Жемчужный узел

30

Бал казался действом неуместным и странным. Лизавета чувствовала себя несуразно, прогуливаясь меж старых знакомых, приветственно кивая одному и другому, внося имена в бальную книжку и улыбаясь вымученной улыбкой.

«Почему я вообще трачу время на это, когда Ладу угрожает опасность?» — спрашивала она себя. Лизавета уже сомневалась в том, что ей вообще стоило приходить. Чего она только не передумала! В какой-то момент даже поверила, что таинственная записка была уловкой мачехи, решившей поскорее вернуть отбившуюся от рук падчерицу в общество. Но догадка, конечно, была притянута за уши: слишком уж мачеха удивилась, когда Лизавета обратилась с просьбой отпустить её в люди. Убедить её помогло лишь напоминание о том, что до всех событий Лизавета была особенно дружна с сёстрами Соловьёвыми, чья мать была хозяйкой этого вечера.

— Я бы хотела провести с ними время, — объясняла Лизавета за обеденной трапезой. — Можно было бы просто сходить вместе по магазинам, но вы правы — такая прогулка для меня преждевременна. Но что может произойти на балу? Я ведь пойду с вами, буду под присмотром…

Повезло, что мачехе и впрямь прислали приглашение. Ещё повезло, что в шкафу отыскалось новое платье — то самое, которое Лизавета заказывала в последний день своей обычной жизни. Она выглядела в нём невероятно удачно — серой молью, заподозрить которую хоть в чём-то не представлялось возможным.

— Не найдётся ли у вас свободного танца?

Она равнодушно посмотрела на молодого человека. Память услужливо подкинула имя — Иван Говорин, сын купца, отчаянно стремившегося в первую гильдию. Говорили, что ему осталось накопить не так уж и много, а значит, сын его был завидным женихом, за руку которого Лизавете следовало бы тут же схватиться. Вместо этого она покачала головой.

— Разве что один из последних.

То была ложь, но Иван её принял. Лизавета сделала пометку в книжице, одновременно гадая, под каким бы предлогом сбежать с вечера пораньше. Причина нужна была весомая — в конце концов, её появление стало главным событием бала. Хотя многие считали его поспешным: Лизавете-то полагалось быть в трауре, а не отплясывать мазурку.

Спасали слухи. О них Лизавета узнала, благодаря сёстрам Соловьёвым — они подошли в числе первых, стоило ей спуститься в залу. За прошедшие с момента их последней встречи месяцы девушки вовсе не изменились. Маша всё так же тараторила, Наденька отвлекалась на потенциальных женихов, Александра одолевала вопросами. Её интересовало, где же Лизавета была, почему не рассказывала о замужестве, что случилось с её супругом.

— А правда, что он тебе богатое наследство оставил? — подсказала Александра причину повышенного интереса к Лизаветиной скромной персоне.

Все молодые люди, что подходили к ней, все мнимые подруги, что не написали и единого письма за время её отсутствия — все тянулись к тайным сокровищам, хранительницей которых Лизавета казалась. Они не знали, что её подлинным сокровищем было знание о мире, сама идея которого была слишком велика для их зашоренных умов, обеспокоенных лишь положением в обществе.

Впрочем, Лизавета им подыгрывала. Она не говорила ни «да», ни «нет», а загадочно улыбалась и ускользала — не только от ответов, но и от разговоров в целом. Внимание было ей неприятно, однако ореол загадочности казался выгодным: лучше быть тихой богатой вдовушкой, чем странной девицей, лишившейся мужа спустя два месяца брака. Хотя была участь и хуже.

Прогуливаясь от одной компании к другой, Лизавета заметила у дальней стены одинокую девушку. Она стояла отдельно от всех, растерянно обнимая себя за плечи, словно нуждалась в поддержке. Лицо ей показалось Лизавете знакомым, но потребовалось время, чтобы понять — то была барышня Смирнова, Софья. В прошлый раз Лизавета видела её в салоне Румянцевой. Именно Софья тогда кричала на весь зал, возмущалась, говорила о своих мечтах, а Лизавета, глупая, считала, что та поднимает себя на смех. Сейчас они обе думали иначе.

