Во имя твое, Восния

XVI. Холод

Спешка, грохот, чей-то хрип. Запах железа. Обещание скорой беды. Только ни черта не видно.

– Очнулся?

Во рту сухо, солоно. Ломит каждую кость, будто спустили с лестницы, прошлись сапогами, и снова спустили…

– Глазами водит.

– Это ненадолго, ежели так оставим.

Приоткрылись веки, и сразу – резь, как от песка. Темные пятна под потолком о чем-то спорили. Песок, побережье. Содружество?..

Нет. Гораздо, гораздо хуже.

«Воды!» – попытался я прохрипеть, но ничего не вышло. Еле поднимались веки. Едва шевелилась правая рука.

Я потянулся к фляге на поясе. Долго искал ее, хватаясь пальцами за промокшую ткань. И вспомнил, как стащил ремень, скинул все лишнее – ножны, флягу, кошель. Потому что из бедра, развороченного куска плоти, сочилась почти черная кровь. Моя кровь.

Тошнота подкатила к горлу. Голоса продолжали спорить:

– Пока свет есть, надо вытащить…

«О чем они?» – мир расплывался. Цветные пятна. Черные, коричневые, серо-белые. Изредка в них угадывались лица. Меня снова трогали, как мешок с поклажей. Очертания стали яснее: вот струганные доски на стенах, вот грязные пальцы Барна, а там, на раскрытом сундуке, присел наемник из Псов.

– Хорошо ломай, чтоб чисто было, – советовал, кажется, Жуга.

Живой? Уже четверо? Кого-то не хватает.

Кого?..

– Подержи, чего расселся.

– Да устал я!

– Могилу-то дольше копать. Тут возни на минуту.

Блеснул нож, и ткань на штанах порезали так, что уже не зашьешь обратно. А под ней…

– Придержи его, говорю!

– О-ох, – я просипел, по спине прошел холод.

В Содружестве всегда было тепло.

– А ты умеешь? – с сомнением покосился Жуга и ткнул подбородком в мою сторону. В нижнюю половину тела. Туда, где все еще торчала проклятая стрела.

«О, дьявол…»

Я резко согнулся, потянувшись единственной здоровой рукой к древку. Вцепился в запястье Барна.

– Нет-нет, – всхлипнул я, – не надо! Нет!

В маленькой комнате оказалось слишком много людей. Надавили на подрезанный бок, и я взвыл. Только это оказалось меньшей из проблем.

Послышался щелчок, и ногу словно вывернули наизнанку. Будто сняли мясо с кости, залили в рану ледяную воду… Крик заглушил все слова.

– Тихо-тихо, все удачно. Хорошо зашла, ровно.

– Так же и вышла, – хмыкнул Жуга.

Я скулил, пытался отпихнуть от себя чьи-то руки. Морщился от боли, запаха перегара. Чертов капрал! Жив и счастлив, пока меня здесь пытают. Боги!

Кто-то подсунул мне флягу с настойкой, я дернулся и пролил содержимое.

– Ну, тихо. Подержись там. Юда зашьет, как новенький будешь.

Я закашлялся, прошипел через зубы:

– Нет, не вздумайте, только не…

– Будешь дергаться – точно помрешь, – рявкнул Барн.

Казалось, если замереть сейчас, это будет последнее, что я сделаю в жизни. Я повернулся на бок. Вытянул руку в сторону арки, на которой еще болтались петли разбитой двери. Схватился пятерней за выскочившую доску в полу. Зарычал, потянулся к проему. Прочь, дальше, куда угодно. Будто можно уползти от этой гребаной боли!

– Ну, бешеный, – отозвался кто-то из Псов.

Когда меня подняли – Барн подхватил согнутые колени, а капрал, шатаясь, пропустил руки под подмышками – я снова зарычал. Только уже не осталось сил бороться. Наверное, так и несут туши на разделку, к колоде мясника…

Что толку держаться? Я умру здесь, в холоде и грязи.

– Оу-кх, – из горла сипло вырывался то ли кашель, то ли стон.

Снова прояснилось. В коридоре особняка, на первом, сидела Руш. Она прислонилась к стене, а руки свободно лежали у бедер. Я не увидел, продолжала ли она дышать.

– Еще двое осталось, так? – спросил Барн, кряхтя под моим весом. Капрал не отвечал. – Как только погрузим, нужно уходить…

– Нет. – Гвон, казалось, совершенно не устал. – Сталбыть, еще за твоими спустимся, всему время.

