Четвертый корпус, или Уравнение Бернулли

– Это не просто пальто! Чистая лазурь…

– Жень, ты совсем с реек съехал?

Перешагивая через удлинители, Анька пошла к выходу, но у самой двери отскочила к стене. В игровую вбежал Виталик и чуть не сбил ее с ног. Женька вздрогнул, но тут же выдохнул: выблядон удалось спасти.

– Ленке не в чем умереть! – выложил суть проблемы Виталик и, нагнувшись, схватился за грудь, чтобы отдышаться.

Анька подумала, что за пару минут с выблядоном ничего не случится, и села на краешек мата, чтобы вместе со всеми выслушать историю Виталика.

Минувшей ночью впервые за всю смену Виталик, готовясь к прощальному концерту, сгенерировал что-то стоящее. Раз уж ему досталась мушкетерская шляпа, он решил стать д’Артаньяном и даже написал песню о любви к прекрасной Констанции, которую он повстречал в пионерском лагере. Из реквизита понадобилась бы только кровать, которую Леха согласился вытащить на сцену, но Ленка отчего-то категорически отказывалась сыграть роль его умирающей возлюбленной.

Ее уговаривали все, кто мог, но она гавкала в ответ свое «нет-нет-нет» и ничего не хотела объяснять. Когда до концерта осталось три часа, а именно сразу после горна на тихий час, Виталик бросил все попытки ее уговорить и выбежал из корпуса на улицу, чтобы в кустах сирени с сосновой веточкой в руках «проветрить мозги».

«Ну как же так, – рассуждал он, – это был бы такой красивый номер: я в шляпе и в плаще из покрывала с рисунком “турецкий огурец”, а она… в трикотажной юбке до пят и блузке, застегнутой на все пуговицы». Внезапно он догадался, в чем дело: Ленке было нечего надеть, чтобы перевоплотиться в романтичную Констанцию. «Вот, блин, – подумал он, – она прямо как моя мама. Такая же сексуально не раскрепощенная. То ли дело Галя…»

Теперь уже сексуально раскрепощенный Виталик с удовольствием перебрал в памяти все, что ему удалось увидеть и пощупать в Галиной комнатке за игрой в карты, и решил, что можно что-нибудь стрельнуть у старшей вожатой. Особенно подошло бы то розовое, с помпончиками. Но Галя оказалась маленького роста. Маринка тоже ростом не вышла, поэтому, «проветрив мозги» еще раз, Виталик пришел к нам.

Всю эту историю он рассказывал при девочках, поэтому она приобрела форму сбивчивого рассказа о том, что Ленка, отправляясь в лагерь, совершенно не продумала свой гардероб, из-за чего теперь страдает весь отряд.

– Ничего не понял, – сказал Сережа, протянул руку за текстом песни и вслух прочитал результат творческих потуг Виталика:

Все было хорошо: дуэли, шпаги,
Но дернул черт приехать в этот лагерь!
На весь «Гудрон» ни одного трактира,
Пришлось селедку запивать кефиром.
Но встретил я любовь в простой столовке,
Где пахло щами, а еще – карболкой,
С тех пор мы вместе, как две половины,
Но в лагере кругом одни вражины!
Да! Вражины!
Констанция, Констанция, Констанция!
О, что это за белая субстанция?!
Констанция, Констанция, Констанция!
Измазанная пастой спит Констанция!

При всей незамысловатости текста его автор светился как самовар, на который опирался, до сих пор пытаясь отдышаться, и скромно опускал глаза, заранее отказываясь от бурных оваций, готовых взорвать тишину в игровой.

Чувствуя что-то сродни материнскому умилению, я подошла к Виталику и погладила его по голове.

– Виталик, ты пришел по адресу. Пойдем в вожатскую. У меня есть то, что тебе нужно.

Анька прижала выблядон к груди и вытаращила на меня глаза:

– Что у тебя есть?!

То, что у меня было, называлось шелковым пеньюаром. Отправляясь в лагерь, я тоже не продумала гардероб и взяла с собой полчемодана лишних вещей. Этот пеньюар должен был использоваться как халат после ванны или как одежда для чтения у ночника беллетристики и периодики, взятой в местной библиотеке. Никто же не знал, что спать придется через раз и в джинсах, а из душа, чтобы не окоченеть, можно будет выйти только в телогрейке.

