Операция "Молодожёны" или Задачка о чёрном квадрате

-24-

24.

- Что ж, жаль, что вам не удалось закрепиться в разведшколе, - подытожил полковник долгий, почти часовой разговор и снова — в который раз за этот час! - непроизвольно поморщился от боли в перевязанной руке. Левая рука его, с проступающим в половину наложенной повязки кровавым пятном, висела на груди в колыбельке из большого белого платка. - С другой стороны, вы избежали провала. А это тоже неплохой результат. Вы мужественно выстояли перед лицом смерти. Это делает вам честь как человеку и как солдату своей страны. Теперь ваш канал связи заслуживает еще большего доверия, чем раньше. И благодаря вашей стойкости перед нами открываются весьма заманчивые перспективы.

Ромашов сидел перед ним на стуле, заложив сложенные лодочкой ладони между коленей и, чтобы не пялиться на ранение полковника, разглядывал его кабинет: высокие потолки, лепнина на стенах, окно-арка, монументальный сейф, на стене, за спиной Летунова портреты Сталина и Дзержинского, широкий стол, на нем лампа под зеленым абажуром, пресс-папье с ручкой в виде желудя, телефонный аппарат и... неожиданное лимонное дерево в горшке. От растения с изумрудно-зелеными, блестящими листьями исходил приятный цитрусовый аромат. На ветвях его покачивались три маленьких желтых лимончика, и Василий еще в самом начале разговора неосознанно пододвинул свой стул поближе, чтобы рассмотреть получше и налюбоваться на это чудо комнатной агрономии.

Полковник здоровой рукой полистал длинный, на полтора десятка исписанных убористым почерком листов, отчет и остановил свое внимание на том моменте, который его заинтересовал еще утром, при первом прочтении.

- Василий Федорович, а вот здесь про Фишера... Вы уверены, что Отто фон Бонке назвал его Витей?

- Да, я отчетливо это слышал.

- Но они вас совершенно точно не видели?

- Нет, не видели. Я сидел за кустами и тоже их не видел, зато прекрасно слышал.

- А кроме того, что он не снимает перчаток, вы заметили у Фишера какие-то еще приметы или особенности? Шрамы, может быть, родинки, необычные привычки?

Ромашов помотал головой:

- Нет, ничего примечательного я не заметил.

- Акцент?

- Обычный русский акцент. Но по-немецки он говорил очень хорошо, так, как Бонке говорит по-русски.

- То есть — как?

- То есть как носитель языка. Не немец, но что-то близкое. Я, например, тоже неплохо говорю по-немецки, но чтобы что-то сказать мне приходится составлять предложение в уме и только потом произносить вслух. Это занимает какое-то время. Фишер же говорит на немецком как я на русском, не подбирая слов в уме. Я путанно объясняю, но это чувствуется в разговоре, поверьте.

- Верю. - Летунов вдруг улыбнулся и от глаз его, вмиг от улыбки подобревших, к вискам побежали глубокие морщинки. - Интересное замечание. Хорошо. Опишите мне этого Фишера в общем.

Ромашов посмотрел полковнику куда-то за плечо и взгляд его расфокусировался, а лоб наморщился. Он мучительно старался впомнить.

- Роста среднего, может чуть повыше меня. Телосложение плотное. Волосы коротко стриженные, трудно понять какого цвета. Скорее русые, но я не уверен.

- А лицо?

- Накладные усы и борода, темные очки...

- Я помню, вы говорили. Но в целом? Нос какой? Лоб?

- Нос прямой, широкий. Лоб обыкновенный. Брови сросшиеся... Кажется.

- Да, негусто. - Летунов отложил отчет и откинулся на спинку стула. - Но в сущности и этого вполне достаточно для опознания. Если этот мнимый Фишер действительно тот, о ком я подумал, то этим очень заинтересуются в Москве. А значит, вы действительно очень не зря сходили на немецкую сторону. Когда вы, говорите, вы видели Фишера в последний раз?

