Времена грёз 1 том

Тихий омут

Проснувшись поздно утром, я не сразу решила встать. Несмотря на довольно теплые последние воспоминания Ньярла, на меня словно напала меланхолия. Я была рада за него, за ту частичку любви, что ему подарила ведьма, но мне самой от этого хотелось выть.

Сев в постели, я сгорбилась, потирая лицо и глаза. Черные локоны отгородили меня от солнечных лучей, давая привыкнуть к свету. Усталость от пережитого грузом давила на плечи. Кончики пальцев привычно проложили дорожку от шрама у губ к шее и ключицам, очерчивая неровные борозды кожи. Я все еще Софи, пока еще Софи, хотя иногда сложно отделить себя от чувств Ньярла и его старых переживаний.

Подтянув одеяло повыше, я сжала его в руках и, уткнувшись в мягкую ткань, выдохнула.

— Боги, где же мне найти столько сил и тем более покой, пускай и ненадолго?

Софи…

— Это ведь твоя дочь там, в деревне, сейчас?

Да.

— И к ней везут Мома?

Как я и просил.

— А ты скоро мне представишь ее появление?

В этот раз некромант замолчал, но мне и без того был понятен ответ. Конечно, это ведь тоже нужно, это важно для истории, чтобы я знала обо всем, что произошло. Как же.

Щека со шрамом нервно дернулась, глаза неприятно защипало.

Софи, тебе придется это пережить и принять, рано или поздно, но все же придется.

— Оттого, что ты это говоришь, мне не становится приятнее. Мне не будет легче, сколько бы ты не уверял, что я сильная, я справлюсь, я смогу идти вперед. Никакие и ничьи слова мне не помогут, — чувствуя, как во мне снова нарастает удушающая злость, я сильнее сжала одеяло, стараясь ее унять. — Даже ненавидеть не могу, от нее сейчас нет толку, только испортит все, но как мне тогда выживать, Ньярл? Можешь подсказать, что мне делать, чтобы не свихнуться от того, что я вижу вокруг себя и днем, и ночью?

Маг снова замолчал, давая мне остыть. Глубоко задышав, я зажмурилась и выпрямилась, посмотрев в окно. Стоит уже спуститься на завтрак, иначе кто-нибудь точно придет сюда сам, проверить, почему я все еще не отрабатываю свое спасение и хлеб.

Скинув одеяло, я встала и пошла в ванную умыться. Прохладная вода сравняла по цвету мои щеки и глаза, подчеркивая и без того болезненный вид.

— Потрясающе.

Кое-как пригладив свои волосы, я поискала в шкафу большую шерстяную кофту, когда-то наглым образом отобранную у Гани, и, натянув ее на пижаму, вышла из комнаты, прислушиваясь к шуму в доме.

На кухне загремели тарелки, одна из горничных пролетела мимо со стопкой чистого белья и, посмотрев на меня, свернула к моей комнате. Видимо, собираясь перестелить постель, пока я завтракаю. Задумавшись на миг, я пошла за ней и окликнула в коридоре.

— Извините, а брат уже завтракал?

Девушка остановилась и, развернувшись на каблуках, коротко поклонилась.

— Еще нет, после встречи с Давидом он не выходил из комнаты и не просил принести завтрак.

Вздрогнув, я подошла ближе к горничной.

— Давид приходил сюда?

— Да, насколько я понимаю, он был приглашен, но ваш брат не дал ему войти и после короткого разговора попрощался с ним, после чего просил не тревожить остаток дня.

— Ясно, спасибо.

Развернувшись, я поспешила на кухню. Быстро собрав на поднос две тарелки омлета и сок, взяла его в руки и вернулась к спальням, постучав ногой в дверь Гани.

— Я просил меня не трогать!

— Гани, душа моя, неужели ты откажешься от завтрака с сестрой?

В комнате послышался шум и шорох одежды, спустя минуту дверь открылась, и брат впустил меня внутрь.

— Думал, что можешь и от меня просто так спрятаться?