Софья изменилась, утратила прежнюю яркость и звонкость. Она казалась потерянной, почти прозрачной, как привидение, навек привязанное к нелюбимому дому — неудивительно, что Лизавета не сразу её узнала. То был словно совсем другой человек.

— Ты не знаешь, что случилось с барышней Смирновой? — спросила она у Маши, всегда готовой посплетничать.

— Да ничего не случилось, — та, однако же, пожала плечами. — Замуж вышла, правда, ребёночка под сердцем пока не носит. Говорят, в семье боятся, что она так и не забеременеет — сама понимаешь, так себе тогда брак получается…

Сердце Лизаветы ёкнуло: а ведь именно этого Софья и боялась! Страшно было подумать о том, что сама Лизавета такой судьбы в прошлом желала.

Сейчас она жалела девушку, которой не удалось избежать навязанной родными участи. Думала и о себе: ведь её тоже ждало подобное, до сих пор. Отец говорил, ничто не мешает ей выйти замуж — подумаешь, вдовство. Лизавета так и не сказала ему, что мысль о замужестве заставляет её сердце биться чаще, но уже не от восторга, а от ужаса. Познав свободу, страшно было по своей воле шагать в золотую клетку.

— Милостивая господарыня, кажется, я не имел чести быть вам представленным.

Лизавета с трудом удержалась от того, чтобы состроить недовольную гримасу: повышенное внимание начинало надоедать. Сцепив зубы, она выдавила вежливую улыбку и повернулась к незнакомцу, снова готовая врать или деликатно отказывать. Но потеряла дар речи, обнаружив перед собой Яра.

Острый почерк, приказной тон сообщения — да, Лизавете следовало вспомнить о нём. Но она не подумала, ухватилась за бал, как за соломинку, а теперь стояла, чувствуя себя невероятно глупой.

— Прошу прощения! — Яр вёл себя, как ни в чём не бывало. Вот он обернулся к кому-то, проходившему мимо, очаровательно поклонился, кивнул в сторону Лизаветы. — Вы нас не представите?

Несчастным оказался Иван Говорин. Вот уж кто не умел скрывать свои мысли: он так и изменился в лице, заметив, как заворожённо Лизавета смотрит на Яра. Но отказать в просьбе не смог — правила этикета вынудили его процедить:

— Да, конечно. Господарыня Баулина, позвольте познакомить вас с… — тут он поперхнулся, словно не хотел продолжать, — с бароном Черкасовым, Ярославом Дмитриевичем. Ярослав Дмитриевич, рад представить вас господарыне Лизавете Микулишне Баулиной.

— Благодарю вас, — Яр кивнул и повернулся к Лизавете, ясно показывая, что в услугах третьего они больше не нуждаются.

Лизавета была готова поклясться, что слышала, как Говорин скрипнул зубами, удаляясь. Впрочем, мыслями её почти сразу завладел другой, стоявший напротив.

— Значит, барон Черкасов? — она скрестила руки на груди, защищаясь.

— Незнакомого купца сюда бы вряд ли позвали, а вот барона… — Да, Яр точно в прошлом вертелся в подобных кругах: слишком хорошо знал их законы. — Так что же, не поприветствуешь меня, не скажешь, как рада видеть?

— Рада настолько, что с удовольствием влепила бы пощёчину. Но, боюсь, у меня связаны руки.

Было удивительно, но голос Лизаветы звучал спокойно, разве что излишне язвительно. В нём не было страха, который она в действительности испытывала при мысли о том, что Яр пришёл довести начатое до конца. Как бы она ни была бы рада вернуться в Навь, но умирать желанием всё же не горела.

— Зачем ты пришёл? — Вместо того, чтобы гадать, она решила спросить.

