Жемчужный узел

24

Выражение «мёртвая тишина» всегда казалось Лизавете избыточным. Не бывает в мире настолько тихо: всегда откуда-то доносятся голоса, или шелест листвы, или скрип дерева под ногами. Всегда, но только если вам не доводилось оказаться рядом с ошарашенным морским княжичем.

Вокруг Яра всё словно бы замерло. Ветер утих, птицы умолкли, само время ненадолго перестало идти, давая перерыв, необходимый, чтобы осознать услышанное — и то, кто именно произнёс эти ужасные, жестокие в своём спокойствии слова.

— Но зачем? — Лизавета думала, что Яр будет кричать, но он говорил еле слышно.

На лице у него отразилась такая боль, какую ей не доводилось видывать прежде. Неудивительно: впервые чей-то мир рушился прямо у неё на глазах. Лизаветин же мир пошатнулся, но устоял — возможно, потому что часть её уже подозревала подобный исход. Слишком многое указывало на Ингу, если подумать: светлые волосы, белое платье, знакомство со Сбыславой, а теперь ещё и проклятый нож, где бы он ни был. Да даже характер — Лизавета не могла представить, как Ольга в порыве ненависти или страсти хватается за оружие, в то время как образ искажённого лица Инги легко вставал перед мысленным взором.

Странно, что сейчас Инга была настолько сдержанна, почти равнодушна. Она перевела ничего не выражающий взгляд с Яра на Лизавету и обратно, а затем махнула рукой:

— Пойдёмте к реке. Им я задолжала это объяснение больше, чем кому бы то ни было.

Шли молча. Яр не сводил глаз со спины Инги, идущей впереди, но она не пыталась сбежать или как-то схитрить. Лизавета гадала, связано ли это с угрызениями совести: может, Инга испытала облегчение, получив возможность рассказать о случившемся? Она надеялась, что скоро узнает ответ.

Когда они подошли к воде, русалки уже ждали. Лизавета оглянулась на Яра, и тот коротко кивнул, подтверждая — конечно, это он их предупредил.

— Что случилось? — Гордея выглядела недовольной, словно её оторвали от важного дела. — Ты ничего толком не объяснил.

Ответ дался Яру нелегко. Наверное, он догадывался, что произойдёт, когда правда выйдет наружу. Но это были тот ужас и та боль, которых нельзя избежать.

— Мы нашли убийцу Сбыславы, — он бросил короткий взгляд на Лизавету. — Точнее, Лиза нашла.

На мгновение Гордея просияла. На лицах Рогнеды и Ингрид отразился целый вихрь чувств, который в конце концов свёлся к облегчению. Они думали, что знание снимет тяжкий груз с их плеч, избавит от мысли о том, что не уберегли, от страха перед неизвестной угрозой.

— Да? И где он?

— Она, — слова Яра сыпались, словно камни в ущелье. — Это Инга.

Всё было так же, как с ним и Лизаветой. Долю секунды выражения лиц русалок не менялись, затем на них промелькнуло недоумение и, наконец, отразилось мучительное осознание: нет, это не ошибка, не ложь, не жестокая шутка. Их подруга, их сестра, пускай и не по крови, убила одну из них.

Ингрид вдруг закричала — страшный, животный вопль вырвался у неё из горла, — и кинулась в сторону Инги. Яр предугадал этот порыв, загородив мавку собой, перехватив руки Ингрид, готовой, казалось, выцарапать Инге глаза.

— Не мешай! — прорычала она, вырвав запястье и замахнувшись уже на Яра.

Звук пощёчины оборвал её крик.

— Довольно! — Гордея не зря считалась старшей из русалок: она первой взяла себя в руки. — Наказание последует и без тебя, и ты знаешь: оно будет соразмерно совершённому преступлению. Ни к чему марать руки.

Лизавете показалось, что сейчас она плюнет Инге в лицо или под ноги, но Гордея лишь смерила её уничижительным взглядом и вновь посмотрела на Яра.

— Зачем ты её привёл?

— Она хотела объясниться напоследок.

