Во имя твое, Восния

«Вместе с дозорными я насчитал всего семь тел!»

Я быстро подскочил к главному шатру, откинул полог и увидел там двух мертвецов. Третий ублюдок еще не обмяк: дрожащей рукой он показал мне средний палец, то ли задыхаясь, то ли посмеиваясь. Обычный солдат, весь в перевязках. Не Урфус, не рыцарь, не чужеземец… обычная чернь. Грязь под ногтями.

Зарычав, я бросился прочь из шатра. Мышка стояла, выпучив глаза, будто ничего не знала, будто…

– Ты, вероломная сука, – выругался я и крикнул своим. – Назад!

Что-то зашелестело в лесу. С поляны послышался низкий вой – сигнал от Вирма. Враги. Отступать назад – еще опаснее, чем пробиваться вглубь леса?..

– А-а! – закричали люди.

В шатер воткнулись стрелы. Весь строй ощетинился, кому-то повезло больше – успели укрыться щитами. У кого-то никаких щитов и не было.

– Строй! – рявкнул я, но было поздно.

Запутавшись в штандарте Восходов, навстречу бежал наш солдат, из его спины торчала стрела. Кто-то схватил меня за плечо и потянул на себя. Я ударил топором наотмашь, и услышал знакомый крик. Капрал Хикс, собака его раздери!

Со всех сторон слышался звон стали, вопли и боевой клич. Пригнувшись, я побежал по памяти в охвостье войска, к поляне.

Штаб снова накрыло стрелами. Одна просвистела возле шлема.

«Ублюдки и не ложились спать!»

Солдат Восходов в хорошей кольчуге перегородил мне дорогу и замахнулся топором. Я толкнул его, отпихнул с дороги, ударил щитом по шлему. Две булавы уронили врага – Вини со своим помощником прикрывали мой отход.

«Когда все пошло не так?»

Небо посветлело. Из-за деревьев появлялись враги: ровные серые полосы железа, стеганок и кольчуг. Я расталкивал солдат – своих, чужих – на пути к поляне.

– Назад!

Отступая, я колол зазевавшихся врагов в спину.

На войне все всегда проще, чем в жизни: когда дела плохи – важно уйти самому, увести как можно больше людей. Выжить.

– Их сотни, – проревел Вини и откинул солдата, который пытался подрезать мне ногу.

Нас зажимали с двух сторон. Узкий коридор – полный пихающихся и дерущихся воинов – смыкался.

– Отступаем! – кричал я, но команда тонула в лязге металла, в чужих криках.

Коридор между телами почти сомкнулся. Стоило отступать в сторону дороги за лесом? Где, черт дери, носит Вирма?

Дорогу снова перегородили. Два юнца в стеганках хватались за оружие так, будто стояли на ногах исключительно по божьей милости. Левому я рассек череп от глаза до лба, правого уронил на землю и отдавил яйца. И бежал вперед, бестолково выкрикивая про какой-то строй, когда враги уже смешались с союзниками.

– Строй!

«Когда я показал этой суке, что слаб?»

Лезвие оказалось перед лицом так же внезапно, как выскочил из-за дерева его владелец. Я поднырнул под клинком и побежал прочь, по пути схватив союзника. Поменялся с ним местами. Услышал, как его ранили, но не обернулся. Главное – вернуться, вернуться, и…

– Стой, собака! – кричали то ли мне, то ли удирающим союзникам.

Молодой враг запрыгнул на Невига, и давил клинок к его горлу. Пробегая мимо, я прорезал острием копья стеганку у шеи. Солдат вскрикнул, схватился за покрасневший ворот, и Невиг повалил его на траву.

Щелк! Есть звук, который ни с чем не спутаешь. Выстрел из драных арбалетов. Чертов залп.

Мои люди попадали, как пьяные на льду. Падали слева и справа, падали за моей спиной.

– Акх, – завыл Вини, но его агония только началась. – А-а-а!

Я не оборачивался, все поняв по звуку. С болтом в желудке еще можно промучиться целые сутки. Подавив желание повернуться, я просто бежал, петлял между деревьями. Если увидишь, как в тебя целится отряд стрелков, ноги могут занеметь, откажет разум…

Крик Вини оборвался.

«Есть два типа людей. И я не хочу потерять голову».

