Слова. Том VI. О молитве

Всё дело в благочестии

– Геронда, когда мне говорят, что я плохо пою, я стараюсь понять, что мне нужно исправить в технике пения.

– Тебе нужно стараться приобрести монашеское устроение, благоговение, рассуждение, а не думать об исполнительском мастерстве, чистой технике. Мастерство без благоговения – это грим: нечто внешнее, ненатуральное, неестественное. В миру некоторые певчие по нужде «гримируют» свой голос, чтобы их взяли петь в собор, чтобы получать больше зарплату. Говорят: «Если меня поставят на небольшой приход, то чем я буду жить?» У них, в конце концов, есть оправдание, им надо семью кормить, потому и поют манерно, и кричат. Но у монаха нет оправдания, он должен петь натурально. Смотрите, чтобы ваше пение было естественным, умилительным, пойте для Бога, а не ради искусства пения. В пении нужно отличать внутреннее и сердечное от внешнего и искусственного.

– Геронда, может, виноват мой голос, что я пою по-мирски?

– Не голос твой виноват, а приходская манера пения. Ты поёшь с какой-то мирской напыщенностью, как поют некоторые певчие, которых ты слышала до прихода в монастырь. Твоё пение ненатурально. Не насилуй свои связки. Знаешь, как это утомляет слушающих? Пой от души, делай это естественно.

– Может быть, геронда, мне лучше какое-то время совсем не петь?

– Нет уж, пой. Будешь слушать других сестёр, и постепенно это мирское уйдёт. На Афоне тоже молодые монахи сначала поют по-мирски. Если у них нет ещё монашеского опыта, то как они станут петь по-монашески? Раньше афонские певчие меньше общались с мирскими певчими – и пели более по-монашески. Теперь, когда стали больше общаться, немного сбились с курса: ведь и дыни теряют свой вкус, если растут рядом с какой-нибудь тыквой.

Всё дело в благоговении. Без благоговения церковное пение подобно выдохшемуся вину, оно как расстроенный музыкальный инструмент, который только раздражает. И нет разницы, поёт ли человек громко или тихо, главное, чтобы пел с благоговением. Тогда и тихое пение звучит смиренно и сладостно, а не сонливо. И громкое – сильно и сердечно, а не дико. У отца Макария Бузи́каса[183] был громовой голос, но пел он естественно, благоговейно и с умилением, чувствовалось, как сердце у него трепетало, – и твоё при этом замирало. «Всю душу тебе переворачивает», – говорил про него один старый монах. Отец Макарий один жил на Капсале, в келье монастыря Ставроникита. Ниже жил румын, он не особо умел петь, но отличался благоговением. Вечером выходил отец Макарий на балкон своей кельи и начинал петь «Отве́рзшу Тебе́ ру́ку»[184], а другой стих продолжал румын снизу! Ох, что же это была за красота!

Большое дело, когда у певчего есть благоговение. Знаете, как это важно? Сам он внутренне изменяется, а так как это внутреннее изменение изливается и наружу, то и тот, кто его слушает, изменяется добрым изменением. Так их совместная молитва становится благоугодной Богу.