— И мы будем её выслушивать?! — Ингрид обернулась к Гордее. — Какая разница, чего она хотела добиться. Она убила Сбыславу, ребёнка, убила, зная, что та уже пережила…

— Молчи, — прервала её та. — Мы выслушаем её. Не ради неё самой, а ради Сбыславы и себя. Тебе станет легче, когда ты поймёшь, из-за чего всё случилось.

Почему-то Лизавета не была в этом уверена. Но свои соображения она предпочитала держать при себе. Она вообще старалась быть как можно более незаметной, тенью на границе видимого. Сейчас она была не важна.

— Говори, — Гордея повелительно кивнула Инге.

Та шагнула вперёд, оказавшись окружённой своими обвинителями. Кто-то смотрел на неё с ненавистью, кто-то — с презрением. В глазах Рогнеды так и застыло непонимание, а в глазах Яра Лизавета заметила усталость. Он выглядел как человек, которому хочется оказаться в другом месте.

— Я хотела её спасти.

Лизавета потом гадала, каково это — стоя напротив людей, готовых тебя возненавидеть, произнести подобное. Инга не могла не знать, какое впечатление произведут её слова, какое вызовут удивление, непонимание — и да, злость. «Как смеет она говорить о лучших побуждениях?!» — читалось на лицах Рогнеды, Гордеи, Ингрид, Яра и наверняка на лице самой Лизаветы.

Ей казалось, что Инга издевается над ними в некоем ужасном порыве. Словно ей недостаточно того, что она уж натворила, и хочется не просто вонзить нож в их сердца, а провернуть его там, порождая ещё большую боль.

— Что ты несёшь? — такого отвращения, как в голосе Рогнеды, Лизавета никогда больше не слышала. — Спасти? Да её от тебя спасать надо было!

— Нет, — странно, но Инга вела себя донельзя спокойно даже в ответ на подобные обвинения. — Вы можете отрицать очевидное, сколько хотите, но это… это озеро, эта река, это посмертное существование не имеют ничего общего с жизнью. Мы медленно умираем здесь, чахнем в страданиях, как цветок без воды — и на это вы хотели её обречь?

Яр и Гордея быстро переглянулись. Они понимали не больше Лизаветы, мысли Инги выглядели для них безумными — а может, таковыми и являлись.

— Но… — сорвалось с губ Лизаветы, прежде чем она успела себя остановить.

Инга резко обернулась к ней и улыбнулась по-сестрински мягко.

— Тебе не понять, но ты можешь попытаться представить. Представь… — она помедлила, будто собираясь с силами. — Представь девушку, обманутую любимым. Он был для неё всем, а она для него — развлечением, предметом спора. Он забавлялся с ней, а затем опустил с небес на землю, заставил столкнуться с осознанием того, что она никогда не была любима.

Лизавета отвела взгляд: она не желала, чтобы Инга прочла в её глазах воспоминания о Ладе. Тот, конечно, не поступил так жестоко, но всё же его обман никак не оставлял мысли Лизаветы. Даже после того, как на словах она его простила.

— Представь, как ей было больно. А потом вообрази, что все вокруг винили в случившемся только её. Она нарушила правила, она повела себя, как дура, всё она, она, она. Никто меня не понимал, никто не хотел подать руку. Я не видела иного способа справиться с этим, кроме как исчезнуть, спрятаться так, что меня никто не найдёт, — Инга хмыкнула. — Никто, кроме смерти.

— Если ты надеешься, что мы тебя пожалеем… — Ингрид скривила губы, но Гордея остановила её, положив ладонь на плечо.

Правильно, в исповеди не положено отказывать.

— Нет, мне не нужна ваша жалость, — Инга едва взглянула на русалку. — Но Славе была нужна. Только я понимала её чувства — чувства недавно умершей девочки, потерянной, застывшей на границе миров. Помните ли вы, каково это?

Молчание было ей ответом. В сознании Лизаветы впервые зашевелилось сомнение, юркой змейкой проникло в мысли. Что, если вторая жизнь была не такой радужной, как казалось, когда ты смертен?

