Во имя твое, Восния

XIX. Хорошие люди

У подножия холма

Ветер дул нам в спину, будто подгонял. Конечно, это никак не помогало облегчить вес кольчуги и кирасы. Рядом гремели доспехи еще тридцати человек.

– Это дурная затея, – жаловался бастард, но все-таки шел следом.

Чем больше становились ворота у замка, тем больше мне хотелось согласиться с Эдельбертом. Но сидеть в лагере без дела, пока Долы ждут подкрепления – было затеей куда хуже.

«Бывают времена, когда терпение острее стали», – писал Финиам в пятой главе. И уточнял в шестой, как важно не спутать его с промедлением. Эйв Теннет мог считаться мастером промедления по обе стороны от моря.

У бастарда даже голос дрожал:

– Господин Эйв был не очень уверен, когда отпускал нас…

– Сейчас мы не можем быть уверены ни в чем, – я медленно поднимался на холм и смотрел в бойницы.

Внутри копошились стрелки. Какая ненадежная вещь – флаг мира. Вместо флага я бы предпочел притащить на холм парочку мантелетов. Правда, в таком случае, нас бы принялись обстреливать еще раньше.

– Господин Эйв не отправил бы нас на верную гибель. Не такой он человек, – убеждал я бастарда.

Спокойнее тот выглядеть не стал, но хотя бы заткнулся и мы в тишине продолжили подниматься на милость врагам. Я не стал говорить, что наш рыцарь прилагает все усилия, чтобы загубить полтысячи человек, включая себя самого. Кому поможет чистая правда?

Подручный Эдельберта нервно вышагивал впереди, размахивая флагом. Почти тысяча шагов на высокий холм. Мы преодолели половину. Осталось еще пять сотен. Если, конечно, нас не нашпигуют стрелами.

Стараясь вдыхать не громче, чем пыхтел бастард после подъема, я осмотрел подступы к замку.

Парнишки Бато, как их называл Рут, гнусно ухмылялись и посвистывали со стены. Вблизи они казались людьми крепкими, бывалыми. Лица строгие, заросшие щетиной. Весь гарнизон в неплохих шлемах, кольчугах. Лучников – две дюжины точно. Готовы убивать.

То, что нас все еще не украсили стрелами, можно было считать хорошим началом.

– Доброго дня, защитники этих земель! – высокопарно начал Эдельберт. – Мы бы хотели поговорить…

– Может, вам еще и ворота отворить? – сплюнул кто-то со стены.

Плевок разбился там, где мгновение назад стоял Эдельберт. По ругани и болтовне на стенах было ясно: во двор нас пустят лишь для того, чтобы освежевать и повесить головы над вратами.

«И о чем тут говорить?»

Кажется, бастард был того же мнения. Он покосился на меня, вытянув губы в тонкую нить. Снять шлем перед врагом – высший знак доверия. Только местные не стали бы сговорчивее, даже если бы мы заявились под стены без портков и оружия.

Нет, переговоры работают не так.

– Кхм, – бастард прочистил горло и повторил. – Мы пришли говорить. Я, Эдельберт Грэинхоппер, третий командующий…

– Так говорите, кто вам мешает, – крикнул кто-то сверху. А потом послышался смех.

Глаз Эдельберта дернулся, он опустил голову, выругавшись себе под нос. Я задрал подбородок и стал расстегивать ремень у ворота. Пальцы плохо гнулись, будто замерзли, хоть и стояло позднее лето. Повозившись, я снял шлем и громко сказал:

– Мы пришли говорить с Бато.

Наверху загремели доспехи. У одного из зубцов показалась пятерня в грубой кожаной перчатке. Большим нас не удостоили. Зычный голос продолжил издеваться:

– Говорите по делу, и может, он вас услышит.

У гарнизона выдался очень смешливый день. Эдельберт так скривился, что я перехватил инициативу.

– Хорошо. Предложение простое: покиньте замок или сложите оружие, и я даю слово, что никто не пострадает. – Защитники явно разозлились, хоть и без того ясно, что замок окружен и никто не явится к стенам с капитуляцией.

– Чье слово-то? – фыркнул мой собеседник над землей.

