Жемчужный узел

27

И всё же, несмотря на все чувства, Лизавета выбрала дом. Она не желала снова обманываться и подвергать свою жизнь опасности, что на озере было теперь неизбежно. Лесьяр принял её решение, не споря и ни о чём, не спрашивая.

Если во время путешествия с Ладом и Яром мир вокруг словно смывал мощный поток, то на этот раз его будто поглотила листва. На мгновение Лизавета оказалась в коконе из ветвей, а когда те отступили — обнаружила себя на опушке совсем иного, уже не хвойного леса. Позолоченные осенью деревья приветствовали её тихим шорохом.

— Где мы? — спросила Лизавета, ещё глядя на их макушки.

Ответ не потребовался: она поняла всё, едва опустив взгляд. Лесьяр перенёс её на холм недалеко от стен Звонкого града, в котором она провела почти всю свою жизнь.

— Ближе не могу. Вини в этом своих сородичей, если хочешь, — это они весь лес повырубили, одни проплешины остались, — леший говорил неприязненно, но не зло, будто смирился. — Дальше придётся пешком.

Путь был неблизкий. Лизавете предстояло спуститься с холма по довольно крутому склону, подобраться к окраинам, сейчас ещё заполонённым людьми, но главное — пройти через городские ворота. Пустят ли её вот так запросто? Лизавета не знала.

— Вот, возьми, мелочь, — в отличие от неё, Лесьяр подготовился. — Здесь деньги, вода да немного хлеба с сыром. Тут ещё полдня идти, а с твоими ногами — и того больше. Пригодится.

— Спасибо, — от такой заботы в груди Лизаветы потеплело.

Леший только рукой махнул: мол, ерунда, не стоит благодарности. Но всё же ей была приятна помощь навьего жителя. Совсем недавно вера Лизаветы в их схожесть с людьми опасно пошатнулась, а вместе с ней пошатнулись и её собственные идеалы, вся картина мира. Поступок Лесьяра вселял надежду на то, что она не ошиблась, когда подумала, что духи природы не особенно отличаются от людей, и добрых везде в достатке.

— Ладно, ступай, — от её благодарного взгляда Лесьяру как будто стало неловко: он вдруг заторопился расстаться. Но тут же пошёл на попятную, — хотя погоди. Сейчас я…

Он вдруг принялся стягивать тёплую куртку. Минута — и вот она уже приятной тяжестью легла Лизавете на плечи. Та невольно зажмурилась от удовольствия: стылой осенью ей подобной одежды как раз не хватало.

— Не благодари, — поспешил предупредить Лесьяр. — Я не от доброго сердца это делаю: обидно будет, если я так для тебя старался, а ты до дому пару вёрст не дойдёшь.

Лизавета послушно смолчала, но улыбалась так, что он отвёл взгляд.

— Ну, бывай, мелочь. Надеюсь, не свидимся.

Это было хорошее пожелание, и всё же на душе у Лизаветы стало тоскливо, когда Лесьяр исчез, подняв за собой вихрь листвы. Пришлось похлопать себя по щекам, чтобы не прослезиться — не время давать слабину. Лесьяр был прав: шагать ей ещё и шагать.

Поначалу, впрочем, дорога давалась легко. Спуск оказался не таким крутым, каким виделся на глазок, резво бежать по нему помогали протоптанные окрестными жителями тропы. Лизавета шла и чувствовала, словно ветер подталкивает её в спину — так ей было бодро, легко!

Только спустившись, она поняла, чего это стоило. Лизавета вдруг обнаружила, что каким-то образом умудрилась запыхаться, а когда задышала как следует, полной грудью — горло аж засаднило от холодного воздуха. Погода портилась: Лизавета с тревогой поглядела на небо, которое постепенно затягивали сизые тучи. Она уже опасалась болезни, а если ещё и дождь пойдёт…

Увы, идти быстрее она не могла. Никаких проезжих экипажей или хотя бы телег не предвиделось: Лизавета шла в стороне от главного тракта, да и там если кто и ехал, то от города — не к нему. Она могла рассчитывать лишь на свои силы, которые медленно, а всё-таки угасали.

