Уход на второй круг

— Нет, конечно! Не опошляй, пожалуйста. Никто же не настаивает.

— Ты именно этим и занимаешься. Настаиваешь. Постоянно, — голос ее почти звенел. — Я устала! Я рада за вас с папой, но это не значит, что я стану проживать вашу жизнь.

— Ну что плохого, если сложится? Вот что?!

— А я тебе и сейчас могу сказать, что ничего не сложится.

— Ну он же неплохой, серьезный, неглупый. И симпатичный. Что тебе не так?

— Мама, я не хочу чужих носков под своей кроватью. Даже если они неглупого и симпатичного мужика.

— Я не заставляю тебя с ним жить!

— Да? — съехидничала Ксения. — А что ты делаешь?

— Предлагаю пообщаться! У тебя с общением в последнее время проблемы, ты не видишь?

— Да у меня валом общения! О! Как раз Денис звонит. Тоже явно пообщаться хочет.

— Ксюша! — скорбно воскликнула мать. — Так придешь?

— Приду. Но к вам с отцом, а не к Володе вашему.

— Не злись. Я тебя люблю. И папа тоже.

— И я вас люблю. Но вам, кажется, этого недостаточно.

— Мы хотим видеть вас с Денисом счастливыми. Не заводись только… Ладно… Я отключаюсь, говори с братом.

— Пока. Папе привет.

Ксения сделала глубокий вдох, сердито рыкнула и набрала Дениса.

— Ну вот с кем ты там трындишь? — моментально взял трубку брат. — Фиг пробьешься!

— И тебе привет, — не осталась в долгу Басаргина. — С мамой я говорила. Ты про юбилей века в курсе?

— А у меня есть варианты?

— Собираешься?

— Саботаж грозит расстрелом!

— Прям теряюсь. Тебе тоже подготовили… подарок?

— В смысле?

— В смысле невесты. Дэн озадаченно замолчал. Видимо, соображал, что к чему. Когда сообразил, решил на всякий случай уточнить: — А должны были?

— Могли, потому что мне нашли жениха, — проворчала сестра. — Достали. Не могу больше. Так бесит, Динь.

— У-у-у-у-у-у! Совсем довели! — констатировал Денис. — Лайфхак хочешь?

— В смысле? — теперь была ее очередь уточнять сакральный смысл происходящего.

— В смысле лови выход. Я договорюсь с Женькой Лапшиным. Идешь с ним на пьянку. Радуешь родителей. То у тебя ни одного кавалера, то двое. Может, хоть на время их заткнешь. И повеселишься заодно!

— Что значит «повеселишься»?

— Ну прикинь! Один салатик подкладывает, другой на танцы зовет. Королевна, а!

— А потом?

— Не знаю, не придумал, — продолжал ржать Денис. Его явно несло. — Можно домой на такси, можно на бровях, можно им дуэль устроить, выбрать сильнейшего… Я лично ставлю на Женьку.

— Ты совсем охренел?

— Чего?

— Да ничего! Ну тебя к черту!

— Э-э-э-э! — кажется, Дэн начал прозревать и сдавать назад. — Ты чего! Я всего лишь предложил поржать!

— Считай, я поржала, — буркнула она в ответ. — Ладно, я приехала, потом созвонимся.

— Не обижайся! Ты же свой парень!

— Пока! — попрощалась сестра и отключилась в надежде, что маразм происходящего на сегодня себя исчерпал.

Но ошиблась.

Едва свернув во двор, она воздала хвалу собственным реакциям, которые позволили ей избежать столкновения со стоящей поперек въезда скорой. Ксения выскочила из машины, чтобы узнать, что случилось, обогнула белоснежную реношку с яркой красной полосой и почувствовала, как внутри нарастает и без того не унявшееся бешенство.

У открытой дверцы минивэна, под неверным фонарем крайнего подъезда ворковал с медсестрой имбирный водопроводчик. Впрочем, судя по одежде, он оказывался совсем не сантехником.

— На-а-адо же! — протянула она, когда подошла к Глебу. — Вы типа лечите людей, а не трубы.

В этот самый момент Парамонов держал барышню, расслабленно, но любопытно косившуюся на пришелицу, за талию и явно намеревался целовать. Услышав соседкин голос, обернулся, и на лице его нарисовалась совершенно исключительная улыбка, которая должна была сразить Басаргину сразу и наповал. Руки от медсестрички не убрал. Но корпусом вполоборота повернулся к Ксении.

— Подрабатываю! — объявил он. — На полставки!

