Уход на второй круг

Да, черт подери.

Потому что вывод о двух категориях людей по-прежнему очевиден: Вера не их тех, кто хранит любовь и к мертвым. Как его было назвать живым тогда? А сейчас? Она бы ушла от него рано или поздно. Окружать себя надо людьми, которые не дадут упасть. Они же — каждый из них — думали только о собственных полетах. Что же, у Веры все еще были шансы.

А у Глеба была летчица, которая цеплялась за него, как за последнюю надежду выжить, когда они занимались сексом, и отгораживалась, становилась чужой, едва все заканчивалось. И все, что он мог, — делать так, чтоб не заканчивалось как можно дольше. Ощущение нужности было уже его собственной необходимостью.

Он — уникальный чел, чё уж. Изо всех сложных барышень он вляпался в наиболее сложную.

Вляпался?

Конец смены вышел более-менее спокойным. Парочка респираторок, один гипертоник и нежнейшее создание, сотканное из эфира и сломавшее ножку. Создание хныкало и одновременно строило ему глазки. И все бы ничего, но созданию было лет пятнадцать. «Опять не судьба!» — с усмешкой констатировал Глеб Львович и сразу по окончании рабочего времени поехал домой, к «судьбе».

Какая бы степень усталости ни накрыла, а он на свою голову обещал. То ли затем, чтобы выручить ее, то ли затем, чтобы побесить.

А потому — последовательность все та же. Душ — чтобы хоть немного взбодриться. Триммер — джунгли на подбородке и щеках давно уже нуждались в стрижке. Придирчивое изучение содержимого шкафа — лишь затем, чтобы выбрать непритязательные джинсы и пуловер из мягкого джерси темно-синего цвета. В конце концов, он после работы. Из холодильника — коробку пирожных (нет ничего такого в том, чтобы стараться произвести хорошее впечатление на родителей своей «девушки», раз уж он пай-мальчик). И с тумбочки — ключи от квартиры.

Когда Ксёныч открыла дверь, Парамонов, вновь надев на лицо выражение «шут гороховый», радостно сообщил:

— Два варианта: либо на твоей, либо на такси. У меня нарушена координация.

Она с сомнением посмотрела на него и спросила:

— Уверен, что точно хочешь ехать?

— Гусары своих не бросают. Тем более, когда все явки подтверждены. Да и пожрать на халяву — перспектива не самая плохая.

— Но ты действительно не обязан.

— Ещё что-то в таком духе, и я подумаю, что ты меня стесняешься!

— Опасаюсь, что не смогу рассчитаться, — усмехнулась Ксения, снимая с вешалки пальто. — Поедем на моей.

— Ну какие счеты между соседями! — в голос заржал Парамонов, забирая из ее рук верхнюю одежду и легонько встряхивая, чтобы помочь ей.

Вот то, как он вляпался во всю эту бодягу, даже для него самого было, пожалуй, в некотором смысле загадкой. Видимо, организм, измотанный работой и регулярным сексом, начал сбоить, что отразилось на его умственных способностях. Но отступать было совсем не в правилах Глеба Парамонова. Назвался груздем…

Ксёныч прилетела в пятницу после обеда. Он, как счастливый щенок, разве что без шелковой ленточки, едва ее завидев, помчался встречать — перехватил в подъезде. Соскучился — и удивлялся самому себе. То возбуждение, которое накатывало на него при одной мысли о ней, ему было не знакомо.

С другой стороны, вполне понятно — условный рефлекс. Ксёныч = секс. Формула верна уже несколько месяцев. Почему так на него не действовала когда-то та же Илонка, он даже не анализировал. Все равно почему. С Ксёнычем ему было хорошо и точка. Это делало именно ее желанной.

Он затащил ее в свою берлогу, не давая сказать ни слова, зацеловывая до гула в ушах, вжимаясь бедрами ей в живот и хрипло дыша — пусть знает. Соскучился. Не виделись несколько дней.

А потом у нее затрезвонил чертов телефон — когда он был дезориентирован и совсем к тому не готов.

«Не бери-и-и-и», — горячо выдохнул Глеб ей в ухо.

