Во имя твое, Восния

Я пожал плечами. Мосты и мосты. В Изломе никто не кичился переправами, мостами или брусчаткой. Несколько лет учебы, камни, время и золото – и каждый сможет поставить мост.

– … А дорога через Пеструю чащу? О, – мечтательно протянул старик, – я был еще совсем юн, когда мы проредили лес перед замком. Две дюжины лет, – почти целая жизнь! – ушли на то, чтобы к каждому селу могла прибыть любая повозка. Я объездил весь край, искоренял разбой и проверял, как движется дело моего рода.

В Изломе дороги вели во все стороны: хорошие, ровные. Я чуть не рассмеялся, представив, как консулы бы хвалились, вспоминая такую мелочь. Вот только на материке и дорога считалась роскошью.

Голос Бато, раньше казавшийся слегка усталым, крепчал:

– Знал ли ты, что между Латунным озером и дальней степью цветут кустарники, которых не найти и на всем материке? – Эдельберт шагнул назад, чтобы рассмотреть или услышать Бато. – Их прозвали «Крыло грача». С тех пор, как вы пожаловали к нам с юга, они отцвели уже дважды. Лепестки у «крыла» почти черного цвета, как уголь. Роса собирается на цветах и блестит, словно хрусталь на крашеном шелке. – Перчатка высунулась за стену и указала за наши спины. – Может, ты видел каменную арку на востоке от Волока, перед пещерами? Если проснуться на самом рассвете, можно поймать солнце в ее свод. – Бато почему-то замолчал. Все притихли, даже перестали шептаться.

Я осторожно добавил:

– Нет нужды прощаться с Волоком навсегда. Не пройдет и года, как все уляжется, и вы сможете…

Бато перебил меня.

– Я дал клятву вслед за своим отцом, что сохраню эти земли для людей Волока. Что ваши купцы будут колесить по местным дорогам, как гости, и что любой, кто явится к нам воевать, получит жесткий отпор. До последнего солдата. – Бато говорил так, словно вообще не знал, что он смертен. – Мое сердце здесь, мальчик с острова, – шлем с перьями повернулся в сторону дальних холмов, где не было ни войска, ни штандартов. – Чужеземец, который бросил родной край.... Нас с тобой лепили из разного теста.

Этот упрямый осел стоял там, смотрел на меня сверху-вниз, и говорил о верности, клятвах, людях и их земле, будто святой. Будто не обрек сотни на гибель из-за упрямства и чертовой гордыни. Говорил мне о лжи!

Ни о чем мы не договоримся, видит само солнце.

– Я жил в клетке с самого детства, – прорычал я. – У меня никогда не было настоящего дома!

– Потому ты пришел сжигать наши? – с тоской спросил Бато. В этот миг я почуял, что старику уже и не нужен ответ.

Упрямые ослы никогда не уступают и шага. Даже если все погибнут по их вине.

– Вы говорили, что знаете обо мне все. – Я ухмыльнулся. – Тогда вы должны знать, ради чего я переплыл море. Но это вам не известно. Как не известно и о жизни в Воснии за пределами крепких стен. Сердце? Не было ни дня, когда моя доброта принесла бы что-то, кроме горя. – Я со злостью посмотрел наверх. – И, тем не менее, я поднялся сюда и снял шлем.

«И больше я этой ошибки не совершу».

Эдельберт поднял руки и вклинился в разговор, будто еще верил, что старика можно убедить:

– Предложение все еще в силе, хотите верьте, хотите – нет…

Голос Бато сорвался со стен к земле. Зычный, весьма пугающий. Этот голос мог отправить стрелы в любой момент.

– Слова. Доверие. У меня был хороший друг. Звали его Данган. Сэир Данган. – Я проглотил ком в горле. – Парень приехал строить дома и мосты. Рыл колодцы. Никому не причинил зла…

Я поднял лицо еще выше, чтобы его точно увидели со стены.

– И я приказал его отпустить!

– Это я тоже слышал. – Бато повернул голову налево, будто что-то высматривал, затем – направо. – И все же, что-то я не вижу его среди живых.

«Чертовы идиоты!» – я стиснул зубы. Ни на кого нельзя положиться в этом краю.