Я не успел ответить. Несколько любопытных рож высунулись из-за зубцов, и кто-то явно меня признал. Собственное имя, прозвучавшее над стеной, могло предвещать что угодно: залп из башни, мирный договор, бестолковую перепалку. Риск, которого я не мог избежать. Никогда не знаешь, чем обернется известность среди врагов.

Из-за укрытия показался шлем с изящными перьями. Начищенный, блестящий, весьма дорогой. Кому еще носить такие доспехи, если не самому Бато?

– … Пожаловал, ну надо же. Сам, – прогремело из шлема. Даже с приподнятым забралом я не видел господина этих земель. – Мальчик с острова. Слуга Сильгиду и его роду. – Бато примолк на пару мгновений и будто сплюнул: – Цепной пес.

Я держал мягкую улыбку на лице, словно ничего не услышал. Благоразумие и никакой роскоши. «Терпение замки берет», – обещал Финиам. Я заговорил так, чтобы услышали даже в башне:

– Кем бы я ни был, нет никакой нужды проливать кровь!

– Кровь, говорит, слыхали? – зароптал кто-то прямо надо мной.

– Сучье отродье.

Когда волна ругательств утихла, Бато скупо произнес.

– Не я это начал.

«Наглая, паршивая ложь. Кто мешал обсудить мирное решение десять лет назад? Пять? Три года, когда я еще не знал про чертов Волок…»

Я не владел ничем, кроме мечей, а меня заставляли плясать на манеже. Бато держал огромный надел, и не согласился даже на малые уступки. Что может быть проще? Заплатить небольшую дань, формально произнести присягу – и никаких смертей. Упрямые старые ослы, с которыми приходится говорить! Я прочистил горло и продолжил.

– А мы готовы закончить это дело. Не вижу радости в том, чтобы неделю рыть могилы.

«А также бодаться у стены, искать ящики с гвоздями, вешать вороватых снабженцев и слушать упреки Эдельберта. Каждое, мать его, утро».

Наверху послышался топот. Другие солдаты из интереса полезли на стену: посмотреть, подслушать. Но слушать, почему-то, было нечего. Долгое и томительное молчание вилось над замком.

Солдат Эдельберта залез пальцем в нос, явно полагая, что его никто не заметит. Что ж, в одном он был точно прав – прямо сейчас на стене и под ней происходили куда более примечательные и важные вещи.

– Чего он молчит? – прошептал бастард, нервно переминаясь с ноги на ногу.

Я посмотрел на бойницу справа. В ней что-то поблескивало – стрела, нагрудник, латная перчатка?..

Когда Бато заговорил вновь, я чуть не дернулся от резкого громкого звука.

– Ты либо храбрец, либо глупее, чем я полагал. Пришел под стены и предлагаешь положиться на твое слово?

Наверху зашептались. Похоже, защитники замка не приняли однозначного решения о том, стоит ли сражаться за гиблое дело. И стоит ли верить в милосердие Восходов.

– А на мое слово и не стоит полагаться. – Я все так же улыбался. Бастард одернул меня за рукав. – Есть вещи надежнее слов. – Я повернулся к холму на западе и вскинул руку. – Мы отведем войско от стен, скажем, вот на тот холм – у вас будет время увести людей.

Бато, почему-то, не воспрянул духом – так же угрюмо молчал.

– … Мы не успеем догнать вас при всем желании. – Я развел руками. Казалось, звучат очевидные вещи. – С хорошим отрывом, конница…

– У нас почти не осталось лошадей, и ты это знаешь.

Я улыбнулся шире, как можно добродушнее:

– Это вопрос решаемый. Было бы желание…

– И куда же мы пойдем, чужеземец? – перебил меня Бато.

Его недовольство подхватили на стенах:

– К твоей мамаше под юбку?

– В сраный Оксол, или в сраные болота?

Пусть ругаются. Это лучше, чем стрела в черепе. Я подождал, пока гвалт стихнет. Переглянулся с бастардом: терпение Эдельберта давно кончилось. Только лучники в башне заставляли его молчать.

– Так что, куда нам податься, мальчик? Может, ты знаешь? – в голосе старика было больше издевки, чем горя.

