Милость Монтуна

Для того, чтобы Кенрон решился на такое безнадежное дело, причина должна была оказаться совершенно особенной. Да, его брат мог потерять кисть руки и тогда охотника из него бы не вышло, и все же, жизни Лаубера ничто не угрожало. Кенрон знал, что сможет содержать брата. Если придется, купит ему дом, оплатит еду, наймет кобольда прислужника, да хоть целую ораву, если нужно. А вот, если погибнет сам Кенрон в неудачной попытке убить Монтуна, мало того, что Лаубер станет калекой, так еще и некому будет помочь ему деньгами. Разве что отец, но ему и самому нужно было постоянно платить за свое лечение.

Ситуация переменилась, когда регент Барглис добавил к одной награде другую. Он обещал, что, если Кенрон отыщет воздушный корабль, потерпевший крушение рядом с логовом Монтуна несколько лет назад. Заверил, что не станет отбирать этот невероятный агрегат, пусть именно это и входило в обязанности регента.

Кенрон не мог отделаться от мысли, что однообразная жизнь в Дайгоне для него смерти подобна. Он уже повидал все, что мог в родной стране и, если честно, с самого начало смотреть тут было особо не на что. Кобольды застраивали однотипными домиками из камня и дерева всю доступную для жизни территорию. А затем сновали туда-сюда, исполняя любую прихоть дайгонца при деньгах. Сами же дайгонцы нередко проводили большую часть жизни в лесах, вынюхивая и выслеживая очередного зверя из списка наград. И на этом все.

Кенрон не знал, что именно он хотел увидеть в других странах, в этом и была вся прелесть его мечты. Он ждал чего-то удивительного, образа жизни, отличного от весьма простого дайгонского, который включал в себя три основных компонента — охота, еда, сон, после чего вновь начиналась охота. Кенрон хотел увидеть что-то иное так сильно, что готов был рискнуть жизнью всего лишь ради шанса отправиться в другую страну.

Возможность покинуть Дайгон и повидать другие страны была, как никогда близко. Кенрон уже не обращал внимания ни на боль в руках от созданных им острых ступеней, ни на холод горного ветра, он полез вверх, пока не достиг верхнего края стены грузовоза. Самодельные ступени закончились, он вытащил из ножен кинжал и вонзил его в прямиком в стальную крышу, крепко ухватился за рукоять, подтянулся, перекатился на гладкую холодную поверхность и замер. Ему удалось сохранить камуфляж, хотя резкая боль в ладонях лишила бы концентрации любого другого дайгонца. Сейчас ни единая птица над ним не должна была даже подозревать о его присутствии.

Он мельком оглядел окрестности — отвесная скала с одной стороны, пропасть с другой. Сама крыша была небольшой, разумеется, прятаться было негде, хотя, пока он был в камуфляже, этого и не требовалось. В небе противников было не счесть, серая туча из фаргов висела над грузовозом. Кенрон искал вожака, того, с черной шкурой, самого крупного и самого наглого, но так и не нашел его в хаотично роящейся стае. Должно быть, летал выше и разглядывал происходящее издали, должно быть, кричал что-то наставительное на своем клокочущем птичьем языке.

Кенрон поднялся на ноги, вытащил меч из ножен, не совсем еще представляя, что собирается делать дальше. Его не видели, о его присутствии даже не подозревали, а значит и не нападали. Оставалось лишь ждать, когда фарги вновь проявят свою враждебную натуру и решатся на новую атаку.

Вскоре, словно по команде, три фарга спикировали вниз и, выставив вперед стальные когти, устремились к борту грузовоза. Кенрон припал на колено у края крыши, ухватился покрепче за рукоять ножа, воткнутого в сталь ранее — не хватало еще свалиться на дорогу, когда птицы врежутся в борт. Он замахнулся мечом так, чтобы рубануть себе под ноги вдоль стенки борта, принялся ждать.