Жемчужный узел

Лизавета не тешила себя глупой надеждой на то, что он не понял, будто она пыталась уйти от ответа. Но ему хватило такта не заметить этого вслух. Вместо того, чтобы её раскрыть, Ярослав… отстранился. На мгновение Лизавете показалось, что она всё испортила, разрушила зарождающуюся между ними дружбу, но он просто щёлкнул пальцами, призывая тучу прямо над тем самым роялем и вновь положил ладонь ей на спину.

— Что вы?.. — она не договорила: туча разразилась редким дождём, капли которого с силой ударили по клавишам. — Вы не могли!..

— Почему нет?

— Дождь не может вот так идеально играть на рояле!

— Но он же играет.

Из инструмента и впрямь лилась музыка, тихая, неуверенная, но всё же. Это был вальс, поняла Лизавета по счёту — сама мелодия была ей незнакома. Она казалась старомодной и даже старинной и вновь заставила Лизавету задуматься о том, сколько Ярославу на самом деле было лет.

— Вы испортите инструмент, — проговорила она скорее из чувства противоречия, чем из беспокойства за будущее рояля.

— Я его высушу. Ну, или куплю новый, — плечо Ярослава дёрнулось. — Так вы будете танцевать, или ваша претензия к моим навыкам была лишь попыткой скрыть ваши?

Она вспыхнула от возмущения: он не договорил, ясно дав понять, что раскрыл всю её неловкость и страхи. Лизавета выпрямилась, натянутая, словно струна того же рояля.

— Ведите.

Что ж, теперь это определённо не напоминало их танец с Ладом. Другой была музыка, обстановка, но главное — темп. Ярослав закружил её так, что всё смазалось перед глазами, кроме его лица, на котором застыло выражение насмешливого превосходства.

«Я всё ещё плохо танцую?» — спрашивал его взгляд, и Лизавета вынуждена была признать своё поражение. И не только в этом вопросе, ведь, вынужденная смотреть прямо ему в глаза, чтобы не закружилась голова, она отчётливо ощущала то ноющее чувство под рёбрами, которое обещала себе никогда, никогда не испытывать на этом озере. Точно не к морскому княжичу, при первой встрече обвинившему её во всех грехах.

Но хуже всего было то, что глаза выдавали её так же, как и его. Лизавета видела, как насмешка в его туманном взгляде сменилась любопытством, интересом, задумчивостью. Гадал ли он, как может использовать её слабость? Или его слова о дружбе и уважении были истинными, и он думал о том, доступно ли им нечто большее? Уместно ли это, если в конце концов ей придётся вернуться в мир живых, а ему, ещё раньше, отправиться к своему морю, которое теперь навеки сохранено в её памяти?

Будто нарочно желая избавить ей от сомнений, Ярослав вдруг вскинул руку, заставив её закружиться вокруг своей оси. Мелодия сменилась, замедлилась, делая танец ещё более интимным. Лизавета с отчаянной чёткостью ощутила соприкосновение их пальцев, а затем — близость, ставшую абсолютной, когда его ладонь снова легла теплом на её спину. Она прерывисто вдохнула, уставившись ему куда-то в шею, и тут же пожалела об этом.

Всё это было для неё слишком. Не только этот танец — но напряжение последних дней, встреча со смертью и ненавистью, попытки добиться уважения Ярослава, столкновение с другим миром, но не в его лице, а в лице Неждана. Да, вот почему она оказалась здесь, сейчас, в таком положении: это всё нервы, потерянное душевное равновесие, последней каплей для которого стал тот ужасный разговор за завтраком, вновь заставивший её ощутить собственную ненужность. Конечно, только поэтому она так тянется к единственному человеку — духу, да какая разница, к кому! — кто назвал её важной. Да, только поэтому.

— Я… — музыка закончилась, появившаяся из ниоткуда туча рассеялась, и единственным напоминанием о ней остался тяжёлый запах дождя, повисший в зале. — Думаю, мне пора идти.

Лизавета оторвала свои пальцы от пальцев Ярослава. Его рука опустилась, оставляя её одну посреди комнаты.

— Как скажете, господарыня.

Официальное обращение заставило её поджать губы. В ней говорили чувства, когда, уже стоя на самом пороге, она оглянулась:

— Спасибо за танец, Яр.