– Вали их, вали! – рычал знакомый голос. – А? – щелчок, крики, тишина.

Петляя между палатками и стволами, я наткнулся на кого-то в кирасе.

– Гр-р! – зарычало из шлема, словно там поселился степной волк. – Гра!

Секира вошла в молодой дуб и расколола кору. Я отшатнулся, побежал левее. Провел копьем по ноге в серых подштанниках, ударил в спину следующего бойца. Сзади кто-то упал.

Ронять врагов и не падать самому – простое дело! Не так-то просто поймать Хайвика, самого ловкого сотника Долов! Я бежал и отбрасывал с дороги тех, кто стоял ко мне лицом. Убивал со спины, колол в бока, подмышки и в затылки без шлемов. Восходы всегда плохо встречали копье.

Разруху в лагере дополнило множество тел. В тонких грязных стеганках, в старых кольчугах, в кожаных нагрудниках и поножах, мятых бригантинах и просто порванных рубахах на голом теле. В сером цвете, и в болотном. Враги и друзья.

«Сколько голов пропадает зря…»

Вдали показалась поляна. Уже залитая утренним солнцем. И наводненная врагами.

– Нет, – прошипел я, замедлив шаг. – Нет, нет!

Вирм улепетывал в сторону леса под западным холмом. Предатель, вшивый трус! Хуже чертовой шлюхи!

– Назад! – кричал я так, что горло раздирало от боли. – Наза-ад!

И сам не знал, где здесь зад, а где – перед. Все смешалось. Слева проскочил кто-то из наших, схватив копье двумя руками, и заехал древком мне в ногу. Я пошатнулся. Меня толкнули справа, и я рухнул на одно колено. Откуда-то появилась спина солдата, подалась на меня, повалила на землю. Что-то острое впилось в бедро, застряло в пластинах. Защита хрустнула и острие порвало ногу. Я вскрикнул, а солдат, поваливший меня, кричал еще громче. Кричал недолго. Чужая кровь просочилась под нагрудник, заляпала штаны. Солдат Восходов вытащил старое кривое копье и побежал за кем-то. Снова ударил.

Задыхаясь под чужим весом, я терпел боль. Наших становилось все меньше. Ублюдки все знали. Зашли в тыл, разделили нас, как стайку трусливых рыбех.

А еще их было гораздо больше с самого, мать его, начала.

– Дерьмо, – прошипел я, скидывая с себя мертвеца.

«Сто голов тебя прозвали, – дымил трубкой сотник Пит. – Одна голова за сотню соображает, так-то!»

Поганая лесть! А я поверил, поверил, дурак безголовый!

«Эйв Теннет – верный слуга милосердной Матери. Его люди всегда берут пленных. Берут, ведь так?..»

С одной ногой долго не пробежишься. Лежа в грязи, подвывая от боли, я схватился за крепления на нагруднике. Принялся остервенело их выдергивать: одно, два, четыре…

– А-а-а! – мимо пробежал Невиг, не заметил меня, споткнулся и покатился по земле, скрывшись за деревьями. За ним бежали трое.

Я отполз к кустам. От листьев тянуло мочой и кислой рвотой, но именно там я вырвался прочь из доспеха. Затем – стащил сапоги с дорогим кантом на подгибе, скинул пояс с оружием, оставив только кинжал. Потом избавился от шлема, бросил щит и копье, расстегнул поножи и не смотрел на бордовое пятно. Слишком широкое, слишком плохое, чтобы на него смотреть и не думать о смерти. Я перевязал ногу обрывком штанины, стараясь не рычать.

Затем прополз по грязи, намочив рану и брюхо. Через десяток метров нашел солдата, что прислонился к дереву и зажимал порез на животе.

– Господин Хайвик, помо…

Кинжал вошел ему под челюсть, и парень замолк, удивленно уставившись на мою руку. Его ладони скользнули по бокам и расслабились на земле. На животе зияла глубокая рваная рана.

«Есть два типа людей!»

Я быстро осмотрелся: солдаты сражались у палаток, сражались за деревьями и даже у куста. Никто не смотрел в мою сторону. Стащив с тела дешевые солдатские сапоги, я с трудом натянул их на ноги. Маловаты. Хорошо, что мне в них не придется долго ходить. Пригодился и плохой шлем, закрывавший верхнюю половину лица. А вот оружия при солдате не было.