Потолок сменился проемом, а тот – серым небом. Проклятые ступени и разница в росте! Я жмурился и шипел: плохо было в комнате, паршиво – на лестнице, а на дороге – хуже всего.

– Так себе затея, – пропыхтел Барн и снова шевельнул моей ногой так, что я заскулил от боли. – Если тут поляжем, и хоронить будет некому…

За спиной прорычали.

– Пусть попробуют вернуться! – такого голоса у Гвона я еще не слышал. – Милости просим!

– Страшные у вас мечты, капрал…

Меня посадили у колеса телеги, на сухую грязь.

– И люди, – добавил Барн, придержав меня за плечо. – Посиди так, идет? Не падай. Слышишь? Эй!

Подбородок упал на грудь, и мир снова потерял цвета.

***

Сильная боль пронзила щеку.

– Не спи.

Небо в серых тучах. Холодно. На губах соль. Кожу лица тянет, в горле першит. Левую ногу придавило камнем. Поднимаю голову – нет. Никакого камня нет.

Темно.

Снова боль. На левой щеке, потом – на правой.

– Подох? Подох уже, ну…

– Оставь его в покое, – недовольный голос Барна.

– Так ежели помер, чего ему сделается?

– Н-н, – пытаюсь попросить воды. С неба моросит чертов дождь. Капли попадают куда угодно – в глаза, затекают в уши, нос. Только не в чертово горло. Облизываю губы. На них скопилось немного влаги.

Меня не слышат – что-то гремит вдали: молот по железу, гроза, валят лес. Может, все сразу…

– На хера я стрелу вытаскивал, – сказал широкоплечий наемник и высморкался за правый борт. Обтер ладонь об кого-то в повозке. Знакомый плащ…

Пытаюсь пошевелиться, поднять голову выше. В глазах темнеет от одного усилия.

У левой ноги лежит Коваль. У него очень спокойное лицо. Рядом с ним Бун, голова накрыта потемневшей мешковиной. Поверх груди Коваля – грязная пятерня с короткими пальцами. Керех.

Мертвы. И я с ними. Втягиваю носом воздух. Смердит кровью, мочой, болезнью. Выдыхаю.

Нет. Еще нет.

***

Телега резко свернула, и я услышал свист откуда-то сверху. А потом на глаза наползла тень от высокого забора. Горели жаровни, шипел уголь. Острог.

– Открывайте, чего уставились? – я не видел Барна, но отчетливо слышал его низкий голос. Он тяжело дышал, будто тоже принял стрелу, угостился железом.

– Барн, ты, что ли?

– Слепая выдра, – сказал наемник тише. А потом крикнул так, что я дернулся. – А кто еще?! Открывай, говорю.

– Матерь святая, солнце белое, энто наши там лежат?..

– Я его сейчас сам положу, – прорычал Жуга.

Но ворота наконец-то стали отворяться. Телега сдвинулась с места, качаясь в грязи. Приближались зеваки из Восходов.

– Кто вас так? А, ребята?..

Тут-то я и вспомнил про Рута. Хороши мы оба. Теперь. Разделили стрелы поровну. Валяемся – ни выпить, ни прогуляться. А виноват только один.

Вот и все учения, вот и вся беготня по утрам. Прочитанные страницы, заученные фразы. Гордись, Саманья. Услышь, Финиам…

– Я тут немного облажался, – не сразу заметил, что сказал вслух.

Из-за борта телеги нарисовался шлем Барна. Наемник поднял забрало.

– Кто облажался, ты? – низкий, басистый смех. – Да брось. Напротив! Ловко все устроил. Хорошо мы им в тыл зашли…

– Проредили, – хрюкнул кто-то из наемников.

– Как сорняки!

– Это «пропололи» говорится, – нудил любитель счета.

Барн постучал по борту:

– Крепкие враги попались. Вы бились как звери. И не скажешь, что из снабжения, да?

Я не слушал. Казалось, ноги уже нет. Только потому ничего и не болит, лишь так, слегка покалывает выше бедра. И бьется кровь в венах.

Солдаты Восходов очень резво перебирали ногами, окружали телеги, топтали грязь. Смогу ли я когда-нибудь ходить?

– Доброго вечерочка, – Жуга стал лебезить и шаркнул ногой.