Мне не было нужды убеждать его. Самое главное – убедить солдат.

– Куда-нибудь, где нет войны. Куда-нибудь, где ваши семьи уцелеют!

– Уцелеют без земли и крова?! Погибнут чуть позже от голода, в нищете? – издевательски посмеялся Бато. – Щедрое предложение.

– Конечно, вы можете остаться, – я кивнул на свежие пни у подножья холма. – И будет бойня. – Старый упертый осел даже не представлял, как я устал говорить вещи, понятные и ребенку. – Нас пять сотен. Рано или поздно эти стены падут.

Я дал защитникам время подумать. Несколько стрелков у башни переглянулись. Я добавил чуть громче.

– Этот замок был построен для ваших людей. Для их семей. Отлично построен, здесь я не стану спорить. Вот только требушет не видит различий между плохой стеной и стеной хорошей.

Слово «требушет» ударило в цель. Я увидел, как часть гарнизона выпучила глаза и стала перешептываться: должно быть, они не верили до последнего, что грядет настоящий штурм. Замок на гиблом всхолмье еще никогда не был в осаде.

Бато молчал. Я продолжил:

– Замки и города, села и дома – все строится для людей. В этом их суть, верно? Упростить жизнь, сделать ее лучше. – Стрелок рядом с Бато прищурился и поджал губы. – Вы же хотите потерять все и сразу. Отдать жизнь за горстку камней!

Кто-то не выдержал и взвыл:

– Это наш дом, наш, паршивые ублюдки, вы…

– Все можно отстроить! Землю – распахать и засеять вновь. – Я сделал шаг вперед. – Можно, если вы останетесь живы.

Надежда и вера в лучшее. Видит само двойное солнце, мне бы они тоже пригодились. Эдельберт гнусно улыбнулся, словно затеял страшную гадость, по счастью – на него не смотрели. На стене шептались.

– Тебя хорошо научили лгать, мальчик с острова. – Бато постучал чем-то по каменным зубцам, и разговоры стихли, – Еще немного, и я бы сам захотел тебе поверить!

Было бы куда проще, если бы его столкнули со стены. До чего упрямый старик! Или бесконечно глупый. А может, я совершенно не понимал, чего на самом деле хочет Бато, гроза Волока.

– Но ложь есть ложь, и не более того, – перчатка властно опустилась на кромку стены. – Я знаю про тебя все, мальчик с острова. Тебе нечего нам предложить.

«Всего-то жизнь и свободу. Какая мелочь! – я сдержал смех. – Это лучшие условия, которые только можно получить в безвыходной ситуации. Почему он даже не торгуется?»

Защитники и не думали спорить со спятившим Бато. Его окружение – вернее домашних псов. Покорнее, чем телята. Он утащит с собой на дно весь гарнизон и их семьи.

– Первый раз вижу человека, который жаждет погибнуть за горстку камней. – Я прищурился, солнце било в глаза. – Все в Воснии бедны по-своему. Чего не хватает вам?

Кто-то шумно сплюнул, и плевок разбился недалеко от моих сапог. Я не сдвинулся с места. С бойниц послышался смех. Бато прошелся вдоль зубцов, мелькая в пропусках.

– Мне? – Бато снова посмеялся. – Мне! Вы слышали, парни? – Солдаты зловеще притихли. Бато поднял забрало еще выше, и я увидел его поседевшую бороду. – Скажи-ка, мальчик: все в этом мире пляшет вокруг тебя? Солнце, небо и земля?

Эдельберт тяжко вздохнул.

– Никак не пойму, при чем тут…

– Ты выучил наш язык, но не понял сути. О, я бы мог рассказать тебе кое-что о жизни в нашем краю, – Бато вдруг закашлялся, но быстро вернул голосу прежнюю силу, – только, боюсь, ты уже потерял свое сердце.

Я в недоумении уставился на него. Сердце, язык, нравоучения. Старик просто морочил мне голову.

– Чего?..

– Ты знал, что мой прадед всю жизнь возводил мосты в этих землях? – снова отвлекся Бато. – Те самые, по которым вы пришли к нам.