Операция "Молодожёны" или Задачка о чёрном квадрате

-13-

13.

В декабре приходилось чаще, чем обычно, отстукивать шифровки. Летунов и Коротков практически не вылезали из дома Краснова, а тот только и радовался, что есть с кем поговорить. С полковником беседовали о бывших товарищах, отвлеченных материях и спорили на морально-этические темы. С лейтенантом Иван Иванович любил играть в нарды и болтать о последних городских новостях, газетных заметках и сводках с фронта. Старика забавлял горячий энтузиазм молодого офицера, и он по-отечески подтрунивал над ним. Коротков хоть и обижался на шутки над собой, но обиды долго не держал и по-своему тепло относился к «учителю своего учителя».

Выздоровевший Ромашов щеголял по дому в связанных Лидой теплых носках и маялся бездельем. С наступлением холодов работы в саду и дворе не стало. Краснов обещал, что по весне они начнут перекрывать крышу, а еще, что научит Ромашова прививать деревья, а сейчас заботливо предлагал ему набираться сил и больше не болеть.

В отчаянье Василий брался помогать Лиде: чистил картошку для супа, таскал воду из колодца, носил дрова из дровника, мел и мыл полы и все равно руки его зудели к настоящему делу. Он и готовил бы сам, но вот беда - не имел к этому таланта. Если брался вдруг чем-то пособлять в стряпне, то обязательно или пересаливал, или недосмотривал, и все, что могло убежать, убегало, а все, что могло пригореть, пригорало, да так, что невозможно было потом отскрести от кастрюли.

- Ууу, тетёха! - беззлобно комментировал Краснов эти попытки быть полезным.

Деревенская закалка к труду не давала Ромашову спокойно лениться. Вечера он отдавал чтению, а днем, когда не приходили офицеры, бродил как неприкаянный и все искал себе занятие.

- Хошь я научу тебя ложки вырезать? - спросил его как то раз Иван Иванович.

- А вы умеете? - поразился Ромашов.

- Ну! - важно задрал подбородок старик, - У меня дед был ложкарь с-под Балахны. Село Катунки, знаешь такое? Нет? Ну не важно. Дед на Ярмарке нашей Нижегородской торговал. Знатная была Ярмарка, огромнейшие обороты, масштабу невиданного... Самолучшая в России. Мало мне чего жалко, что развалили, а вот соборов и Ярмарки жаль. Знаешь, сколько у нас в Нижнем церквей было? Не счесть. Повзрывали все, позакрывали. Кому, спрашивается, мешали? Такую красоту поубивали, черти...- Краснов помолчал досадливо и продолжил начатую было мысль про ложки: - Дед меня с малых лет к своему занятию приохотил. Давно, правда, я инструментов в руки не брал. Ну да вспомню. Это как на велосипеде кататься — даже если десять лет не ездил, все равно в седло сядешь и поедешь. Мышечная память.

В погожий день они, два хромых человека, синхронно припадающих на правые ноги, сходили в лес, нашли поваленную ветром березу, разрубили ее и на санях привезли домой. Краснов достал с чердака ящик с инструментами и принялся учить Ромашова ложкарному делу. Василий оказался учеником смышленым, схватывал науку на лету и увлекся ею не на шутку.

Вскоре, навострившись делать ложки, Василий перешел и на другую посуду. Деревянные миски, кружки и горшки заполонили кухню. Вылазки в лес за древесиной сделались регулярными. Через какое-то время просто вырезать стало скучно, и Ромашов взялся украшать уже готовые изделия узорами. Кропотливая отделка занимала его разум ничуть не меньше, а может даже и больше, чем, собственно создание самой посуды. Лидия посматривала на возлюбленного с веселым удивлением и обескураженно переглядывалась с довольным и тоже удивленным Красновым.

- Это что за выставка художественных промыслов? - поразился Летунов, впервые разглядывая аккуратную деревянную солонку с вырезанным по бокам цветочным орнаментом и десяток маленьких ложечек, ручки которых покрывал затейливый узор из витиеватых переплетений какого-то растения. - Ваша работа, Иван Иваныч?