Я поставила поднос на письменный стол, сдвинув на нем сваленные кучей листы бумаги с переводами пьесы, короткими заметками и обрывками стихов, случайно пришедших в славную вихрастую голову юноши.

— Я знаю, что ты и из-под земли достанешь, так что даже не надеялся.

Просторная комната находилась в каком-то странном беспорядке, будто брат долго и самозабвенно бросался вещами в эмоциональном раздрае. Симпатичные безделушки, засушенные цветы, разбитая ваза у стенки, одежда, лежащая где попало — все напоминало поле битвы, если не с кем-то, то как минимум с собой. Плотные шторы закрывали окна, не впуская свет и сохраняя внутри полумрак, при котором здешний хаос выглядел даже как-то зловеще.

— Ганим, что произошло?

Повернувшись к парню, все еще стоящему у двери, я заметила, что он лишь неловко смотрит в пол, инстинктивно пряча руки в рукава свободного свитера с высоким, закрывающим шею горлом.

— Н-ничего, сейчас все в порядке.

— Гани, что-то случилось, пока меня не было?

— Нет-нет, не волнуйся, давай завтракать, я позже здесь все уберу, что-то совсем всё забросил…

Подойдя вплотную к брату, я крепко обняла его и уткнулась в плечо, закрыв глаза.

— С-софи?

— Ты не хочешь мне рассказывать?

Голос Гани дрогнул, задрожав в моих руках, он обнял меня в ответ и тихо шмыгнул.

— Я… мне просто стыдно…

— Ты думаешь, я теперь могу тебя за что-то осудить?

— Не в этом дело, я… чувствую себя ужасно. Я сам испорчен и порчу всё, к чему прикасаюсь.

— Ни разу этого не видела.

— Но, Софи…

— Давай присядем, и, если ты захочешь что-то рассказать, я выслушаю тебя.

— Я смогу тебя так же обнимать?

— Конечно, и ты можешь не показывать лицо, если тебе неуютно.

Утянув брата к кровати, я села на край и хотела посадить юношу рядом, но вместо этого он встал на колени, обняв меня и опустив голову. Протянув к нему руки, я начала осторожно гладить Гани по голове, аккуратно перебирая спутанные пряди, пока он собирался с мыслями.

— Я слышала, Давид приходил сегодня.

— Да, я не пустил его.

— Он не навредил тебе?

Брат покачал головой и сильнее сжал руки.

— Мы поговорили, он извинялся за свое поведение, сказал, что, возможно, неправильно понял твое поведение и сигналы.

Прищурившись, я замерла на миг и затем склонилась к юноше ближе.

— Интересно, это какие сигналы.

— Я… не знаю, но он выглядел таким расстроенным, кажется, он правда сожалел и хотел загладить вину.

— И ты поверил?

Гани замолчал, лишь тихо шмыгнув носом. Я не торопила его, продолжив гладить по голове и давая возможность подумать.

— В день, когда я отправился за покупками для тебя, зашел и в книжный. У нас есть старый небольшой ларек в центре, и там обычно оседают самые редкие и необычные книги, привозимые кочевниками. Там же я случайно встретил и Давида, он искал что-то и расспрашивал об этом продавца. Я не собирался заводить знакомства, но буквально пара фраз заставили меня проявить любопытство, он правда очень много знает и коллекционирует очень древние рукописи. Мы проговорили целый день, и я сам не заметил, как мы сблизились.

Рассказ прервал судорожный вздох. Уши парня горели, выдавая его смущение. Взяв паузу, он положил голову мне на руку.

— Я, кажется, влюбился… извини, я не должен тебе это говорить, наверняка это звучит просто ужасно.

— Гани, я тебя умоляю, продолжай, нет ничего постыдного в том, что тебе понравился не слишком хороший человек.

— Но так случается всегда, Софи, ты правильно тогда сказала, мне каждый раз нравится кто-то отвратительный по своей натуре, и… даже если я этого не хочу.

Плечи брата задрожали, он отпустил меня и остался сидеть на полу, прикрыв ладони руками.