Когда от слабости начали закрываться глаза, Лизавета остановилась. Отпила оставленной Лесьяром водицы, закусила — однако намного легче не стало. Даже наоборот, после перерыва ноги заныли сильнее и едва не отказались сгибаться. Всё тело требовало отдыха, но темнеющие тучи над головой намекали: задерживаться не стоит. К тому же, идти оставалось всего-ничего — пожалуй, чуть больше версты. Обидно было бы сдаться на середине пути.

Она двинулась дальше — но не успела. Когда до городских ворот оставалось от силы с два десятка шагов, хлынул ливень, сразу, без предупредительной пары капель. Лизавету накрыла стена воды, которая оказалась разом везде: за шиворотом, в глазах, на губах…

— Нет… — Лизавета невольно слизнула несколько капель и вздрогнула.

На языке её осталась соль — с неба лилась не простая, а морская вода. Лизавета задрожала уже не от холода, а от испуга: Яр шёл за ней, всё же решив утянуть на морское дно. Нашел, видимо, способ обойти запрет, не спрашивать её согласия!..

В панике Лизавета сорвалась с места и почувствовала, что земля уходит у неё из-под ног. Она запнулась, полетела прямо на грязную землю: белое платье тут же окрасилось чёрным, колени засаднили от боли. Кто-то оказался рядом, протянул руку, но она отшатнулась, вскочила сама, понеслась к воротам так быстро, как только могла без риска снова упасть.

Лишь там, укрывшись в проходе от дождя, она смогла выдохнуть. Её всё ещё немного трясло, по коже бежали мурашки. Лизавета обняла себя за плечи, пытаясь успокоиться, но напугалась ещё больше: она заметила, что капли по её рукам текут не вниз, а вверх — мистическим, пугающим обещанием.

— С вами всё в порядке? — мужской голос, раздавшийся рядом, вновь пробудил желанье бежать.

Однако перед ней стоял не Яр, а незнакомец — мужчина отцовских лет в расшитом кафтане, хорошо выглядевшем даже после дождя. Он обеспокоенно глядел на Лизавету, и что-то в этом взгляде заставило её довериться и признаться:

— Нет.

— Я могу отвезти вас домой? Не думайте, вы не к одинокому мужчине в телегу садитесь — я путешествую с женой, — он оглянулся через плечо на телегу, которую осматривала стража, — на ней и впрямь восседала вполне себе миловидная женщина. — Ну, что скажете?

«Разве может быть хуже?» — подумала Лизавета и согласилась. Мужчина помог ей забраться в телегу, его жена тут же запричитала, достала откуда-то шаль, закутала в неё Лизавету по самый нос. Та только и могла, что говорить «спасибо»: на большее сил попросту не было.

— Как же ты одна за городом оказалась, — женщина всё качала головой, но, благо, не требовала ответа.

Может, она бы настояла позднее, да только никакого «позднее» не случилось. До дома Лизаветы доехали быстро, и вот она уже соскочила на землю. Заезжий купец порывался проводить до двери, но она отказалась — взамен пришлось дать зарок написать паре в гостиницу, где они остановились, и сообщить о своём здоровье. Только после этого они оставили Лизавету одну.

Дождь к тому времени уже подустал, превратился в редкую морось. Солёный вкус пропал, капли текли, куда надо — Яр попугал и отступил. Может, тем он и ограничится?

Лизавета выбрала не задумываться об этом. Решительно подобрав грязные юбки, она подошла к двери отчего дома. Но рука замерла, так и не дотронувшись до молоточка — Лизавета неожиданно осознала, что ей страшно возвращаться домой. В голове осами жужжали мысли: «Что скажет отец? Как поведёт себя мачеха? Как объяснили её отсутствие друзьям?»

Но отступать было некуда. Закрыв глаза, Лизавета наконец постучала.

На пороге застыла Настасья. Обычно она не открывала двери гостям, но, похоже, с отъезда Лизаветы в доме многое изменилось. В конце концов, надо же было куда-то пристроить служанку, оставшуюся без хозяйки, верно?

