Во имя твое, Восния

XI. Полумера

Несколько дней назад, село под Волоком

Не больше пары часов – вот и все, что мне удалось выпросить у сержанта. Если все сложится, то в лучшем случае послезавтра мы сможем выйти на след. Если он, конечно, вообще есть. И если методы Финиама имеют вес за пределами острова.

Надежды. Последнее время я был сыт только ими.

У леса прибили табличку с названием «Камень». Отличное имя для деревни. Камней здесь было хоть отбавляй, а в остальном – такая же нищая община, как и прочие. Я выцепил взглядом молодняк: дети веселились на пустых полях и колотили друг друга палками, изображая гарнизон. Как мало они знали о городе! Если бы гвардейцы делали свою работу как положено, мечами бы и не пришлось махать.

– Хотите покажу, как надо? – я приблизился к мальчишкам.

Те, что помладше, быстро разбежались. Осталось трое. Один впереди – лет восьми на вид, и двое за его спиной, примерно того же возраста. Когда я подошел еще ближе, остался единственный смельчак. Возможно, он не убежал лишь потому, что явно не был выучен, как обращаться с вооруженными людьми. А именно – удирать без оглядки.

– Ну? – храбрился мальчишка.

А может, он был из той породы, которая вместо палки мечтает подержать настоящий меч. Я мог поклясться, что за последние годы солдат видели здесь каждую осень, если не чаще.

Я подобрал брошенную палку.

– Э! Палкой и я могу. Доставай меч!

– Я хотел показать прием, а не убить тебя, – я ухмыльнулся и мальчишка бросился на меня с боевым кличем. И нелепо подпрыгнул после разбега.

Мы сошлись. Я уронил его трижды. И каждый раз двигался самым зрелищным образом, что в настоящем бою совершенно бесполезно. За такую технику Саманья бы сам побил меня палкой.

Но детям достаточно и выступления в цирке, чтобы они поверили в твое всемогущество. Мальчик поднялся с земли, не отряхиваясь.

– Вы убивали? – с искренним восторгом спросило воснийское дитя.

Я посмотрел на керчетту и отвел глаза.

– Если приходилось.

– Я тоже буду убивать, – мальчишка состроил серьезную морду и стал размахивать палкой перед собой.

– Боюсь, этому нужно долго учиться.

– Целый год?

Я вздохнул, вспоминая, сколько лет жил без фехтования. Ответил так честно, как мог:

– Всю жизнь.

– О-о, – взвыл мальчишка то ли от восторга, то ли от ужаса. – Ну, хоть что-нибудь с мечом вы покажете?

– Может и покажу. – Я сделал вид, что задумался всерьез. Глаза мальчишки округлились. – Твой отец не будет против?

Парень сразу погрустнел:

– Мой отец в городе.

Я старался ничем не выдать свой интерес. Может, мне свезло и я сразу наткнулся на нужную семейку. А может, слишком привык надеяться.

– Что насчет отца в деревне?

Мы уставились друг на друга. Помолчали.

– А, Ромель, – поморщился мальчишка. – Он мне не отец. Так, приглядывает…

Похоже, свезло.

– Отведешь меня к нему?

Так я и узнал, где живет один из пособников Бато. Мальчишка присоединился к своим друзьям, что смотрели на меня с тоскливой неприязнью. И даже не понял, как выложил все, что мне нужно было знать.

Финиам писал, что при его короле времена были – хуже некуда. Дворяне грызлись за наделы, а совет вот-вот мог распасться. Не помогал и принудительный брак между семьями. Тогда старина Ол провернул кое-что новенькое – заручился помощью войска и благосклонностью знати. Семьи поменялись детьми, а именно – старшими наследниками. Там, где не помог меч и золото, осталось рассчитывать на семейные узы.

Заложники, гарант честной сделки.

– Ну, разнюхал чего? – нагнал меня стрелок из отряда. Я тяжело вздохнул и закатил глаза. – Кроп спрашивает…

С такими солдатами и навоз в хлеву не найдешь. Я все больше проникался уважением к селянам Волока.