– Вот. Пусть хоть так пригодится.

В ладони Виталика вылился ручеек белого шелка, но Женька тут же выхватил его и затряс им, как бабка на базаре.

– Это скандал! – кричал он. – Etam! Настоящая Франция! Они изобрели нерасползающиеся чулки! Откуда у тебя это?!

– Что значит откуда? У меня что, не может быть нерасползающихся чулок?

У Женьки началась настоящая истерика, и он даже не услышал вопроса. Прикладывая пеньюар то к Сереже, то к Виталику, он бегал по вожатской и кудахтал, как взбесившая курица.

Виталик тоже сначала обрадовался, но потом вдруг понял, что от пеньюара придется отказаться.

– Не подойдет. У Ленки грудь больше, чем у тебя. Го-ра-а-аздо!

Двумя руками Виталик нарисовал в воздухе Ленкину грудь, щедро прибавив ей размера два.

– Гора-а-аздо, – передразнила Анька и растянула пеньюар до характерного треска. – Сюда не только Ленка, сюда слон влезет.

– Знаете что? – я забрала свою вещь и спрятала под подушку. – Не нравится – не берите.

Женька бросился к кровати, вытащил из-под подушки пеньюар и снова забегал, как бабка на базаре.

– Бери, – повторял он и тряс пеньюаром перед носом Виталика. – Это же ручная работа, не какой-нибудь китайский тяп-ляп. Они один бюстгальтер четыре часа шьют, там же сотни стежков, если не тысячи. Да они изобрели такие подкладки для чашек, что это была настоящая пуш-ап революция в мире бюстгальтеров! И вот здесь, видишь, шва нет, но кружево на чем-то держится. Это их фирменная фишечка: бесшовное кружевное белье. Больше никто в мире так не делает! Вот здесь рукой проведи. Это специальная сетка. Она называется кисея. Etam – пионеры в производстве нижнего белья!

Виталик провел рукой, где показал Женька, и нехотя согласился взять пеньюар. Вдвоем они понесли его к выходу: Виталик за широкие кружевные бретели, а Женька за струящийся подол.

Человек из министерства устало шагал по тропинке, ведущей к складу. Абсолютно каждый, кто шел по ней, делал петлю вокруг незабудковой поляны, потому что невозможно было пройти мимо этого ровного синего коврика. Человек из министерства прошел, не задерживаясь, и даже не взглянул на него. Не ожидая этого, Нонна Михайловна сбилась с шага.

– Там у нас мостик через ручей, – напомнила она, – в нем три непрочные доски, не забудьте перешагнуть.

– Как можно об этом забыть? – сказал человек из министерства. – Каждый год я сюда приезжаю, и каждый год все те же «три непрочные доски» и все тот же скользкий размытый берег. Неужели так трудно его забетонировать?

Нонна Михайловна промолчала. Только что они побывали возле Дерева любви, «ботанического уродства», как окрестил его человек из министерства, и в странном саду, где все деревья были маленькие и разные. – Какой-то недоразвитый лес, – сказал тогда человек из министерства.

К липовой аллее они не пошли, потому что у него была аллергия на цветение, а до фазенды было двадцать минут ходу через лес, поэтому из маршрута ее тоже исключили.

Человека из министерства хватило только на то, чтобы пройтись по лесной дороге до деревянных ворот, которые он нашел некрасивыми и заброшенными. Нонна Михайловна надеялась, что его очарует хотя бы беседка, увитая цветущим вьюном, но там случилась одна неприятность. Без интереса обходя беседку кругом, человек из министерства случайно потревожил земляной бомбидарий, а у шмелей сегодня и так день начался неудачно. Нонна Михайловна предложила вернуться к корпусам и прогуляться до бассейна.

После однодневного похолодания высушенные солнцем тропинки снова звенели под ногами, но идти все равно было почему-то тяжело. На мостике остановились. Здесь можно было опереться о перила и немного отдохнуть. Внизу бежал ручей, под мостом течение усиливалось из-за перепада высоты и крутого поворота русла. Холодные брызги долетали до щиколоток. Это отвлекало.

– А что у вас там? Могила? – спросил человек из министерства и показал на холмик с размокшим кусочком глины и двумя букетиками клевера.

