Во имя твое, Восния

Паренек с черными мешками под глазами, чертыхнулся и извлек из телеги небольшую табличку, хлипко прибитую к колышку.

– Сюды? – незатейливо спросил он.

Полони раздраженно кивнул. Молот ударился об колышек раз-другой, и табличка с названием укрепилась в земле, чуть заваливаясь в левую сторону.

– Отныне, господа, здесь будет деревня «Злато»! – оскалился Полони, указывая на колышек. – Единственная в своем роде! Названная лично господином Годари, в день победы над мятежниками. – Вдали кряхтели помощники, отмеряя шагами отрезки. – Равноудаленная от других сел, да близко к главной дороге, лучше места и не сыскать…

– О-ох, – протянул капрал, так и не став понятным в своих чувствах.

Дорога почти заросла – ходили по ней с телегами не чаще раза в месяц. Рут впечатленным не выглядел. Опрокидывал в себя флягу, на этот раз куда реже и умереннее: вот что бывает, когда забыл прихватить запасы.

– А вот и ваш надел, – заговорщически подмигнул мне помощник графа.

Я посмотрел на свой отрезок, и, казалось, тоже забыл что-то очень важное. Вот он, начинается от кривого пня с муравейником, уходит вглубь леса. Худые ели, изъеденная жуками древесина…

– Как думаешь, Рут, – я выплюнул травинку и кивнул на свои владения, – здесь будет что-нибудь расти?

Приятель отхлебнул из фляги, прищурился, приценился. Ветер толкнул кроны к западу, и ближняя ель опасно затрещала. Рут дернул плечами.

– Полагаю, хорошие ели. Может, парочка дубов.

Друг соображал в земледелии явно побольше моего. Полони уже вскочил на свою кобылу и принялся кричать на помощников. Я потер переносицу.

– Дубы, значит, с елями. Оно и видно. Скажи, для чего нам пригодились дубы?..

Сейчас-то и вешать на них некого. Война закончилась, по крайней мере, здесь.

Глушь вдали от сел и воды, бурелом из старой хвои и лиственницы. Первый надел первого мечника Крига, сына убийцы короля, ученика Саманьи и Финиама.

– Что касается ограждения, – уверенно болтал помощник графа, – я могу посоветовать вам искусного плотника, и…

«И тот несомненно возведет лучший загон посреди голых холмов». – я рассмеялся, запрокинув голову. Не земля – настоящее золото.

– Что-то не так? – заволновался этот осел.

– Нет-нет, все в полном порядке. – По крайней мере, в таком порядке, который царит в Воснии уже не первый век. Я отсалютовал, то ли новенькой земле, то ли помощнику графа, который никогда и не был солдатом. – Доброго вечера. Мы, э-э, вернемся чуть позже. Поехали, Рут, – я развернул скакуна.

Шайка счастливчиков, которым придется обустраивать «Злато» неуверенно топталась на заросшей дороге. Не прошло и минуты, как я потерял их из виду, свернув за небольшой холм. Рядом неспешно вышагивала кобыла Рута, ветер принес запах сливянки.

– Чтоб ты знал, гиблое всхолмье с той стороны, – Рут оглянулся через плечо, и ткнул пальцем себе за спину.

– Ага, – ответил я, не меняя направление.

Поле безразлично скользило по левую сторону от нас. Я вытянул жилку мяса из зубов, проверил седельную сумку, не замедляя коня. Кажется, Рут совершенно перестал удивляться моим выходкам.

– Так куда путь держим? – невозмутимо спросил он.

Холмы окружали со всех сторон: невысокие, пологие, лысые и заросшие кустарником. Никчемные, слишком дорогие холмы. Я сжал поводья.

– Зависит от того, где водятся твои прекрасные вдовы.

– О? Что я слышу… – приятель искоса глянул на меня, потом покачал головой с явным одобрением. – Неужто первый мечник, гроза Крига, меняет флаг на старую воснийку?

– Мгм, – я спрятал улыбку.

Рут оскалился и зачесал волосы со лба на затылок.

– Тогда мы на верном пути.