— Я когда впервые признался своему другу, он на следующий же день раструбил об этом знакомым, меня на смех подняли. Я пытался поговорить с ним, узнать, почему он так поступил, но получил лишь презрение. Потом еще отец кричал, говорил, что прибьет меня собственными руками, если я не одумаюсь, что я опозорил его. Впервые видел его в такой ярости. В итоге я сбежал из дома в ближайший кабак, потратил все деньги, что были с собой, а вернувшись, в спальне встретил Мома. Он напугал меня, угрожая клинком, повалил на пол, сев сверху, твердил, как я ужасен, гадок, извращен, что меня стоит проучить. Начал оставлять порезы. А я… я… был так пьян… не мог контролировать себя, понял, что возбужден, лишь когда брат отшатнулся.

Гани сжался сильнее, не в силах продолжить. Стянув одеяло с кровати, я укутала парня и помогла ему лечь ко мне, позволив уткнуться в плечо.

— Думал, что умру от стыда, но мама вовремя ворвалась в комнату, увела Мома, увидев клинок и порезы. То, что со мной что-то не так, она не заметила, хотя, наверняка стоило попросить увезти меня тоже, вдруг ведьма может вылечить и такое, чтобы я был нормальным, продолжил наш род и…

— Братец, сейчас ты говоришь чушь, никто и никак не «вылечит» тебя. Тебя не от чего лечить, и ты не виноват в том, что просто другой. Милый, в твоей реакции нет ничего плохого.

— Но, Софи, Давид уже третий мудак в моей жизни, а я искренне верил, что у нас может что-то получиться. Боги, мне было так хорошо с ним, и пока мы говорили у двери, я чувствовал, как у меня подкашиваются ноги от одного его взгляда.

— Га-ани…

— Я знаю, он лгал мне очень красиво и изворотливо, и все равно мне хотелось верить, я не представляю, как смог попрощаться с Давидом и просто уйти, не получив хотя бы поцелуй. Эти мысли убивают меня.

Глубоко вздохнув, я посмотрела на потолок и медленно выдохнула. Таких проблем мне еще решать не доводилось, понятия не имею, что можно сказать, тем более зная, по кому убивается мой брат.

— Гани, душа моя, ты очень молод, и рядом с тобой нет наставника, ты совершаешь ошибки, и это нормально. Как видишь, я тоже не блещу сообразительностью, хотя обжигалась достаточно сильно.

— И что же делать?

— Учиться, делать выводы. Если ты… если хочешь, ты можешь встречаться с ним вне дома, но мне страшно представить, что с тобой может случиться.

— И ты не будешь злиться?

— Я понимаю, что тебе сложно найти кого-то, и понимаю твою потребность во внимании и любви, как я могу на тебя злиться? Только прошу тебя, подумай хорошенько, стоит ли оно того, он уже показал свою натуру, и мне кажется, от таких людей стоит держаться подальше.

Брат, завернутый в одеяло, словно большая гусеница, вытянулся и поцеловал мою щеку. Он наконец-то показал свое лицо, и красные глаза сейчас не казались такими несчастными как раньше.

— Спасибо, я постараюсь меньше пересекаться с ним, пока заканчиваю перевод. Видимо, мне пока просто не суждено быть счастливым.

— Гани, счастье не заключается в поиске мифической родственной души или любимого партнера, ты и один, даже в отрыве от семьи, можешь быть счастливым. Подумай об этом.

Юноша послушно кивнул и, в последний раз шмыгнув, посмотрел на меня.

— А в чем состоит твое счастье?

Выдохнув, я вновь обратила взор на потолок, рассматривая его так, будто где-то там прятался ответ на вопрос. Я всегда считала, что родив ребенка смогу обрести в нем и родственную душу, и самореализацию. Учить кого-то, показывать мир, узнавать что-то самой, заботиться и поддерживать, рисовать первые каракули вместе с сыном или дочкой — мне казалось это потрясающей жизнью. Лучшей из возможных, даже если что-то пойдет не так, даже если будет сложно, мне хотелось попробовать, я мечтала об этом.

— Черт его знает, Гани. Я не вижу у себя будущего, поэтому у меня только одна цель — дожить до него.