- Восемь... то есть уже девять дней назад.

- Он уже набрал себе команду?

- По всей видимости, да. Или был близок к этому. Во всяком случае, Баранов похвастался мне перед моим отбытием, что имел с Фишером личный разговор и тот предварительно одобрил его кандидатуру.

Полковник в задумчивости постучал пальцами по черной ямочке на подбородке:

- Девять дней — большой срок... За это время Фишер уже вполне мог перейти линию фронта и приступить к выполнению задания... Значит, надо как можно скорее известить Москву...

- Получается, Фишер — важная шишка? - спросил Ромашов как только полковник замолчал.

- Вы даже себе не представляете насколько важная, - благодушно подтвердил Летунов. - Может, ему и не жал руку лично фюрер, как утверждает ваш сплетник Хаас, но то, что он имеет два железных креста - факт неоспоримый. Если, конечно, повторюсь, Фишер — это действительно тот человек, о котором я подумал. И если вы нам не врёте, Василий Фёдорович... Как же они вас все-таки не разгадали-то?

Чаяниям Короткова о скорейшем возвращении в Горький не суждено было сбыться. Пока старший лейтенант ездил за Ромашовым, в самолете выявили поломку и техникам пришлось спешно ее устранять. Полтора лишних часа Василий протомился в ожидании, отогреваясь от холода землянки в последних теплых лучах августовского солнца.

Потом, спустя двадцать минут после взлета их едва не отправили прямиком к праотцам два невесть откуда взявшихся «мессершмита». Атаку на транспортник отбило звено «яшек», спасительно вынырнувшее из облаков и оттянувших немцев на себя. Но пара пущенных «мессером» очередей цели достигла и им все же пришлось сесть на ближайшем аэродроме для осмотра. Бледный от злости пилот ходил вокруг своего «воздушного коня» и ругался самыми последними словами, разглядывая дыры в фюзеляже.

В Горький, таким образом, прилетели поздно вечером. Ромашова, шатающегося от тошноты, которая сопровождала его весь полет, Коротков отвез в Особый отдел, расположенный в совсем другом особняке, не том, в котором он бывал зимой, провел во второй этаж, в какой-то пустынный закуток, состоящий из недлинного коридора и трех дверей, усадил в маленьком пустом кабинетике, вручил писчие принадлежности и велел писать отчет, ни на что не отвлекаясь, а сам ушел и больше не возвращался.

Часа через два дежурный принес горячего супа в котелке, порезанного белого хлеба и крепкого чаю с сахаром. Василий навернул все это с аппетитом и страстью, на которые только способен голодный здоровый мужчина тридцати с хвостиком лет. Через час дежурный заглянул еще раз и кинул на пол скрученный матрас с подушкой и одеялом, унес пустую посуду и пропал до утра.

Поставив последнюю точку в отчете и перечитав его для верности, Ромашов осторожно выглянул в коридор. Шел третий час ночи, неподалеку слышались чьи-то приглушенные стенами голоса, но в его потайном закуточке царила тишина. Он дернул одну дверь — она оказалась заперта, дернул вторую и нашел то, что искал. В туалетной комнате справил нужду, умылся холодной водой из-под крана и, зевая во всю челюсть, до хруста, вернулся в свою каморку. Там он разложил матрас, скинул лишнюю одежду и разлегся, блаженно вытянув ноги. От окна со старой рамой чуть поддувало, но Василий отодвинул свою постель в угол и стало намного лучше. По сравнению с ночёвками в землянке так просто сказка.

Спал он крепко, без ощущения подстерегающей поблизости опасности, которая стала его ночной спутницей в последние три месяца. Утром его разбудил рев мотора и скрип шин - на улице кто-то резко газанул и от этого задрожали стекла в окне. С удовольствием потянувшись, он выглянул во двор и увидел, что солнце стоит уже высоко в небе. Часы показывали одиннадцатый час. На столе, где с вечера оставался лежать отчет, было пусто.