– Сам вернусь, как будут вести.

Я мог бы свистнуть ребятам Митыги, выволочь подельника Бато и выбить из него все подробности договора: кто, с кем менялся и на каких условиях. Но спешка в Воснии почти сгубила меня дважды.

Отпив из фляги, я прогулялся вдоль домов. Мы могли схватить не того. Подельник мог оказаться той еще проблемой. Мне не нужны упертые люди, верные общине.

Я искал слабые звенья. Кого-то, кто больше всех пострадал от договора. Несогласных, самых обделенных. Юношей с горящими глазами и пустой головой, одиноких вдов, сирот…

Удо называл их компостом. В финке их обозначили добрее – «перебежчики».

Я присмотрелся к дому на самом краю села. У сруба давно не чинили крышу, а ставни так отсырели, что внутри наверняка поселился жуткий сквозняк. Я постучался для приличия, дверь не закрывали на засов.

А когда встретил хозяйку, искренне улыбнулся. Рябая, не сидит при детях, озябла в летней рубахе. Смотрит с недоверием, но интересом. Похоже, первая нищая на селе.

– А, энто вы. Я вас помню-то, – она поправила ворот рубахи. – Ничегой у меня нет…

– Я не за припасами. Пришел предупредить, – изобразив тревогу, я оглянулся в сторону двора. Убедился, что никто не смотрит. – Вчера у костра я слышал, как ребята думали спалить деревню.

Глаза селянки округлились:

– Матерь двойного солнца и ее милости!.. Но зачем?

– В назидание, – я виновато уставился в пол. – Наши люди страшно голодны. До вас мы заглянули в семь деревень…

Селянка тут же меня перебила:

– И все пустые! – схватилась за сердце.

Не вопрос, утверждение. Похоже, даже последний простак в деревне знает об уговоре. Я скорбно кивнул:

– От голода и короли звереют. Вопрос лишь в том, когда это случится.

Она еще колебалась, и я протянул руку. В ладони блестело серебро. Достаточно, чтобы убраться в город и пережить зиму.

Бато был хитер, как стая городских крыс. Но у всякой хитрости есть обратная сторона. Прямо передо мной стоял тот самый человек, которому нечем было меняться и который ничего не терял.

Как привороженная, селянка подставила обе ладони: жадно, резко.

Я дал ей один серебряк и задал простой вопрос:

– Я знаю, что есть некий уговор, по которому забирают почти весь урожай, – она кивнула, как обычно и делают перебежчики. – Оставляют лишь самую малость. – Еще один кивок. – Кто приходил после покоса?

В моей ладони оставалось девять монет. И правда, десять серебряков будоражат любой ум. Селянка говорила, не отрывая взгляда от королевского профиля.

– К концу лета телеги притолкали, благослови вас солнце. Больше всех телег было!

– Куда их увезли – в замок, в город? – я добавил еще одну. – Для Бато, Долов?

Она замотала головой:

– С замка не пришли. Давно не ходют. Забрали много мешков и почти всю скотину-то. Кто такие – всех не упомню. До вас еще заглянули, но токмо с одной кобылой…

Не хватало только третьей армии. Я потер пятнышко на рукаве, чтобы не выдать волнения. Переждал. Селянка заговорила вновь.

– С севера их встречали, на лицо – душегубы с леса. А глава с ними бражку дул. – Еще одна монета. – Троих я знаю: из Маслички, в ярмарку виделись. Это туда, – махнула селянка рукой на юг, в сторону деревни, где мы были позавчера.

Так я обошел еще пять домов. В четырех явно выдумывали, и получили по одной монете на каждого.

Когда я вернулся к нашим телегам, тот самый бастард, который потешался надо мной при кавалерии, и имени которого я так и не запомнил, пришпорил кобылу и двинулся навстречу.

– Ну?

Я отряхнул рукав, хоть это и не помогло бы ему стать чище. И оглянулся на косой ряд срубов:

– Нам нужен отец семьи из третьего дома, если считать от начала дороги.

