторвы из воснийских сел. Я поднялся с места, не выдав спешки и азарта:

– И я даже знаю, кого мы будем резать.

Лагерь капрала притих. В мою сторону повернулся даже Керех.

– Кого? – приподнялся Гвон со своего бревна и повеяло хмелем.

Я поднял взгляд на братьев, перевел его на капрала. И заявил чуть тише:

– Врагов, разумеется. – Фантазия у отряда отсутствовала, как явление. Я уточнил: – Тех, из-за кого мы тут голодаем.

Это уже зашевелило умы и задобрило голодные лица.

– Мне нужно немного времени, и…

– И разрешение от сержанта, – перебила Руш.

– Верно, – я не возражал. – Дождитесь вечера. Вам понравится.

***

Содружество, двенадцать лет назад

На острове расцветала весна, и мы снова вернулись на террасу под ветви смоковницы. Удо раскладывал карты на столе, почесывая свою обожженную руку. И спрашивал:

– Первое правило победы в игре Финиама?

Простой вопрос.

– Собрать как можно больше войск и влияния к финалу, – уверенно отвечал я.

Удо хмурился и качал головой.

– Разгадать, чего желает противник. В этом коне, в следующем и до самого конца игры.

***

Через несколько дней. Леса под Волоком

Прохлада вечера забралась под воротник, давно прижилась в ногах и прихватила руки по локоть. Я щурился в полутьме, поглядывал на поворот дороги. Солнце укрылось за горизонтом еще полчаса назад.

Тут и там, из-за широких стволов елей, доносились смешки и шепот. Я растирал ладони, стараясь не шуметь. И мерз, мерз. Впрочем, сегодня досталось нам всем. Чертова осень не щадила никого.

– Как думаешь, приедут? – не находил себе места Амил. Я сотню раз пожалел, что его взяли в поход.

Этим проклятым вопросом я задавался с самого начала. И если бы знал на него ответ, мне бы не пришлось играть из себя напыщенного провидца перед сержантом.

О том, что случится, если по этой дороге сегодня не пройдет никто, кроме пары лесных мышей, я старался не думать.

– Спроси погромче, и нас точно кто-нибудь да найдет, – шепнул Рут.

Я дернулся. Удивительно, как приятель умудрялся быть настолько незаметным даже для своих. Впрочем, в этом вся суть хорошей засады, так?

Амил не справлялся даже с тем, чтобы тихо шептать. Визгливые нотки так и прорывались в ночи:

– Не сердитесь, но я… а вдруг их не…

Голос Амила заглох. Я увидел, как Рут закрыл ему рот ладонью. И помахал свободной рукой, указав на дорогу.

Хрусть! От поворота с юга кто-то шел. Вскоре послышались и голоса. Чужие, незнакомые. Долгожданные.

И лес начал гореть.

Я опустился еще ниже за куст, чтобы укрыться от света факелов. Нащупал плечо соседа – то ли Пульриха, то ли Васко. Передал сигнал дальше, полагаясь на то, что в цепочке Восходов никто не отлучился справить нужду.