Снова сходив по известному маршруту в туалет и обратно, и никого не встретив (хотя управление бурлило людьми, он слышал как стрекотала где-то за стеной печатная машинка и некто громогласный кричал что-то сердитое), Василий воротился назад и обнаружил на столе кружку чая и маленькую плюшку. Едва он покончил с завтраком, за ним зашел свежий и неотразимый словно новенький рубль Коротков и каким-то скрытным коридорчиком отвел его в кабинет к Летунову, который, как выяснилось, уже прочитал и перечитал его отчет и имел по нему несколько уточняющих вопросов.

Когда же Ромашов решился поинтересоваться насчет Пирогова, полковник лишь изобразил загадочное лицо и сказал, что он, Василий, все сделал правильно.

Снова автомашину вел надежный Коротков, а Летунов и Ромашов сидели вдвоем на заднем сиденье - чекист и шпион, теперь уже двойной шпион и шпион неудачливый, хотя и счастливый. Полковник смотрел на дорогу и пребывал в своих мыслях, а Василий тайком поглядывал то на его обездвиженную руку, то на две золотых нашивки на гимнастерке, на которые обратил внимание еще зимой, когда впервые после долгого перерыва увидел полковника в форме. Он знал, такие полоски пришиваются в армии уже довольно давно в знак тяжелого ранения. Впрочем, вопрос о том, где чекист мог схлопотать два тяжелых боевых ранения, как и то, кто и в какой ситуации подстрелил или подрезал его прошлой ночью, занимал Ромашова недолго. Едва они съехали с Окского моста на левый, низкий берег города, как все сознание его заполнилось предвкушением встречи с Лидой.

Автомобиль остановился напротив дома, но полковник выходить не торопился. Ромашов, которому уже не терпелось бежать, недоуменно уставился на Летунова. Ах, да! Он же в форме, а тут конспирация...

Старик Краснов возился у изгороди, прибивал выломанную ганку. Распрямившись, он утер пот со лба, прищурясь посмотрел на приехавших, кивнул сидящему у ближайшего окна Василию и, поняв, что гости с визитом не спешат, снова углубился в работу.

- Василий Федорович, прежде чем вы поспешите домой к жене, я хочу вручить вам одну вещь. - Летунов достал из кармана маленькую бархатную коробочку и положил ее в протянутые руки Ромашова. - Товарищ генерал решил, что она должна находиться у вас и поручил мне отдать ее вам. Или вашей жене, если с вами что-то случится.

Василий поднял крышку и увидел на белой подушечке золотую звездочку на красной колодке.

- Что это? - чуть слышно спросил он.

- Это Звезда Героя Советского Союза. Звезда вашего отца. Звание Героя присвоили ему посмертно шесть месяцев назад. Мы полагаем, что вы должны об этом знать и передать это знание своему сыну. Ваш отец был настоящим Человеком, - полковник внятно выделил слово «человек», - верным гражданином своей страны и искренним патриотом. Он пожертвовал своей жизнью ради спасения женщин, стариков и детей, ради своих товарищей, чьи планы и местоположение не выдал. Его пытали - жестоко пытали - но он ни на шаг не отступился от своих убеждений, своего долга как мужчины и как солдата. И погиб. Мученически.

- Откуда вы знаете все... это? - у Василия перехватило дыхание и в глазах стало мутно от набежавших слез. Он не поднимал головы, и казалось, что вопрос он пробурчал себе под нос. - Откуда такие подробности?

- Он же был партизаном, - снисходительно объяснил полковник. - Эта история нам стала известна на основании свидетельских показаний, а также протоколов допросов и прочих документов, которые бойцы его отряда в прошлом году захватили в ходе одного из боев. Немцы не успели избавиться от документов. На их основании Президиум Верховного Совета СССР принял решение о присвоении Ромашову Федору Васильевичу звания Героя.