Смогу ли я когда-нибудь расшаркиваться перед кем-то?

– Доброго?! Где вас черти носят?! – послышался мрачный голос бастарда. Сейчас точно начнется ругань. И может, повешения. Все притихли в ожидании. – А. Ага. Понятно. Великолепно, что еще сказать, – я стиснул зубы. Послышался тяжелый вздох. – Ты и ты, ко мне с объяснениями. – Шорохи по правую руку, бормотание и сплетни.

– Господин, а с энтими что?..

– В молельню кладите, и в кузню… там хоть чисто. Только живых, не напутайте! – крикнул бастард, когда телега тронулась с места.

К алтарю куда лучше, чем в землю. Но я думал об одном: смогу ли когда-нибудь так же крепко стоять, сразиться еще хотя бы раз на манеже? Сразиться и победить.

– Ну-ка, взяли!

Снова боль. Черное непросыхающее небо сменилось потолком.

– Ему нужен покой, – голос Юды звучал строже, чем обычно. Слуга распоряжалась солдатом и наемником. Я бы засмеялся, если бы не проклятая боль.

Тесная комната, плохие доски без лака, узкая кровать с соломой. Крохотная каморка для служителя.

Во дворе загремели железом, послышалась брань. Значит, начали копать могилы.

«Чертова нога, запястье и кисть левой руки, хребет, порез на боку и ребра!» – все слишком болело, чтобы меня решились похоронить.

– Сейчас еще немного придется потерпеть, – Юда расплывалась. Таяла свеча на столе. В свете огня блеснула игла.

– Лучше бы я умер, – признался я и снова захрипел.

– Это всегда успеется, – недовольно ответил кто-то у порога комнаты.

Я хотел возразить, но игла вошла под кожу. А дальше – пустота.

***

Из мрака послышался страшный скрежет. А потом – легкие шаги в мягкой обуви. Шаги убийцы. Я вскочил, ощущая влагу на всем теле, потянулся к мечу… и тут же согнулся от боли.

– О-ох…

Через кривые доски на хлипкой двери пробивался свет. Всего лишь острог. Всего лишь комната в молельне. Ко мне пришла гостья.

«Я все еще жив. Пожалуй, это хорошая новость».

Плохие новости ожидали меня со всех сторон: в ноющей ноге, опухшем боку, смеси голода с тошнотой. Ждали и за порогом молельни. Попытавшись пересчитать все неприятности, я в два счета получил головную боль.

А роскошь уныния все еще была мне не по карману.

– Вы проснулись? Прошу простить, – Юда поклонилась так низко, будто жила без хребта. В ее руках виднелся изогнутый железный прут.

– Это еще что? – прохрипел я.

– Ведро, – она пожала плечами.

Точно. Дьявол.

Сколько еще дней я не смогу шевелить ногой? Смогу ли я вообще когда-нибудь шевелить ей?..

В полумраке вспыхнула одинокая свеча. Я свесил голову с края постели. Ведро смотрело на меня с презрением.

– Отдыхайте, ни о чем не беспокойтесь, – Юда не думала издеваться. Просто все, что угодно могло меня уязвить.

На столе, помимо свечи, стояла вода и похлебка с куском хлеба. Умирать – так в роскоши.

– Постой, – я окликнул слугу бастарда. Та повернулась ко мне с утомленным видом, будто именно я гонял ее каждый день. – Книга. В телегах должна была лежать книга…

Юда удивленно посмотрела на меня.

– Люди Барна разгружали припасы. Не припомню, чтобы там были ваши вещи.

Я откинулся на подушку. И кому из наемников или крестьян пригодилась бы «Немая власть»? Они даже не умеют читать!

– Посмотри еще раз, прошу. Если…если найдешь, я сделаю все, что угодно…

Тень улыбки проскочила на лице слуги. Девушка кивнула и сказала чуть тише:

– Тогда поправляйтесь. Договорились?

Я кивнул, хоть это и было совершенно бесчестно. Как вообще можно обещать такие вещи?..

В последнее время я не только не мог дочитать книгу. Я даже не представлял, как справить хотя бы малую нужду в ведро, не потревожив ногу, не расплескав содержимое. А что, если обод сковал какой-нибудь Канн, и проклятое изделие даст течь? Более того, я не мог запереть дверь, не поднявшись с постели!