— А я помню. Я ведь умерла здесь, на озере. Утопилась, сама, как и все мавки, — последнее было сказано специально для Лизаветы. — Да, Ольга тоже. И она тоже ненавидит себя за это, хотя никогда об этом не скажет. Такое не делаешь иначе, как в порыве чувств. Они захватили меня, заставили зайти в воду. Я думала, что смерть подарит мне блаженное забвение — можете представить, что я испытала, когда очнулась?

Инга продолжала говорить. О том, как проснулась в избе на берегу озера. Как кричала на Ольгу и Лада, думая, что они её спасли. Как не верила, когда ей сказали, что она умерла и стала духом. Как впервые сама ощутила это — единение с миром, с водой, с самой природой. Как хотела увидеться с родными, жившими в деревне на другом берегу, а её не пустили.

— Я видела, как мать рыдала на похоронах. Отец никогда не умел утешать и поддерживать, он просто стоял рядом, похлопывая её по плечу. А я так хотела, так жаждала подбежать к ним!.. Лад, наверное, пожалел, что пустил меня посмотреть.

Что-то мокрое скатилось по щеке Лизаветы.

— Потом родители уехали из деревни, и я подумала, что станет проще. Не стало. Я скучала по ним, как никогда и ни по кому в жизни. Ходила к нашему старому дому, околачивалась вокруг него, даже заходила внутрь, пока он стоял пустым. И всё думала, что могла бы скорее встретиться с матерью, если бы была мертва. Окончательно мертва, а не так.

Она замолчала, и в лесу повисла тишина. Лизавета вдруг ощутила себя ужасно, неуместно живой — она поглубже вдохнула свежий воздух, вслушалась в шум ветвей над головой, в журчанье реки почти что у самых ног. Посмертие никогда не казалось ей менее привлекательным.

— Вы правда хотели, чтобы со Славой было так же? — Инга обернулась к русалкам. — Чтобы она вспоминала свою семью и не знала, когда вновь их увидит? Чтобы страдала при мысли о том, что все её родные давно мертвы, а она застряла здесь, не способная оторваться от этой реки?

— Мы помогли бы ей освоиться.

— Как Лад и Ольга помогли мне?! Не говори с родными, постарайся забыть свою жизнь, сосредоточься на обязанностях, будь сильной… — жуткая гримаса исказила лицо Инги. — Я не хотела быть сильной — я хотела быть живой! Или мёртвой, если уж на то пошло.

— И ты решила, раз уж не можешь умереть сама, то убьёшь другого новообращённого духа.

Все повернулись к Яру. Лицо его ничего не выражало, он уже взял себя в руки. Но, стоя рядом с ним, Лизавета чувствовала: это спокойствие — видимость. Рассказ Инги не смягчил его сердце, не растрогал, не помог лучше её понять.

— Скажи, ты забыла, что русалками становятся иначе, чем мавками?

— Нет, но…

— Значит, перерезая невинной девочке горло, подкрадываясь к ней со спины и предавая её доверие, ты помнила, что неделей ранее кто-то точно так же её убил?

Лизавета ахнула, но никто не обратил на неё внимания.

— Помнила, — впервые за время своего рассказа Инга на миг опустила голову. — Я долго думала об этом, прежде чем решилась. Я знала, что делаю. Да, она была ребёнком. Да, она пережила страшное. Но, оставшись здесь, она бы пережила нечто ещё более ужасное. Одиночество, тоску по прежней жизни, невозможность увидеть тех, кто ей по-настоящему близок. Она этого не заслуживала.

— Ты совсем не раскаиваешься?

— Как говорят люди, она сейчас в лучшем мире.

— Надеюсь, — Яр вздохнул и вытянул правую руку в сторону.

— Постой! — Инга прервала его ворожбу.

Он посмотрел на неё с усталой неприязнью. Она ничего не сказала вслух, но стрельнула взглядом в сторону Лизаветы с какой-то немой мольбой. Яр кивнул.

— Да, конечно.

И прежде, чем Лизавета успела что-то понять, рука Яра легла ей на плечо, отсылая прочь.