- Василия! - гордо возвестил Краснов. - Руки у парня золотые. Была бы жива Ярмарка, эти ложки только так бы разбирали. Зажиточные люди покупали бы за самую хорошую цену. Потому как — ювелирная работа!

- Кому сейчас нужна эта кустарщина? Впрочем, чем бы дитя не тешилось, - заключил полковник снисходительно.

Но в тот же вечер молча забрал с собой и солонку, и ложечки, оставив взамен деньги. Сумму небольшую, но не обидную для мастера. На деньги Василий сторговал у пройдохи Кублакова хорошей селедки, чтобы полакомить старика, который уважал рыбу и мог есть ее тоннами, а для Лидии фильдекосовые чулки и голубые, под бирюзу бусы — аккурат в цвет сшитой крепдышиновой кофточке.

Но это было уже в январе. А в декабре на Новый год случилось вот что.

Иван Иванович принес от соседки взятую напрокат новенькую швейную машинку «ПМЗ». Лида обрадованно чмокнула старика в щеку, пахнущую махоркой, и с энтузиазмом принялась за дело. Покрой выбрала самый простой — на маленьком куске ткани не разгуляешься. Белые аккуратные пуговки отстригла с найденной в дальнем углу шкафа старой женской блузки, изъеденной молью. Воротничок хотелось сделать кружевным — чтобы шло к пуговкам, только где ж взять кружева?

- А ты подзор вон отрежь, - подсказал Краснов, указав на кровать Ромашова.

- Как же? - расстроилась Лида. - Некрасиво будет смотреться дырявое.

- А ты маленечко отрежь с одного края да застилай потом на другую сторону. Никто, чай, смотреть-то не будет.

- Вещь хорошую испорчу, жалко, - колебалась Лида, но ей уже ужасно хотелось взять ножницы и обкорнать покрывало.

- На тебе лучше будет смотреться, - искренне парировал старик и Лида сдалась.

Кофточка получилась на загляденье: чуть прозрачная, легкая, с короткими рукавчиками и кокетливым отложным воротничком.

- Невеста! - вынес вердикт Краснов, увидав результат работы и даже почмокал губами. - Если б не года, так и приударил бы!

Лида рассмеялась и решилась спросить, вспомнив найденную блузку:

- Иван Иванович, а вы были женаты?

Старик улыбнулся тепло:

- Маленько. Хорошая была женщина, на десять лет меня младше, а по уму лет на двадцать мудрее. От скоротечной чахотки померла в 16-ом. И пожить-то толком не успели вместе. Всего-то полтора годка. Так и скриплю вот на белом свете бездетным бобылем с тех пор.

- Что ж вы опять не женились?

- А зачем? Женщины разные у меня были после Нины, а на сердце ни одна не легла. Так и какой смысл жить с такой, которая не по сердцу?

Лида понимающе покивала головой, а Краснов запихнул швейную машинку в кофр и потащил к соседке, возвращать.

Новый год решили встретить прадником - должен же быть у людей праздник? Ромашов привез из леса небольшую елочку. Краснов достал с чердака ящик с игрушками и гирляндами. Все вместе они целый вечер бережно разбирали и вешали на пахнущие хвоей зеленые лапы картонных зверят, клоунов и ангелов, яблоки и груши из папье-маше, огромные и маленькие стеклянные шары.

- Сколько же им лет? - восхищалась Лида, ахая над каждой новой игрушкой как над чудом. - У нас в детдоме как Новый год разрешили праздновать, все больше самодельных красноармейцев и пионеров развешивали. Из ваты. Еще конфеты иногда и мандарины.

- Эти игрушки я еще до империалистической покупал. Я любил Рождество, - старик растроганно помолчал и пояснил: - Раньше ведь Рождество справляли, не Новый год. Новый год так, за компанию. А самое главное — рождение Христа.

В подтверждение Ромашов достал со дня ящика перебинтованную тряпочками вифлиемскую звезду.

- Это мы, пожалуй, на елку вешать не будем, - здраво рассудил Краснов и убрал звезду обратно. - А то товарищ полковник неправильно поймет.

- Так ведь не было же Христа, - пряча хитрую улыбку, сказал Василий. - Это все пережитки.