***

Трактир «Большак», один день в пути до Волока

Под низким потолком не жгли свечей. Из распахнутых настежь ставен неприятно дул сквозняк, да и взгляд редких посетителей не добавлял счастья. Наши чувства были взаимны. Под вечер разболелась спина, от седла ныла задница, и что-то неприятно похрустывало в левом бедре. Я надеялся, что избавление близко. Тошнота, ломота в костях – все это забудется после второй кружки хорошего пойла. А потом я искупаюсь в горячей воде и усну, как младенец, в мягкой постели.

– Заберешь свой меч в городе? – Рут тыкал пальцем в подзажившую ладонь и морщился. А потом тыкал снова.

– Посмотрим.

«Если вдруг на дороге нам встретится мешок с сотней золотых, я, может, и подумаю заглянуть в стены банка».

– Миленькое дело. – Рут понятия не имел, насколько я обеднел. – Еще скажи, что не будешь по нему скучать.

Я отвел взгляд, заметил подавальщицу и убрал локти со стола, чтобы не мешать ей.

– Вряд ли старым вдовам понадобится второй меч.

– Угощайтесь, – небрежно сказала подавальщица, и на столе образовалась выпивка. Рут подмигнул девице и остался без внимания.

Все стало как прежде. Ну, почти. Вечер только начался. Подумав, я попросил еще:

– И подайте солонины.

Подавальщица, явно хозяйская жена, осмотрела нас.

– Какой такой солонины?

Я пригубил разбавленное вино и поморщился. Кислее, чем забродивший суп. Отставил кружку подальше, к Руту, и постарался улыбнуться как можно дружелюбнее:

– Насколько мне известно, это лучшее блюдо Воснии. Из мяса делают. Подойдет любое, даже птица. Скажем, гусь или оленина. – Глаза подавальщицы округлились. Я засомневался. – Рут, подскажи, ведь любое пойдет?

Мой приятель подозрительно молчал.

– Эй, Буд, слыхал? – крикнула подавальщица, обернувшись, и заткнула тряпку за пояс дырявого платья. – Мясо просют!

Кажется, все посетители повернулись к нам – скрипнули стулья.

– Кого? – крикнули из-за печи.

– Оленину! Гуся! – подавальщица вдруг зашлась сиплым неприятным смехом. – Телка молодого!

Я втянул воздух носом и вдруг понял, что во всем трактире не уловишь и следа мясной кухни. Каши, овощные похлебки, хлеб. На нашу столешницу легла крупная тень.

– Вы где были в последний год, милейшие? – надвинулся хозяин. Широкий в плечах, да больно тощий.

– Дак энтот не отсюда, видно сразу, – отмахнулась, как от червяка, подавальщица. – Я тебе так, посмеяться…

– Хоть бы и не отсюдова, глаза иметь надо, – ругался то ли на нас, то ли на жену трактирщик.

Со стола в углу послышалась поддержка:

– Незрячий заметит, на кой тут глаза…

– Всю кровь выпили, ублюдки!

– У кумы скотину увели, оставили на сносях…

– …Двадцать серебряков до зимы! Откель их взять?!

Я отвел взгляд к столешнице и тихо попросил:

– Тогда хлеба. Свежего. Есть такой?

– Два серебряка, – отрезала подавальщица.

«Дороже капральского пайка пару лет назад».

Даже Рут не стал торговаться и сбивать цену. Хлеб тоже подали паршивый, полежавший. Мы доели молча: без особого аппетита, резво и даже оставили пару медяков сверху.

– А ночлег? – предложила эта несносная женщина.

– Благодарю, э-э, мы остановимся дальше, – я подождал, пока Рут выползет из-за стола, – там, где по карману.

Я мог поклясться, что ни одному слову не поверили.

– Счастливой дорожки, – неискренне пожелал трактирщик, вытирая руки об засаленное полотенце.

Когда мы вышли из таверны, я кожей ощущал, как прилипли к нашим спинам взгляды местных. Кто-то шумно сплюнул.

Уже на улице Рут беззаботно улыбнулся и повел плечами:

– Ну, в этот раз не было драки. Миленькое дело, коли спросишь… Эй! – вдруг крикнул он, оттолкнув меня рукой. – А ну, пошли вон!

У седельных сумок крутились дети лет шести-семи. Один вцепился в ремень и изо всех сил тянул на себя. Кобыла Рута шевелила спиной, словно поторапливала мальчишек освободить ее от ноши.