— Где именно?

— Водопроводчиком, естественно! Основное место работы у меня в этой машинке, да, Илон? — подмигнул он девице.

Та кивнула и спросила:

— А при чем здесь водопроводчик?

— Вы прогорите, — одновременно с ней сказала Ксения, — если и дальше будете подрабатывать безвозмездно.

— Это вы сейчас совет даете? — Глебовы темные брови подлетели вверх.

— Типа, — мрачно подтвердила Басаргина, — в заботе о вашем материальном достатке. А то ведь трубы не только текут, но и горят, да?

— Ну, бывает, горят, — уголки его губ резко опустились. Как и руки, державшие до этого момента медсестру, которая, как за теннисным мячом, следила за их репликами. — Только, кажется, это вообще не ваша забота.

— Совершенно не моя. Моя забота — как долго вы собираетесь здесь торчать, перегораживая въезд. Вероятно, ваша работа не доставляет вам хлопот, и вам недосуг торопиться домой. Я же устала и хочу отдохнуть.

Глеб несколько секунд смотрел в ее лицо. Молча. Потом отчетливо буркнул: «Ну ладно». И ломанулся к кабине, долбанув по дверце:

— Петрусь, отъезжай, тут проехать не могут!

— Вы крайне любезны, — поблагодарила Ксения и вернулась в свою машину.

А Илона, хлопнув наращенными ресницами, деловито поинтересовалась:

— Что за припадочная?

— Соседка сверху… Затопила меня как-то, — сердито ответил Глеб, чувствуя, что происходящее долбит несколько сильнее, чем следовало бы.

«Трубы горят!»

— А впечатление такое, будто это ты ее затопил. Совсем люди совесть потеряли.

— Ладно, Илон… — не слушая ее и наблюдая за перемещениями автомобилей во дворе, пробормотал он. Реношка скорой как раз проехала вперед, освобождая проезд. А черный Инфинити чокнутой стюардессы, заставивший его ухмыльнуться, плавно проплыл мимо Парамонова с Илонкой. Хозяйка жизни. А кто хозяин этой хозяйки, что у нее такая тачка?

Стюардесса припарковалась недалеко от подъезда и так же плавно выплыла из авто, уже через мгновение скрывшись в подъезде. Пальто, каблуки, элегантно подобранные волосы. Теплые, чтоб их… Парамонов отмер. Посмотрел на Илонку и мрачно проговорил:

— Езжай. Петьке к жене надо, тебе тоже… куда там… пока?

— Олежка в ночь ушел, — улыбнулась Илона.

— Ну непруха у тебя сегодня, че! — раздраженно повел плечами Глеб. — Один мужик в ночь ушел, другой с суток пришел.

— Ты чего, Глеб?

— Ничего! Черт… Я… я устал, правда, — он заставил себя погасить исходящую от него волнами злость и повернулся к медсестре. — Прости. Езжай. Мне хоть немного поспать, я позвоню.

— Хорошо, конечно, — пробормотала Илона, поднялась в салон скорой и махнула рукой. — Пока!

— Давай! — крикнул Глеб. И, не глядя, как минивэн покидает двор, ринулся в подъезд. Не желая анализировать своих действий — к черту анализ! Какой тут анализ, когда внутри клокочет что-то живое и ищет выхода. Несколько недель вежливого «здрасьте» и кивков головы в знак узнавания для того, чтобы сегодня вот это все… Чтобы расставить акценты? Кем она там его считает…

Потрясающе!

Глеб взметнулся по лестнице наверх, на два пролета, замер перед дверью. Только на мгновение, чтобы отбросить сомнения. Стоит ли заводиться? Да уже завелся! Сама виновата. И его пальцы нащупали знакомую кнопку звонка.

В этот раз дверь открылась почти сразу. На пороге возникла Ксения. В форменной юбке, блузке и босиком.

— Привет, стюардесса! — прогромыхал Парамонов на весь подъезд. — Пустишь?

— Зачем?

— Хочешь на пороге?

Ксения удивленно вскинула брови. Глеб сожрал.

— Значит, будет на пороге, — пробормотал он. — Не хочешь объяснить, что случилось?

— С какой стати?

— С такой, что это я сейчас по самые уши в дерьме. И хочу понять, по какой причине ты меня в него опустила.

— Идите к черту! Я не имею не малейшего желания с вами объясняться.