– Это дети играют, – отозвалась Нонна Михайловна. – Для гармоничного развития им необходимо проживать разные эмоции, в том числе грусть и печаль, чтобы, встретившись с ними в более зрелом возрасте, они уже умели с ними справляться.

– Да-а, – протянул человек из министерства. – Очень развивающие у вас игры.

После полдника в четвертый корпус пришел Леха. Ленке нужна была кровать, чтобы в ней достойно умереть, и Женька с Сережей согласились помочь ее донести. Точнее, согласился только Сережа, а Женьку не спрашивали. Кровать взяли из палаты на первом этаже. На ней не было постели, только матрас с узелками и покрывало с рисунком «турецкий огурец». Через узкие двери ее выносили боком. Матрас все время падал, ножки противно царапали перила, Женька ругался.

– А Миша толкается!

Из-под застрявшей в двери кровати выбежала Наташа с клумбой космей на голове и спряталась за куст сирени. Остальные девочки с такими же клумбами на головах уже построились.

Крякнув, Леха дернул на себя железную спинку с набалдашниками, и кровать с треском выскочила из подъезда вместе с куском деревянного косяка.

– Садись сюда, кого толкают, – сказал Леха.

На матрас с узелками запрыгнула Наташа, еще четыре девочки и Маленький Дима. Рядом положили выблядон, русалочьи платья и коробку с волшебными палочками.

– Э, я на такое не подписывался! – Женька ткнул дуофиброй в сторону кровати и на всякий случай отошел подальше. – Она теперь тонну весит.

– А Женя не хочет работать!

– Да там колесики, – сказал Леха, показывая на ножки.

Это оказалась какая-то модернизированная модель на колесиках. Правда, их было всего три, и все три очень маленькие, для того чтобы катать эту конструкцию по асфальту с трещинами, но Леха обошел кровать спереди и приподнял железную спинку.

– Пойдет!

Сзади пристроились Сережа с Женькой, и кровать с чудовищным лязганьем заскрежетала по асфальту, оставляя за собой белые полосы.

– Быстрее! – кричала Наташа и погоняла Леху волшебной палочкой, но возле корпуса Виталика пришлось остановиться. Произошла небольшая авария: одно из трех колес попало в трещину и так в ней и осталось.

– Отдохнем.

Леха тоже сел на кровать. В последние день-два у него постоянно звонил телефон. Все звонки были с работы, на которую нужно было выходить уже послезавтра. Звонил он и сейчас. Леха морщился, шаря в кармане шорт Adadas, потом долго слушал «Алло, салют» O-Zone, но на втором куплете ответил. Несколько фраз про поставки и доставки прозвучали, будто на другом языке.

– Что? – спросил он у всех, кто внимательного слушал этот разговор.

– Ничего, – ответила Анька. – Как же ты без отпуска годами?

Леха посадил на колено Маленького Диму, который совсем утонул под ним в панцирной яме, и принял умный вид: наморщил лоб так, что тот пошел буграми, и посмотрел куда-то вдаль в сторону развевающихся разноцветных юбок. Сейчас он был очень похож на Ильича на бархатном знамени.

– Есть такой старый советский мультик. Про льва Бонифация. Кто смотрел, поднимите руки.

Несколько детей подняли руки.

– Теперь поднимите, кто не смотрел.

Подняли те же и Женька.

– Так вот. Там про циркового льва, который однажды узнал, что у детей бывают каникулы. Ему тоже захотелось на каникулы, и директор цирка отпустил его, чтобы он съездил к бабушке в Африку. Бонифаций подумал, что сейчас все будет в абажуре, что он сможет есть бананы, загорать и купаться. А еще ему очень хотелось поймать золотую рыбку в озере. Но каждый день по дороге к озеру он встречал детей, которые просили его показывать фокусы и цирковые трюки и очень радовались, что он им не отказывает. Бонифаций выступал перед ними до самого последнего дня каникул. И не осуществил свои мечты, но все равно вернулся от бабушки счастливым и отдохнувшим. Даже когда к нему в руки, то есть в лапы, случайно попала золотая рыбка, он выпустил ее обратно, так и не загадав ни одного желания. А теперь – внимание, вопрос: почему?