– Полагаю, тут тебе сказать нечего, – Бато пожал плечами.

Если я успею сделать еще три шага назад, быть может, я смогу укрыться от стрел и побежать вниз, придерживая шлем, не оборачиваясь, не…

– Мне жаль, – я смотрел на шлем Бато, потому что так и не увидел его глаза. – Есть вещи, которые не исправить. Если бы я мог…

– Ты не можешь ничего, мальчик с острова. Ты веришь в сказки Долов и Восходов, придуманные для больших детей. Даже сейчас, стоя здесь, ты можешь еще меньше, чем мог сделать я, пока вы не отняли последний острог для вашего пастушка.

«Пастушка? Да старик спятил, уходит от одной темы к другой».

Эдельберт процедил сквозь зубы:

– Пустой треп это все. Бестолковщина…

Уж в чем-то мы были согласны. Старик, самый упрямый из ослов, который печется только о своей шкуре, стоял за стеной и пытался меня пристыдить. Выжил из ума.

Да и я не лучше. Задрал голову, как индюк, пытаюсь втолковать этому ослу, что гибнуть за горстку камней, когда все предрешено – сущая глупость. Кому и что я пытаюсь доказать?

– Может, ты вовсе и не так плох, как о тебе говорят, мальчик с острова. Может и так. Только я знал людей в сотни раз лучше…

Я тихо заметил:

– Всегда можно найти кого-то хуже или лучше, кого ни возьми в пример.

– … Сэир Данган был прекрасным человеком. Он тоже ушел из своего дома, как и ты. Ушел, чтобы строить дома для других.

Несколько защитников показали грубые жесты, как сельские мальчишки. Переговоры обратились в странную перепалку. Нужно знать, когда дело становится безнадежным, и когда пора уходить.

– Предложение остается в силе до завтрашнего дня, – я приложил руку к лицу, прячась от солнца. – Обсудите это с вашими людьми, раз уж дали клятву их беречь!

«Может, хоть у них найдется крупица благоразумия. Или хотя бы любви к жизни».

Шлем с перьями снова сдвинулся правее, дальше от башни. Голос Бато прогремел над стеной:

– Ах, да. По поводу клятвы и слов. Я тут попросил своих ребят не стрелять по вам. – Солдаты рядом с ним тоже отступили, между зубцов показались новые лица. – Всякое бывает, сам знаешь. Не уверен, что меня послушаются.

Я не успел ничего ответить или сообразить. Эдельберт резко пригнулся и отскочил в сторону. Хрясь! В подручного вонзился арбалетный болт.

– Акх! – всхлипнул он и завалился на бок.

Древко с флагом мира ударилось об землю и медленно стало падать, закрывая полотном часть солдат.

– Щиты! – заорал бастард, и наш отряд бросился прочь.

Со стены посыпались стрелы. Я начал пятиться, на ходу накинув шлем на голову. У моих ног скорчился солдат, принявший сразу три древка в грудь.

– Отступаем, отсту…

Кажется, Бато пытался остановить своих людей, но это было так же, как пытаться остановить горную сель.

Стрела отскочила от голени, скользнув по пластине. Я бежал, укрываясь щитом от падающих с неба стрел. Железо пробивало полотно, и иглы выскакивали из дерева. Одна, две, три…

– Драпайте к вашим мамашам! – орали нам вслед.

Спину пробило сразу в двух местах, и я чуть не споткнулся, потеряв равновесие. Наконечники стрел упирались в кольчугу под нагрудником.

– А-а! – какой-то солдат покатился с холма, опередив меня.

Я схватил его за руку, помогая подняться. Еще три сотни шагов.

Навстречу уже бежали Восходы, высоко поднимая щиты.

– Сучье…с-семя! – верещал бастард, явно подвывая от боли.

Даже когда град стрел обмельчал, а затем и вовсе закончился, я все еще бежал. За моей спиной сомкнулись ряды Восходов, и только тогда, через еще полсотни шагов я остановился. Сбросил треснувший щит, уперся руками в колени и глотал воздух, чувствуя, как горячая влага стекает по лицу.