— Зато я имею! — заорал Парамонов, и по подъезду его голос понесся объемным гулом, вверх, заглядывая в лестничные пролеты. — Вы меня затопили, я привел в чувство вашу квартиру. Я повел себя невежливо — я извинился. Вы извинения приняли. 1:1. Сейчас что это такое было? Кто дал вам право?

— Не орите на меня! — сорвалась на крик и Ксения.

— То есть орать на вас нельзя? А вам оскорблять — можно? Вы людей за кого считаете? За грязь?

— Только не говорите, что вы обиделись!

— Я? Да со мной все в порядке. Я пытаюсь понять, что не в порядке с вами, что вы беситесь!

— А это уже не ваша забота!

— К счастью! Потому что вашему трахарю, я гляжу, не позавидуешь!

Ответом ему послужила пощечина. Ксения ударила сильно, наотмашь, со всей злостью, которая накапливалась со вчерашнего вечера и искала выхода.

Его голова мотнулась в сторону так, что на лоб упали зачесанные назад волосы. Она только и успела, что разглядеть дикое выражение его глаз, которое вряд ли сильно отличалось от накрывшего ее бешенства. А поворачивался обратно он нарочито медленно, потирая щеку. Будто бы выжидал секунда за секундой, когда схлынет. Ни черта. Оно продолжало давить на грудную клетку, стягивало рвущееся наружу чувство ярости.

— Ну чё? — обманчиво тихо спросил он. И уже этот его полушепот слышать могла только Ксения. Пролетам он его не доверил. — Легче стало?

— Я всего лишь воздала вам за хамство, — возмутилась она.

— Действительно, чего это я. Можешь ещё раз попробовать отодрать мне яйца. Тебе же понравилось. Что с алкашом сделается?

— Да запросто! — бросила Басаргина ему в лицо.

Словно сама была пьяной, ухватилась пальцами за борта его расстегнутой куртки и, притянув себя к нему, отчаянно впилась в его губы. Язык ее быстро, нервно блуждал по его зубам, толкаясь и настаивая. Губы дрожали, и сама она вздрогнула, как от озноба, продолжая цепко держаться за Глеба.

Кажется, он совсем ничего не понял. Но понимал ли он хоть что-нибудь в том, что касалось чокнутой соседки сверху с первого дня их знакомства? Да нихрена! Только злость до ощущения раздрая во всем теле принадлежала теперь им обоим.

Все, что мог сейчас, в эту минуту, — обхватить ее в ответ, вдруг осознав: ей это нужно. Зачем-то нужно! Его руки сперва неуверенно легли ей на спину. В то время, как собственные губы он уже не контролировал. Поддавшись ее напору, они словно ожили, узнавая изгибы ее рта. И он дошел до того, что не только впускал ее язык в себя, он сам вторгался в нее, прижимая к себе так крепко, что, если бы она и хотела вырваться, уже не смогла бы.

Но она и не хотела, и не пыталась. Не разрывая поцелуя, забралась ладонями под куртку, провела по груди к плечам, принуждая его отнять руки, освободиться от рукавов. Куртка упала к их ногам, они того и не заметили. Стояли на пороге, сцепившись друг с другом так, словно всего им было мало. И поцелуй — с первой секунды не оставляющий никакого пространства для отступления, откровенный, почти жестокий — ни один из них не желал разрывать. Он царапал ее своей щетиной, знал, что ей больно, но лишь сильнее прижимался к ее лицу, снова и снова толкаясь языком внутрь рта.

Его пальцы пробежались по ее животу, цепляя ткань блузки, выдергивая ту из-за пояса юбки, добираясь до голой кожи — теплой и мягкой. И тут же продираясь сквозь пуговицы, безбожно дергая их — тело, получить тело, чтобы чувствовать его под ладонями. Она отстранилась, сделав шаг назад, и тут же потянула его за собой. Снова отступала, одновременно расстегивая кнопки медицинской рубашки. Следующий шаг — и ладони наткнулись на трикотаж футболки. Ее он снимал уже сам. Быстро, рывком. Мельком, мгновением — захлопнул дверь. Теперь они стояли в прихожей, ставшей центром Вселенной в эти роящиеся секунды. Он ощущал, как тяжелое дыхание вырывается через его приоткрытый рот — тоже рваное, часть кружащего вокруг света. И видел ее раскрасневшееся лицо, болезненно-алые губы, истерзанные им. Они выбили из головы все последние сутки, в которые он в очередной раз не ощущал себя человеком, способным на чувства. Чувствовал ли сейчас? Только желание немедленно, сию минуту прикоснуться к ней.