Жемчужный узел

07

Лизавета захлопнула дверь комнаты за своей спиной. Она тяжело дышала, руки тряслись, на лбу выступила испарина. В глазах застыл ужас — всё встало на свои места, но получившаяся картина Лизавете более чем не нравилась.

И ведь она это допустила. Достаточно было встретить милого мальчика, который пару раз очаровательно ей улыбнулся, и Лизавета забыла о необычных обстоятельствах своего появления в деревне, перестала обращать внимание на всякие странности и всерьёз поверила, что это маленькое приключение закончится хорошо. Конечно, ведь в сказках нечисть так легко отступается от своих претензий!

В груди защемило, воздуха не хватало. Лизавета с усилием оттолкнулась от двери и заставила себя двигаться: подойти к окну, плотно задёрнуть шторы — всё, лишь бы не видеть отсветов праздничного костра вдалеке. Ей хотелось побыть одной. Спрятаться на неделю, а лучше на две, пережить эти минуты страха, грусти и стыда от того, что она так легко поверила Ладу!..

Всё ведь было прямо перед глазами. Он появился на озере в тот же момент, что и она. Он жил на отшибе, вдали от деревни, и даже не пытался внятно это объяснить. Чёрт побери, она даже видела, как он выходит из озера в одежде — и поверила, что он просто упал!

Лизавета беспомощно застонала, закрыв лицо руками. Да, провалиться под землю сейчас было бы просто отлично.

Вот только ей некуда было бежать. Лад же сказал: нарушишь договор — и твой отец будет страдать. Хотя определённой доли страданий за сделанное он точно заслужил.

— Проклятье, проклятье!.. — в порыве хоть как-то выпустить бушующие внутри чувства Лизавета ударила кулаком по стене. Рука заболела, на душе легче не стало, и даже наоборот: стоило мимоходом пожелать зла отцу, и она уже корила себя за это.

Но, видит Бог, он тоже был в этом виноват. Он ведь всегда так делал: принимал за Лизавету решения. Обычно её это устраивало, ведь отец делал всё для её же блага, но сейчас… Интересно, о чём он думал, превращая дочь лишь в пункт в мистическом договоре?

В дверь постучали. Лизавета вскинула голову, всё тело её напряглось. «Если это Лад…» — подумала было она, но оборвала себя, не зная, как можно закончить мысль. Глупая девчонка ничего не могла противопоставить столетней твари, или сколько они там живут!

— Лизавета? — раздался приглушённый голос Добрыни.

Зря он пришёл. До сего момента Лизавете не приходило в голову, но трактирщик наверняка был замешан, равно как и его жена. Поэтому Любава так невзлюбила Лада — поняла, к чему всё идёт?

— Лизавета, с тобой всё в порядке? Я видел, как ты бежала…

Вихрь чувств толкнул её подойти и распахнуть дверь, показаться Добрыне, наплевав на растрёпанные волосы и заплаканное лицо.

— Вы знали?! — обрушилась она на растерянного трактирщика.

— Что?..

О, каким бы удивлённым ни звучал его голос, Лизавета поняла: он снова собирался соврать. Лицо предало Добрыню, потому что на секунду, даже на долю секунды на нём промелькнуло не изумление, а испуг.

— Вы знали, — кивнула она, и снова закрыла дверь перед его носом.

Правила приличия? К водяному правила приличия! Кто-то из них думал об этих правилах, когда лгал ей прямо в лицо?!

Добрыне хватило ума уйти. То ли он рассказал о её состоянии остальным, то ли они догадались сами, но больше Лизавету в тот вечер никто не трогал.

Гнев её без сторонних вмешательств постепенно сошёл на нет, сменившись обидой и тоской. Свернувшись клубочком на кровати, она обняла себя, погладила по плечам, пытаясь представить, что это делает кто-то другой. Но кто? Отец продал её водяному, Лад оказался предателем, Добрыня с Любавой пусть и не лгали, но утаивали истину. Мама была долгие годы мертва.

Лизавета осталась одна, и только она могла себе помочь.

