Все пути мира

«Не доверять никому!» — решила про себя Дин.

Впрочем, предоставленные ей покои оказались вполне уютными, от запаха затхлости их успешно избавили еще до появления гостьи, постель застелили свежим бельем, в купальне ожидала ванна с горячей водой... а за спиной одобрительно осматривавшейся Дин стояли напряженные горничные в ожидании распоряжений.

— Спасибо! — обернулась к ним девушка.

Ничего не изменилось.

— Э-э-э... — растерялась она. — Спасибо, дальше я сама.

— Надо бы платья к завтрашнему дню примерить, мы подобрали несколько, — наконец отмерла одна из горничных.

— Ой, нет! — воскликнула Дин. — Сперва мыться. Если хотите, можете прийти позже... или завтра утром. Во сколько мне надлежит явиться к королеве?

— Ее величество раньше полудня никого не принимает, — поджала губы вторая.

— Вот и замечательно, — подытожила Дин. — Тогда я иду мыться, а вы уж сами решайте, как вам будет удобнее — здесь ждать или утром прийти... Как хотите.

С этими словами Дин шмыгнула в купальню — как была, в сапогах, дорожном костюме и мешком за плечами, — и закрыла за собой дверь.

Вот странно, вроде бы всего несколько дней прошло с того времени, когда они гостевали у талвойского князя, а уж в том дворце можно было вкусить всех положенных удобств, но у Дин было ощущение, словно она не мылась в нормальных условиях по меньшей мере месяц.

Да и то верно, что надо было, помимо обыкновенной грязи, смыть с себя тонны тоски, немилосердно давившей на плечи, жгучую горечь потери, липкую досаду, осевшую на губы и щеки после общения — если это можно так назвать — с провожатой, недоумение, вызванное странным приемом здесь во дворце. Словом, вода воспринималась как настоящее спасение.

Из купальни Дин вышла посвежевшая, но главное — в достаточно спокойном расположении духа, которое не могли поколебать ни колючие (впрочем, эта колючесть тщательно, но не очень умело скрывалась) взгляды горничных, ни утомительные примерки — платьев девушки принесли аж целый десяток.

В конце концов Дин остановила свой выбор на наряде, который не отличался особым богатством, но хорошо сел на ее девчоночью фигурку, а главное, состоял всего лишь из двух слоев и радовал своей простотой.

— Всё, девушки, — заключила Дин, — благодарю вас, можете быть свободны.

— Да-да, конечно, — закивала та, первая, — я только вашу одежду прихвачу, отнесу прачкам.

Горничная шагнула в купальню, прихватила ворох одежды, которую Дин сбросила прямо на пол, и вышла обратно в гардеробную.

— Пойдем, Мика? — обратилась она к подружке и уже развернулась в сторону выхода, когда из кучи одежек в ее руках выпал конверт.

Сердце кольнуло — память услужливо подбросила воспоминание о том, откуда взялось это письмо. Дин, опередив вторую горничную, нырнула рыбкой и выхватила послание у девушек из-под ног.

— Это в стирке не нуждается, — криво улыбнулась она и застыла, дожидаясь, пока горничные уйдут, чтобы в одиночестве прочитать адресованное ей — а кому же еще? — письмо.

Развернув конверт, Дин с трепетом и одновременно с недоумением поймала предмет, который выпал ей в руку. Это оказалось кольцо. Ее обручальное кольцо...

Вот как? Как Тину могло прийти в голову отдать его мальчишке и при этом пребывать в полной уверенности, что оно попадет к жене?.. Дин вздохнула, сжала находку в кулаке и пристроилась на кровати с исписанными листками.

«Милая моя, я не хочу оправдываться да и не вижу в том смысла. Я мог бы сослаться на постороннее воздействие, но уверен, что и моя личная вина немалая в том, что я наговорил и натворил. Впрочем, обо всем по порядку...»

Он и впрямь писал, как говорил, просто, без красивостей, обо всем подряд. О том, как узнал о предстоящем браке, о той обиде, которую лелеял в душе, о странном происшествии на прогулке, о затмении, которое нашло на него в последующие дни... О разговоре с дедом, о родовом проклятии... На этом месте Дин прервала чтение и задумалась. Обиды на старого советника она не держала. Мало того, подозревала, что этот достаточно здравомыслящий человек и сам подвергся какому-то воздействию. Но вот проклятие... Можно ли считать, что его условие выполнено? Ведь Тин сопровождал ее на пути к искомому счастью, не зная, что она его жена. Счастье она, конечно, не обрела, но зато в полной мере осознала, в чем оно состоит. Ну... почти в полной, потому что счастье не знает рамок и границ. И условий, кстати, тоже не знает...

Тин писал о встрече с Лесным, об изменении внешности — о чем-то подобном Дин уже начинала догадываться. Рассказывал о своем знакомстве с чудесным мальчиком Дином, который, несмотря на юный возраст оказался замечательным другом и интересным собеседником... О долгом совместном пути, о размышлениях, которые его посещали все это время...

«Что-то подсказывает мне, что ты получишь мое послание, хоть я и вознамерился отдать его гонцу, на первый взгляд с тобой никак не связанному. Но эта дорога подарила мне столько чудес, что — я уверен — найдется в конце ее место еще одному.

Знай, что я буду ждать тебя столько, сколько понадобится. Я верю, что прошел этот путь не зря, я продолжу его — так или иначе, и когда-нибудь он приведет меня к тебе».

И вот после этих слов Дин поняла, что действительно уже выплакала все положенные слезы, и не рыдать ей надо, а тоже искать тот путь, который приведет ее к любимому. Да-да, она больше не стеснялась этого чувства и не находила его противоречащим здравому смыслу, а слова эти поселили в ее сердце надежду.

А проклятье... Разберутся они и с проклятьем. Что одна древняя наворожила, то другая как-нибудь отменит или, по меньшей мере, изменит.

Письмо Дин спрятала под подушку, устроилась поудобнее и сразу уснула.