Бастард щелкнул пальцами. Во всем, что он делал или говорил, сквозило пренебрежение. Отряд с неохотцей пополз к дороге. Похоже, бастард умел находить врагов даже там, где это сделать было совершенно невозможно.

Я прочистил горло, надеясь, что мне предложат хотя бы вина. Не предложили.

– Если он скажет, что припасы спрятали на юге – значит, искать стоит на севере, – я проводил взглядом увальней, которые целым отрядом отправились ловить одного крестьянина.

Подельнику Бато явно было, что терять. Урожай – одно дело, совсем другое – старший сын в чужой семье, с которой вы обменялись на время договора.

Всадник цыкнул зубом.

– С чего ты взял?

– Когда хотят солгать, обычно говорят обратное, – я пожал плечами. Удо рассказывал мне об этом. А уж гувернеры отлично разбираются во вранье.

– Они не настолько умны, – фыркнул бастард, придерживая неспокойную кобылу.

– И, тем не менее, эта земля все еще не наша, – заметил я осторожно. Я не воевал с чужой гордыней. Все, что мне было нужно – добраться до тайного склада.

Мой собеседник не отвечал все с тем же наглым видом. Едва отряд показался на дороге, я снова обратился к всаднику, приглушив голос:

– После разговора его придется отпустить. Пусть селяне считают, что мы напали на ложный след. Так они не успеют предупредить своих.

Бастард нахмурился.

– Кто тебя учил?

Если бы мне приставили стилет к горлу, я бы почувствовал себя в большей безопасности. Я опустил лицо, чтобы не выдать страха.

– Что вы! Это все идея сержанта Тувира. Когда мы обсуждали…

– Мне он такого не говорил, – проворчал бастард.

«С тобой и мать родная говорить не захочет». Меня выручил отряд: отца семейства не привели, а притащили в шесть крепких рук.

Бедолагу допрашивали больше часа. Меня держали в стороне. Я выдохнул, когда увидел, как потрепанный крестьянин возвращается к себе домой. И смотрел, как ему на шею бросается жена, а у ног ревут дети.

Встречал ли я когда-нибудь своего отца? Так, со слезами радости. Или хотя бы теплой улыбкой. Заслужил ли он хотя бы одну из них, раз уж на то пошло?..

– Эй, – присвистнул мне один из чужого отряда, – мы валим. И ты шевелись.

Когда мы вернулись на тракт, я шел рядом с чужой кобылой, стараясь поспевать и не сетовать по поводу Карего.

– Что он сказал? – поинтересовался я как можно учтивее.

Бастард намеренно раздражал само мироздание, то роняя ненужные и заносчивые фразы, то сохраняя томительное молчание.

Крыши деревни остались далеко позади. А затем – вовсе скрылись из вида. Только тогда всадник заговорил:

– Здесь две дороги, – бастард приложил ладонь ко лбу, смотря вдаль. – И на север поворачивает только одна.

И, черт возьми, кажется, этот негодяй едва улыбнулся. Возможно даже мне.

Я оглянулся, мысленно поблагодарив Финиама, селян Камня и всех перебежчиков Волока. И снова был полон надежд: на то, что мне не соврали; и что сержант не решится меня повесить, если мы просто так проведем еще сутки в дороге.

Видит само небо – надеждами я был сыт по горло.

***

Тот же день, в лагере Восходов перед сборами

– Что скажешь? – я в нетерпении покачивал ногой, сидя на борту телеги.

Мы смотрели на примерную карту местных дорог и сел. Так себе карта, признаться. Попробуй-ка, нарисуй что-то дельное старой палкой на подмерзшей грязи! Рут потер кулаком лоб.

– Если все, как ты говоришь…

– Да быть иначе не может, пойми! – вспылил я.

Хоть всегда оставалось место ошибке, промаху, недочету. Но я слишком устал думать о них, прозябая в этой глуши.

Рут выхватил палку из моей руки, я не жадничал. Приятель сел на корточки, не задев сапогами линий на земле, и провел новую черту.