С этой мыслью Лизавета уснула, и с ней же встретила следующий день. Стоя у окна и глядя на занимающийся рассвет, она размышляла, что может сделать в сложившихся обстоятельствах, и вновь и вновь приходила лишь к двум возможностям.

Первая — остаться жить в Карасях, переждать следующие три года. Вторая — взять всё в свои руки и попытаться выбраться отсюда как можно раньше.

Ещё вчера она предпочла бы первый вариант. Лизавета почти не сомневалась, что, ведомые чувством вины, Добрыня и Любава согласятся приютить её даже на такой долгий срок. Лад тоже вряд ли будет настаивать на том, чтобы она стала его прислужницей, как было сказано в их с отцом договоре. Судя по всему, это было необязательным пунктом — иначе уговор был бы уже нарушен, земля разверзлась, а великие боги покарали их всех вместе взятых.

Вот только выбрать первый вариант означало потворствовать лицемерию. Лизавете пришлось бы три года притворяться, что всё нормально: она не так уж обижена на Добрыню, не сердится на отца, чудесно чувствует себя в деревне на краю света без своих подруг и вещей, без возможности прогуляться по городу и посетить какой-нибудь захудалый приём или бал…

Но она не хотела носить маску — не здесь, не с этими людьми или нелюдями. А ещё она не хотела сдаваться и просто ждать: о, Отец, да она сойдёт с ума от одной этой перспективы!

Так что, если подумать, никаких двух вариантов у Лизаветы не было. Она сделает всё, чтобы выбраться из проклятых Карасей раньше назначенного срока. И всё — значит, всё.

Когда Лизавета, собранная и причёсанная, вошла в зал трактира, Добрыня заметно приободрился. Он даже сумел изобразить радушную улыбку и открыл рот, чтобы предложить ей сытный завтрак, стакан воды или ромашковый отвар, от которого Лизавету уже начинало тошнить.

Она не дала Добрыне сказать и слова:

— Вы видели Лада или Ингу?

— Что? — о, а вот теперь он растерялся вполне правдоподобно.

— Или мне называть их водяным и его приспешницей?

— Лизавета…

Теперь в голосе Добрыни прорезались нотки неодобрения. Чувство вины, которое Лизавета с утра заталкивала в самые глубины своего сердца, вновь попыталось высунуться. Она сильнее сжала кулаки, заставляя ногти больно вонзиться в ладони. Боль отрезвляла.

— Попросить у меня прощения вы сможете и потом: судя по всему, мы будем регулярно видеться ближайшие три года. Поэтому давайте сейчас не тратить время на это. Вы видели Лада, Ингу, Ольгу или ещё кого-нибудь, о ком мне следует знать?

Добрыня тягостно вздохнул. Лизавете пришлось прикусить внутреннюю сторону щеки, чтобы и в этот раз сдержаться и не рассыпаться в извинениях. С ней обращались и хуже — они строили козни, продолжая мило улыбаться.

— Нет. Но я видел твоего отца.

Лизавета застыла. Краски сошли с её лица. Рот открылся, брови беспомощно вскинулись, в голове застучало: «Нет, нет, нет». Она забыла — сегодня как раз истекли три дня, за которые можно было добраться до Карасей из «Медвежьего угла». Что ещё страшнее, она совсем забыла о том, что рано или поздно придётся объясниться с отцом. Каково будет посмотреть ему в глаза и сказать: «Ты умрёшь, если я уйду отсюда, и ты сам в этом виноват»?

— Я сказал, что ты ушла рано утром, и я не знаю, куда. Он ждёт тебя на крыльце, так что будет лучше, если ты выйдешь через заднюю дверь, обойдёшь дом и…

— Нет. Пусть знает, что ему вы тоже солгали.

Прежде, чем Добрыня успел возразить, Лизавета круто развернулась и направилась к выходу так быстро, чтобы не успеть почувствовать страха перед встречей с отцом. Видит Бог, она была в панике.

Отец, как оказалось, тоже. Он нервно вглядывался куда-то вдаль, ища Лизавету в каждой проходившей мимо женщине, но на звук распахнувшейся двери резко обернулся. Лицо его, до сих пор полное волнения и надежды, отразило невероятное облегчение — и мгновение спустя Лизавета оказалась в крепких объятиях.