Гребаная нога болела так, что я рычал, ползая по земле в поисках. У тех же кустов нашлась булава: испачканная в крови, с дешевой рукоятью из старого дерева.

– Уходят, там! – вскрикнули за деревьями. И я услышал конницу. Кавалерия добивала тех, кто добрался до поля.

Я пополз в сторону, откуда выехала конница. Там, где держат коней, не всегда может остаться дозор. В пылу битвы…

Кинжал больно терся об лодыжку – зря я положил его в сапог!

По лесу кто-то бегал и дважды я чуть не попался. Лежал, уткнувшись лицом в грязь, и ждал, пока шаги стихнут. Нет ничего лучше, чем кустарники в густом лесу.

– Слава двойному солнцу, – прошептал я, когда увидел конский круп за деревьями, у перевязи.

Лошадь не запрягли – оставили так, привязав к молодому дубу. Старая кобыла, сгодится для небольшой повозки: на такой не отправишься в бой. По счастью, в бой я совершенно не рвался. Кобыла спокойно щипала траву и шевелила ушами, как ослица.

«Красавица» – улыбнулся я, подползая к дубу.

Кто-то из снабжения Восходов ставил ведро с водой у двух скакунов напротив. И сквернословил.

Мои пальцы быстро вытащили нож, так же быстро подрезали веревку у дерева.

– Далеко собрался? – жизнерадостно спросил кто-то за моей спиной.

Я медленно повернулся, спрятав кинжал в рукаве. В десяти шагах стоял, прислонившись к осине боком, солдат Восходов. На его поясе болтались сразу два ножа, и удивительно большая фляга. Кроме ножей, у солдата не было ничего, будто он и не бился в лесу. Может, стрелок? На его лице застыла дружелюбная улыбка. Он не брился дня три, но и не отпускал бороду, как обычно делают в походе. Шансы на милосердие? Велики, поскольку я все еще жив. А еще, похоже, он меня совершенно не знает.

«Заметил у поля? Проследил до самой стоянки?»

– Я сдаюсь, сир, – залепетал я, поднимая руки. Отпустил кобылу – веревка упала к ногам. Пусть подойдет ближе, пусть сделает еще несколько шагов…

Солдат пошел навстречу, а затем, будто опомнившись, свистнул в пальцы.

– Ах! – сначала послышался удивленный возглас, потом треск ведра и шум разлитой воды. – Тьфу ты!

– Подсоби-ка, тут у нас враг приполз, – от меня не отводили взгляда.

– Где? – поднялся на носки конюх. – Милосердная Матерь и ее солнце! И правда…

– Веревку возьми, – подсказал солдат, потянувшись к фляге на поясе. И отдернул руку, будто обжегся. – Только поторопись.

Я сидел, собираясь с силами. Поднял руки так, чтобы никто не заметил ножа в рукаве. Стоял чуть боком к солдату, который меня приметил.

– Нашел! Бегу, – зачем-то объяснял каждое свое действие конюх. Еще и споткнулся дважды. Не заметил ведро, которое сам же и уронил…

Мальчишка-конюх бесполезен. Первым я зарежу солдата.

– Крепко держи, я свяжу, – сказал он и запахло сливянкой.

Пьян. Вот это удача!

– Да-да, сейчас, только вот…

Я резко ударил конюха под колено и чуть поднялся на здоровой ноге для упора. Выбросил руку вперед, обхватил рукоять кинжала, а левой уже потянул солдата к себе. Тот пошатнулся, распахнул глаза и толкнул меня ладонью в лицо, отвернув голову.

Но я и так помнил, где его горло. Хрясь! Острие пронзило плоть, царапнув кости.

– Арх!

Неправильный звук. Кровь полилась в рукав. Я повернул голову, потерял равновесие, и солдат упал на меня сверху, придавив.

Он зарычал. Зарычал и я, но от разочарования: острие вошло в ладонь, едва задев шею, не дойдя до вены. Чуть-чуть не хватило! Вот дерьмо! Я потянул рукоять на себя, но пальцы солдата сжались у гарды. Его дружелюбные глаза распахнулись, улыбка превратилась в яростный оскал. Он рычал и смотрел мне в лицо, будто вцепится зубами в горло…