Но любопытство взяло верх — по дороге домой она поговорила и с мамой, и с Денисом. Кое-как вытащив из кармана телефон, взглянула на экран, и брови поползли по лбу вверх. Звонил Виктор Антонович, а звонил он в крайне редких случаях, и потому игнорировать его не представлялось возможным.

Успев коснуться быстрым поцелуем губ Глеба, не отстраняясь, Ксения проговорила в трубку:

«Привет, пап!»

Глеб отпустил ее и закатил глаза. Потом грохнул дверью, закрывая. И, скрестив на груди руки, выжидающе уставился на Ксёныча.

«… Я привет передала, как полагается… Срочному?… Почему в субботу?»

Парамонов хмыкнул. Видимо, короткого разговора не получится. Шагнул обратно к Басаргиной и стал быстро целовать ее шею, различая в трубке голос названного «тестя».

«Потому что в понедельник мне в командировку. Неудобно!»

«Тогда я сама», — облегченно выдохнула Ксения.

«Что сама?» — удивился папаша.

«Приду сама. Глеб из смены, ему точно не до обеда», — ее рука скользнула под его футболку, коснувшись кожи. Она вздрогнула и улыбнулась. Парамоновская бровь дернулась. Да неужели о нем разговор! По этому поводу он, не отрываясь от ее шеи под мочкой уха, взялся за пуговицы пальто.

«Ничего, накормим ужином! — между тем, обрадовалась трубка. — Побудете немного, потом уедете. Нам же хочется с ним поближе познакомиться!»

«Па-а-ап!»

«Ксю-ю-юш!»

«А давайте я вам сама все про него расскажу, а?» — спросила она, устало закрыв глаза и чувствуя неумолимо приближающийся час расплаты.

«Ну расскажи про меня, расскажи, — прошептал Глеб. — Начинай».

«Пускай приходит из своей смены и сам про себя рассказывает», — безжалостно отрезал Виктор Антонович.

«Он устает! Думаешь, ему до рассказов?»

«Сейчас ему ни до чего, все обломали! — пробурчал Глеб и тихо заржал, в конце концов, уткнувшись ей в волосы. — Соглашайся и пошли».

«На что соглашаться?» — ошалело переспросила Ксения, совершенно забыв про папу в трубке.

«На ужин соглашайся или что там, — пожал он плечами. И, понизив голос, добавил: — Все равно они меня видели, фиг ты отмажешься теперь. Мучения только начинаются».

«Пап?» — позвала она.

«А вы вместе сейчас, да? — настороженно спросил притихший отец. — Давай его сюда, я с ним поговорю!»

«Нет! Завтра поговорите. Пока, папа, — протараторила Ксения и отключилась. Выдохнула и проговорила: — Все равно можешь не ездить, что-нибудь придумаю…»

«Не убьюсь, не пробирка! — отмахнулся Глеб. — Для чего еще нужны… друзья?»

«Там еще и Денис может быть. Оно тебе надо?»

«Боишься, что твой Денис встретит меня с ружьем наперевес и требованием жениться?»

«Не, этого точно не будет, — улыбнулась она, скинула под ноги пальто, следом отправился пиджак. И, глядя ему в глаза, теперь расстегивала блузку. — Значит, обломали?»

«Все еще может измениться», — сглотнул Парамонов, внимательно наблюдая за ее движениями.

«Может, — подтвердила Ксения. Тонкий шелк скользнул по плечам, сменившись шелком волос, рассыпавшихся из заколки, вынутой из прически. — Пойду домой, лягу спать…»

«Ну вот глупости-то не болтай, а! — рявкнул Глеб. — Вот прям чувствую, как все меняется. Сейчас».

И, быстро найдя ее губы, скользнул по ним жаждущим, но легким поцелуем. Потянулся ниже — подбородок, шея, грудь. Спустил вниз кружево и, почти заурчав, прикусил сосок. Она же молча продолжала избавляться от одежды — своей, его. Лишней, мешающей, отделявшей их друг от друга. Чтобы вместе с одеждой скинуть с себя все мысли, терзавшие обвинениями. Чтобы чувствовать каждым сантиметром кожи, как пульсируют горячей кровью оба, обжигая и обжигаясь, — не разъединить.