— Я так рад тебя видеть!..

— Да, я тоже…

Отец отстранился, чтобы её рассмотреть. Сам он выглядел уставшим: гнал, наверное, во весь опор, — но к усталости примешивалось ещё и счастье. В отличие от Лизаветы он пока верил, что их история может закончиться хорошо.

— Я так беспокоился, когда ты… — отец не договорил.

Словно не в силах поверить, что Лизавета настоящая, он продолжал во все глаза глядеть на неё, прикасаться: сначала сжал плечи, затем — стиснул тонкие пальцы. Он не заметил, что она не пожала его руку в ответ, что улыбнулась лишь коротко, вымученной, а отнюдь не довольной улыбкой.

Обида, колыхавшаяся в груди Лизаветы с прошлого вечера, при виде отца отступила. Он всё ещё был человеком, необдуманно отдавшим её водяному, но вместе с тем это был её батюшка. Тот самый, что возился с ней вечерами, катая по полу деревянные игрушки. Тот самый, что до сих пор при возвращении из любой поездки обнимал её первой, до мачехи. Тот самый, что о её замужестве говорил не как о возможности заключить выгодный союз, а как о способе уберечь её, Лизавету, найти ей достойный кров и пристанище. Тот самый, что сейчас так трясся над ней, боясь потерять.

— Пойдём внутрь, — мягко произнесла она, позабыв о недавней дерзости.

— А? — отец, всё это время бормотавший что-то невнятное, утешающее, вмиг встрепенулся. — Да, ты, верно, права. Тебе надо собраться, а мне, пожалуй, что отдохнуть…

В груди Лизаветы кольнуло желанием согласиться. Она могла бы сказать, что имела в виду именно это, и отсрочить разговор ещё на день — целый день, когда её отец был бы попросту счастлив. Она могла бы притвориться и нарушить зарок, данный самой себе каких-то пару часов назад.

— Да и с утра ехать сподручнее. Не будем до ночи останавливаться на постой, полдороги за раз покроем. Так, может, не через три с лишком дня, а пораньше уж дома будем…

— Не будем, — Лизавета вытолкнула из себя слова, точно камни с горы.

Отец замолчал на полуслове, поглядел непонимающе. На лбу его появилась тонкая морщинка — подозрение, которое он ещё мог загнать вглубь сознания. Но Лизавета не позволила:

— Я никуда не поеду. Не смогу.

Морщинка стала глубже, уголки губ опустились.

— Я не верила тебе всё это время — скрывала, но не верила, а ты был прав. Водяной существует, я видела его, и теперь для меня нет пути обратно.

Последняя надежда в глазах отца померкла, взгляд ожесточился.

— Если я уеду, то тем самым причиню тебе вред.

Вот оно: мгновение озарения. Только что отец, разозлившись на водяного, был готов рвать и метать, но несколько слов — и он понял. В злости не было смысла, потому что ею нельзя было ничего изменить.

— Но… — отец потёр бороду, глаза его забегали в поисках хоть какой-то лазейки. — Это из-за уговора, так? Но я уже нарушил уговор, потому что не привёз тебя вовремя, и ничего не случилось. Так что это может быть просто какой-то трюк, чтобы удержать тебя здесь, поэтому…

Надо же, а они были похожи. Лизавета вспомнила, как рассуждала в точности так же, и вспомнила, как именно Лад осадил её.

— Я была здесь в оговоренный срок — а как я здесь оказалась, не так уж и важно. Договоры у водяных не так строги и точны, как у наших купцов.

Она попыталась пошутить, улыбнуться, чтобы смягчить обстановку. Но отец даже не притворился, будто ему понравилось меткое сравнение.

Некоторое время он стоял молча. Люди по-разному переносят трагичные новости: кто-то бушует, кто-то кричит, кто-то плачет, но истинная безысходность требует тишины. Она окутывает человека собою, отрезая от мира, превращая в шум все слова, кроме: «Ничего не получится».