- Вот так и говори Летунову, - не остался в долгу умный Иван Иванович.

Немудреный стол накрыли в большой комнате, чтобы попросторнее и рядом с елкой. Лида нарядилась в сшитую кофточку и буквально летала по дому, напевая что-то веселое. Ромашов весь вечер не мог оторвать от нее взгляда.

- Тебе нравится? - спросила она его про кофточку.

- Нравится. Ты очень красивая. И кофточка тоже. Только чего-то не хватает.

- Чего? - расстроилась Лида и посмотрела на себя в маленькое трюмо.

- Какой-то детали, - неопределенно ответил Ромашов и вдруг коснулся ее ключиц и провел кончиками пальцев вдоль по ложбинке, до самого края выреза.

Лида задохнулась от нахлынувшей волны чувств: удовольствия от прикосновения, жгучего стыда и желания продолжения. В глазах Ромашова, решившись заглянуть в них, она прочла то же самое. На счастье хлопнула дверь в избу и с улицы вернулся Краснов, который возбужденно стал перессказывать как посередь порядка кладовщица Любка оттаскала нормировщицу Катьку за волосы за то, что она с ее мужем водит шашни.

- Ни места другого не нашли, ни времени! - раздавался с кухни хохочущий голос старика.

Лида вышла из комнаты и что-то спросила у хозяина. Ромашов сжал руку в кулак и со стоном прижал его к губам.

Ближе к полуночи чуть выпили — старик по случаю выменял у соседки рябиновой настойки. Проводили старый год, встретилий новый, немного поели, поговорили. Краснов показал, как играть на выструганных Василием ложках, и очень забавлялся, глядя как жильцы постоянно сбиваются с ритма, пытаясь повторить за ним. Лида затянула «Ой, то не вечер». Чистое, красивое сопрано звучало легко и сильно. Краснов заслушался, а после заметил, что ей бы с таким голосом надо на сцену.

Разгоряченный двумя рюмками настойки, Ромашов рассказал, как однажды в детстве, аккурат под Новый год, он заблудился в лесу в метель, провалился в сугроб и так бы там и замерз, если бы его не нашла по запаху и не отрыла отцовская собака Крым — обыкновенная дворняга, умеющая искать следы.

Во втором часу старик отправился спать. Василий помог Лиде убирать со стола и все прожигал ее вопрошающим взглядом, на который Лида старалась никак не реагировать - делала вид, что не замечает. Пожелав спокойной ночи, она закрыла дверь в свою спальню, переоделась в сорочку, выключила электричество и пробежала в кровать. В окне блестел полумесяц, заливая улицу рассеянным светом. Глядя на то, как волшебно переливаются крупинки снега в сугробах, Лида распустила прическу и стала заплетать волосы в косу. Закончив, она перевела взгляд в глубину темной комнаты. Какая-то неведомая сила подняла ее с кровати и заставила на цыпочках, таясь, прокрасться к двери и прислушаться к тому, что происходит за нею.

Ромашов расправил постель, снял рубашку, стянул носки. Встал, прошелся по комнате. Сел, посидел. Снова прошелся, тихо ступая по доскам пола прилипающими голыми ступнями. На столе сиротела забытая ополовиненная бутылка с настойкой. Василий вынул пробку, сделал несколько глотков и закашлялся. На цыпочках подошел к Лидиной двери и припал лицом к косяку — дерево пахло «Красной Москвой». Мучимый неопределенными досадными чувствами, он чуть поскребся ногтями, как мышь. Пусть она думает, что мышь.

Дверь распахнулась. Лида стояла босая, в тонкой сорочке, с перекинутой через плечо косой. И смотрела... Так смотрела! Ромашов пошел на этот взгляд еще неуверенно, но завороженно. Провел рукой по ее волосам, бережно взял руками любимое лицо и, совсем теряясь в каком-то мороке, поцеловал Лиду в шею, в мягкую ямочку под ухом. Аромат духов и девичьей кожи пьянил куда сильнее рябиновой настойки. Он почувствовал как напряглась Лида от касания его губ — эта холодность чуть остудила его и заставила отстраниться.