Их странно влекло друг к другу. Сейчас, когда он знал о ней, еще сильнее, чем прежде, в незнании. О том, почему она так мало смеется. О том, почему в уголке губ у нее залегла складка. О том, почему она каждый раз ускользает, едва стоит ему приблизиться. Она хотела жить. Жить. И боялась, стыдилась этого, потому что все еще болело, все еще гноилось там, внутри. Он — хирург чертов. Бывший хирург. Можно ли оперировать на душе? Можно ли резать броню, в которой она скрыта? Но почему-то все чаще он ловил себя на мысли, что смех ее — лечит и его тоже. Несколько месяцев и двадцать четыре ступеньки, черт подери, соединявшие их.

Ну и как ему было не идти к ее родителям? Сам же навязывался со своим извечным «если что, я рядом». В его отношении это было более чем буквально.

Потому, помогая ей надевать пальто, он запихнул поглубже собственный бунтующий и требующий сна организм, который в стрессовых ситуациях группировался и концентрировался. И повторял как мантру: не спать!

А когда Басаргины-старшие открывали им дверь, Глеб торжественно улыбался, протягивал коробку с пирожными и вел себя как образцово-показательный «жених» их дочери. Назвался же груздем!

***

Хриплый голос Гару демонически орал на всю квартиру — так казалось Ксении, подорвавшейся на кровати и пытающейся разобраться в каком она измерении, выуживая из действительности качественные определители.

Солнце ломилось в окно даже сквозь плотные шторы. Телефон разрывался входящим звонком Дениса. В постели оказалась одна.

Последнее было самым объяснимым. Накануне вечером она выгрузила сонного Глеба в его жилище, перед тем в течение часа наблюдая его спящим. Будить было жалко — понимала усталость от нее самой, от работы и от родителей. Они умучают кого угодно. Особенно папа и пресловутая вишневка. Которой, впрочем, Глеб не увлекся, чем слегка удивил Ксению. Однако это не помешало ему отключиться почти сразу, как оказался в машине. А она неторопливо петляла по набережным и мостам, перебираясь с одного берега Днепра на другой. Пока новая умная мысль не посетила ее голову: в кровати будет значительно удобнее.

Если только кто-то добрый не возомнит себя будильником и не станет наяривать с самого утра.

— Чего тебе надобно, чудище лесное? — сонно проговорила Ксения в трубку и откинулась обратно на подушки.

— С добрым утром, девица, с добрым утром, красавица! — пропел в трубку Денис. — Как тебе спалось-почивалось?

— Пока тебя не принесло — крепко!

— И это я еще сдерживал порыв души позвонить в шесть!

— Ну и чего стряслось?

— Мать стряслась! Звонила вчера почти ночью с восторгами. Угадай, по какому поводу.

— Можно я пропущу этот ход? — ответила Ксения и приложила ко лбу ладонь. Не помогло — ладонь была такой же горячей, как и лоб.

— Можно, — смилостивился Денис. — Я начинаю жалеть, что трусливо удрал в отпуск!

Он действительно «внезапно» сообщил, что уехал в Египет. Буквально за двадцать минут до приезда Ксении и Глеба в обитель предков. Выглядело бы стебом, если бы не было правдой. Но, зная Дениса Басаргина, удивляться не приходилось.

— Короче, — продолжал он, — твой чудо-жених произвел впечатление не только фактом своего существования, но и тем, какой он «ах-ах!» — последнее Дэн произнес с придыханием, очень точно копируя Маргариту Николаевну.

— Почему «трусливо»? — в надежде сменить направление разговора весело поинтересовалась Ксения.

— Папа сказал, что я трус и боюсь, что следом за тобой они и мне невесту найдут. Естественно, ржал, но с ними всегда надо быть начеку. Так что там за мужик? Серьезно?

— Это ты сейчас сам интересуешься или по поручению?

— То есть ты подозреваешь, что я двойной агент?