— Исключительно по деловому вопросу. — Яр отвечал ей в тон, сдержанно, строго. Но затем вдруг улыбнулся, скорее грустно, чем радостно или насмешливо. — Думаешь, хочу тебя убить?

— Рассматриваю такую возможность. Согласись, у меня есть основания.

— Соглашусь, — он склонил голову, будто признавал поражение. — Но, веришь ты или нет, я решил отказаться от этой затеи. Под венец ты со мной не пойдёшь, а время отправиться в Навь иным способом для тебя ещё не пришло.

— Какое облегчение, — несмотря на сарказм, облегчение Лизавета и впрямь испытала. — Тогда что за дело? Хочешь взять клятву о том, что я никому не проговорюсь?

Она готова была уже протянуть ему руку, но и тут Яр покачал головой.

— Нет, дело в Ладе.

Лизавета поменялась в лице:

— А что с ним? — буйная фантазия подсказывала худшие из возможных вариантов, хотя умом она понимала, что отец ещё не успел бы дойти.

— Он со мной не разговаривает. Перекрыл любую связь с озером и другими водоёмами поблизости: я пытался с ним поговорить, но без толку. И это в то время, когда ваш отец, господарыня, марширует к нему с маленьким отрядом мести.

С каждым его словом Лизавета всё больше бледнела, сливаясь с собственным платьем. Краем глаза она заметила, что другие гости начали на них оглядываться: такой испуганной она им казалась. От Яра обеспокоенные взгляды также не укрылись:

— Похоже, нам лучше подыскать другое место для разговора.

— Я не могу с тобой никуда уйти: если девушка куда-то уйдёт с мужчиной, она будет скомпрометирована.

— А никуда уходить не надо. Скажи, у тебя свободен ближайший танец?

— При чём тут это? — не удержавшись, Лизавета закатила глаза.

— При том, что танец — единственный способ для мужчины и женщины поговорить с глазу на глаз, не вызывая никаких подозрений. Следующий, к слову, вальс, а значит, нам никто не помешает.

Лизавета прикрыла глаза. Видит Бог, танцевать вальс с Яром она хотела меньше всего, и не только из-за мнения общества. Она понимала, что стоит ей снова оказаться в его объятиях, и она вспомнит совсем другую бальную залу.

Вот только выбора не было. Открыв глаза, Лизавета увидела собственную мачеху, решительно выдвинувшуюся в их сторону с другого конца комнаты. Выглядела она так, будто собиралась спасти падчерицу из лап хищного зверя — проницательности ей было не занимать. Но Лизавета не желала быть спасённой.

— Ладно, давай.

Яр привычным жестом протянул ей руку. Сердце Лизаветы болезненно сжалось, но она заставила себя не обращать внимания на это чувство. На паркет она шла с гордо поднятой головой.

— Итак, чего ты от меня хочешь? — усилием воли не думая о том, что снова оказалась в его руках, Лизавета обратилась к Яру.

— Помощи. Не мне — Ладу, это ведь его собрался убить твой отец?

Лизавета поморщилась:

— Я и сама собиралась ему помочь.

— Мм, да? И как ты собиралась сбежать от своей соглядательницы?

Ей не понравилось, как скоро Яр вскрыл слабое место её не особо продуманного плана. Лизавета и впрямь действовала больше по наитию, чем согласуясь с голосом разума. Она знала, что нужно втереться в доверие к мачехе, чтобы её отпустили прогуляться одной, а дальше собиралась нанять экипаж прочь из города — и старалась не задумываться о том, где взять на это наличные деньги и что делать, когда потребуется оставаться где-то на постой.

— Ладно, а что ты предлагаешь?

— О, всё довольно просто. Я доставлю тебя к озеру, а ты объяснишь Ладу, за что его хотят наколоть на вилы.

— Не понимаю, для чего тебе я. Можешь прийти и предупредить его сам. Уверена, так вышло бы гораздо быстрее, чем подговаривать газетчика, звать меня на бал и пытаться уговорить на сомнительную авантюру.