Нет ничего хуже стрел. В бедре что-то кольнуло, и я провел рукой по поножам. Ничего, только задело. Цел и невредим.

– Мрази, – коротко и без ярких чувств отозвался солдат Восходов, который ждал нашего возвращения и смотрел на обстрел издалека.

Я повернулся лицом к замку. Удивительно, как быстро можно бежать, когда в твою спину стреляют. Теперь гиблое всхолмье оправдало свое имя – от стен до рва, как разбитые горшки под балконом, лежали тела. Некоторые из них еще шевелились.

Один отбился от группы, подавшись влево – видимо, полагал, что его не подстрелят. Какое-то время бедолага упрямо полз, когда ноги отказали: за солдатом осталась полоса из примятой грязной травы.

Защитники не пожалели стрел. Будто им не страшен штурм, и вовсе не нужно хранить снаряды. Обезумели, как загнанные звери…

Я снял шлем дрожащими руками.

– Повезло вам, капрал, – подбодрил меня кто-то, вытащив стрелу из спины.

– Повезло – это если бы дело кончилось миром, – я старался говорить так, словно ничего не случилось. – А это, – я вытащил стрелу, застрявшую в плечевой пластине, – просто отличная работа кузнеца.

«И, похоже, в гарнизоне не так уж и много арбалетов».

Обернувшись в сторону тех, кому повезло спуститься, я заметил, что не все твердо стояли на ногах.

Я подошел к солдату, который бежал за моей спиной. Кажется, один из людей Эдельберта. Полнота не позволила ему бежать быстрее. Возможно, стрелы в его кольчуге предназначались мне. Я закинул его руку на плечо и вытянул на себя.

– Пойдем, это надо перевязать.

– Угу, – промычал он, странно пошатываясь на ходу.

Мы возвращались в лагерь в тягучем молчании. Солдат задышал совсем хрипло и еле переставлял ноги. А я упрямо тащил его и вздрагивал, когда снова мерещились звуки арбалетного рычага и свист снарядов.

– Уцелели, – сказал я несколько раз, чтобы заглушить шум, который давно кончился.

– Это гребаное, мать его, чудо!

Бастард тоже пострадал. Стрела разорвала кольчужный рукав, засев под пластиной. Сначала он скулил и ругался. А потом вывалил на меня все, что держал у стены, как придворный пес, которого не выводили погадить целые сутки:

– Ну что, потолковал? Агх, проклятье… Я беру свои слова обратно, ты никчемен. Переговорщик, коровий хвост! Копыто на блюде!

Похоже, бастард снова струсил. Видимо, надеялся, что все решится парочкой слов. Но одни слова еще никогда не отворяли врата замков. Даже если говорил Финиам или король Излома.

Тяжело тащить раненого и два доспеха. Я остановился, поднял взгляд на гарнизон у зубцов. Бато наверняка все еще стоял там и глядел свысока, будто непогрешим, безупречен. Лучший из людей. Я скрипнул зубами, почувствовав тошноту.

– Безумец. Ополоумевший осел, – ворчал бастард, затравленно озираясь. Его рука явно болела гораздо меньше, чем он пытался показать. – Как я вообще мог тебя слушать, скажи?..

Солдат на моем плече что-то забормотал:

– Вы знаете Аннет? Вы знаете?.. Я так и не…

Я молча тащил его вперед, думая о своем.

Даже у самой бестолковой резни есть причины. Бато обрекал всех защитников на погибель, и у того могло быть ровно два основания. Первое – он уверен, что переживет штурм. Второе – старик нажил себе столько врагов, что нет ни одного укромного уголка во всем мире, где он бы мог встретить тихую смерть от старости. В любом случае, я выяснил все, что нужно.

– Ты меня вообще слушаешь? – почти взвизгнул бастард. – Ты… чему ты улыбаешься?

Тяжело выдохнув под весом солдата, я упрямо тащил его вперед, к палаткам в лесу, и ответил:

– У них мало арбалетов. Лучше всего сломать стену на востоке. Оттуда легче забрать стрелков в башне и занять хорошие места для обстрела.

– А как же Долы? – без всякой надежды спросил Эдельберт.