Все эти умозаключения Лизавета сделала потом. В тот момент у неё не было сил думать, не было сил говорить. Она лишь вымученно улыбнулась Настасье, замершей в дверях, — а потом вдруг оказалась в её тёплых объятьях. Служанку не смущала грязь на одежде, помятый вид Лизаветы или что-то ещё: она приняла её, как потерянную подругу, в которой нуждалась.

Поддерживая Лизавету, Настасья проводила её в дом, в котором вмиг стало шумно и людно. Где-то на границе зрения Лизавета заметила мачеху — та всплеснула руками при виде падчерицы и тут же принялась отдавать указания: что-то о ванне, одежде, крепком бульоне. Лизавета не говорила — слушала, прислонившись плечом к приятно прохладной стене.

Она молчала, когда Настасья оставила её отдыхать на диване в гостиной. Молчала, когда её отвели в ванную. Молчала, когда нещадно тёрли спину и когда ласково расчёсывали волосы. От тепла и заботы Лизавету разморило, глаза закрывались, движения прониклись ленцой — руки медленно поднимались навстречу рукавам, ступни не попадали в домашние туфли.

— Вам нужно поесть, господарыня, — настаивала Настасья, провожая её в столовую. — К тому же, батюшка ваш скоро вернётся — ему будет приятно, что вы его дождались.

Лизавета кивала, соглашаясь — спорить не хотелось и казалось бесполезным. Она послушно опустилась на стул, послушно кивнула мачехе, послушно взяла ложку. Бульон разлился внутри целительным теплом, и Лизавете впервые подумалось: может, не так уж и плохо просто вернуться домой.

А потом появился отец. Сначала она не увидела его, а услышала — хлопнула дверь, мачеха поспешила его встречать, лихорадочно зашептала, рассказывая главную новость дня. Что-то грохнуло и разбилось, отец переспросил:

— Что?! — так громко, что на мгновение Лизавете показалось, будто он стоит за спиной.

— Тише! — шикнула на него мачеха и снова забормотала так, что слов было не различить, пока они не приблизились к дверям в столовую. — Будь с ней поласковее.

Лизавета заставила себя повернуться на звук шагов, улыбнулась устало.

— Лизонька… — отец вдруг растерял весь свой зычный голос.

Он подошёл к ней медленно, словно боялся спугнуть, как лесного зверька. Лизавета сидела спокойно, давая разглядеть черты, да и сама украдкой рассматривала отца. Тот постарел, цвет лица изменился, будто в него добавили серые краски. Да уж, разлука его потрепала.

— Ты вернулась? Как… что случилось? Как ты себя чувствуешь? С тобой всё в порядке? — Лизавета не успевала отвечать на вопросы, и тогда отец просто схватил её в охапку и стиснул в объятиях, словно желая убедиться, что она настоящая и никуда не сбежит. — Боже, ты же совсем тоненькая стала!

— Да? — неожиданное замечание заставило Лизавету разлепить губы: она не замечала, что изменилась ещё и внешне. — Но я нормально питалась…

— Да уж конечно! — отец только фыркнул. — Держали тебя, поди, впроголодь! Мне Марфа сказала, в каком ты виде пришла: волосы спутаны, коленки разбиты… Скажи, он обижал тебя, да?

Удивительно, но в голосе отца слышались отголоски надежды. Он хотел услышать, что водяной навредил Лизавете. Но она не могла его так обрадовать:

— Нет. Нет, это не водяной.

— А кто? Кто-то из его приспешников?

«Ага, леший», — подумала Лизавета и неожиданно для себя усмехнулась. Отец странно посмотрел на неё, но ничего не сказал — видимо, списал всё на пережитое потрясение.

— Нет, — Лизавета покачала головой чуть настойчивее. — Со мной хорошо обращались. А это… просто случайность. Меня не могли доставить прямо к порогу, пришлось долго идти пешком, а потом я ещё и споткнулась. Но никто мне ничего не сделал, правда.