– Давай! – запищал вор, зачем-то связавшись с подпругой.

Кобыла фыркнула и взбрыкнула, второй мальчишка не удержал равновесие и плюхнулся в грязь.

– У-у, – взвыл он.

– А ну, по домам, олухи! – без особого усердия прикрикнула подавальщица.

Воры бросились прочь, едва поняли, что не успеют ничего стащить. Рут не стал их преследовать. Потрепал кобылу у гривы, неспешно подтянул ремни у седла.

– Эти только начали, – он кивнул в сторону бегущих детей. – Еще годик-два, станут мастерами. Возможно, нам стоит переночевать в прилеске. Ну, на всякий случай.

Возразить было нечего.

– И спать стоит верхом на коне, – проворчал я, проверив седло. – Чтоб не увели.

Мы торопливо собрались в дорогу. Угрюмые, выгоревшие на солнце и заплесневевшие от дождя хижины кренились к склону холма. Всего дюжина домов, небольшое село, в котором нам уже не рады.

Вот тебе и ночлег с мягкими простынями, теплой водой и солониной к ужину. Я с тоской смотрел на селян: у каждого, наверняка, есть спальное место.

В нос резко ударил тошнотворный запах. У ворот не было охраны, зато сидел кое-кто другой.

– Под-кха-йте на жись, – захрипел сгорбленный солдат, почти задыхаясь. То ли от пыли, то ли из-за болезни. На протянутой руке белели гнойники, рыжели странные пятна.

Попрошайка. На нем оставались подштанники болотного цвета и плащ, расшитый у горловины. Капрал? Грубый узел виднелся там, где обычно носят второй сапог.

– Милейше про-кх-шу. Под-кха…

Я пришпорил коня. Сиплый голос и смрад разложения остался позади.

– Заночуем, как стемнеет. Надо отъехать подальше от села, – я обернулся в сторону покосившихся ворот. За нами не было хвоста.

– Воля твоя, – Рут дернул плечами.

Запах грязного больного тела не преследовал нас, его сменили подмокшие луговые травы и вечная хвоя дорог. Но, почему-то, мне все еще было тошно.

***

На рассвете, дорога к Волоку

– Будеф? – Рут отломил кусок хлеба и придержал его над дорогой. Кобыла сонно перебирала копытами, вихляла вдоль дороги.

– Нет, спасибо. Что-то не лезет, – я прочистил горло, пытаясь проснуться.

Кобыла снова отшатнулась в сторону, и Рут цыкнул на нее, чуть не выронив последний перекус, что у нас был.

– А вря, – приятель разделался и со вторым куском.

Мы ехали по вытоптанной тропинке, и солнце почти вылезло из-за холма. Стало теплее.

– Дорога дальняя, – Рут взболтал флягу и остался недоволен: похоже, запасы сливянки кончились. – Чего расскажешь?

Я поискал взглядом хотя бы одну сносную тему для разговора. Гнилые пни у обочин? Хворые ели? Пасмурное небо, как серый флаг над землей? Соломенные крыши?

– Смотри-ка, деревня, – приятель сам завел разговор.

– Мгм.

За покосившейся оградой лежали растрепанные валки соломы.

– Коли не говоришь, тогда слушай. – Рут занялся любимым делом. – Была у нас одна забава, ну, в моем селе, где матушка жила. Как девица в подоле принесет, так всей семьей идут в поле, или на реку. Озеро тоже сойдет, – Рут задумался. – Братья ее, отец, жениха тоже можно, если нашелся, – приятель хмыкнул, – берут они все по камню, примерно равному на вид.

Солнце уже поднялось, а селяне еще не проснулись: больше всего шума создавал Рут.

– Называют имя, кто дальше всех камень бросит – так подарок и назовут. Вот так я свое имечко и получил, спасибо братцу моей матушки. Говорят, у него были длинные крепкие руки. И очень злой язык, теперь уж ясно. – Приятель задумался. – Я потом узнал, что какого-то служку нижних богов звали Рутом или что-то в этом роде. Брат такое имечко сосватал, поскольку нагуляла от моего папаши. Старался ведь дальше всех бросить, а? Хер их знает, в чем они с отцом не поладили и при чем тут я. – Рут почесал затылок. – Как думаешь, соврали?