Хлебушко-батюшка

3

Знакомый Виктору кандидат наук проезжал мимо по делам и завернул на станцию. Виктор познакомился с ним на практике в прошлом году и привлек его цепким умом, насмешливостью над «мечтателями», трезвой, практической жилкой, умением схватывать на лету суть явлений и готовностью просиживать над опытами дни напролет. На этом они и сошлись. Звали кандидата Прохором Васильевичем Ненькиным.

— Ба, так вот куда ты распределился? — воскликнул Ненькин. — Ну, расскажи, что ты тут поделываешь?

— Ищу ростовое вещество, — без тени улыбки отвечал Виктор.

— Что? Ростовое вещество? Ну, братец, ты меня огорошил. Такой серьезный молодой человек… Ты шутишь?

— Нисколько. Мне не до шуток. Попался интересный клевер. Рост, листья, цветы — все фантастично. Увидишь — залюбуешься. Но таким он был прошлым летом, а нынче — как отрезало, достиг обычного уровня и дальше — ни на шаг. Вот и мучаюсь вместе с его хозяином, но путного объяснения этому придумать так и не могу.

Виктор злился, но злился не на клевер, а на себя. Поцыкал языком, будто болел у него зуб. Ненькин с минуту глядел ему в глаза, не понимая: может быть, молодой человек все-таки шутит?

— Клевер! Фантастика! То растет, то не растет. Что за чушь, братец? Никак не возьму в толк: неужели ты говоришь серьезно? Ты надолго сюда? Что ты скажешь, если я похлопочу и помогу перебраться тебе в наш институт?

— Не надо, — сказал Виктор. — Меня уже хотели отправить отсюда… в колхоз. Старик прямо разорялся. Я отказался наотрез. Он обиделся и теперь не разговаривает со мной.

— Так то в колхоз. А я зову в институт. Есть разница, дурашка?

— Для меня нет.

— Вот как? — поднял плисовые брови Ненькин. — Значит, у тебя серьезно? А ты болтаешь про клевер да про какое-то ростовое вещество?

— Это временно. Пока тут приживусь да поднакоплю фактов, сведений, идей и другого снаряжения для своего дела.

— Что хоть за дело-то? — узкие глаза Ненькина выпытывающе остановились на Викторе.

— Дайте срок. Я никому пока не говорил. Когда старик бесился надо мной, так и тянуло за язык, но я и ему ничего не сказал. Рано.

— Ну, гляди. — Ненькин потух. Без привычной ему живости стал он, как куль с мякиной, тяжеловат и вял. Но долго быть таким не позволял ему характер. — Да, вспомнил, — он встряхнулся, ожил. — Недавно мне рассказывали… Ты случаем не у такого допотопного монстра… то бишь у селекционера, в подчинении? До войны по колхозам устраивали хаты-лаборатории, выделяли опытные участки. Имена опытников гремели по стране. Объявился один такой монстр где-то и тут, под Вязниковкой. Стал чем-то прополаскивать семена пшеницы и сеять куст от куста на расстоянии. Осенью пригласил корреспондента, тот настрочил статейку — что-то такое о пространстве для роста и развития растений и пользе промывания семян. Получилась потеха на весь район. Люди читали и смеялись. Когда стали разбираться, в чем дело, то оказалось, что опытник отобрал с семенных участков самолучшие растения и показал их корреспонденту. Наговорил ему, что вычитал из книг, а кое-что присочинил корреспондент.

Ненькин отсмеялся, вытер платочком глаза; видя, что это не позабавило и не развеселило Виктора, посерьезнел, но глаза, хитроватые и узкие, так и остались лучисто-веселыми; добавил:

— Вот что посоветую тебе о клевере. Съезди-ка на химкомбинат. Там лаборатория проводит опыты с новыми удобреньями. Прошел слух о стимуляторе для трав. Уж, верно, занялись они и клевером. Био-стио-стимулятор… Чем не ростовое вещество? — Он ухмыльнулся.

Так, с этой веселой ухмылочкой, Ненькин и уехал со станции.

Вечер надвинулся теплый и темный. Виктор стоял у раскрытого окна, прислонясь к косяку головой. Он был один-одинешенек в агротехническом кабинете. Под коричневым эбонитовым колпаком на столе горела лампа. Перед ним из темноты проступала улица, дома, небо, подернутое черным туманом — мглой, сквозь которую едва пробивался дальний свет звезд. Кто-то невидимый шагал по дороге, долетел скрип калитки, послышались тихие голоса.

Кабинет от окна до двери просквозило как током. Виктор качнулся, вгляделся и увидел входившего Чухонцева.

— Съездил?

— Съездил.

— Ну и где клевер лучше? У нас или у них?

— Вот, гляди. — Виктор достал из портфеля сноп влажной, чуть привядшей травы. — Такой же, как у тебя на стенде.

— Когда они его получили?

— Этот, как видишь, сегодняшнего укоса.

— Они украли у меня идею! — истерично закричал Чухонцев.

— Кто? Ты можешь это доказать?

— Откуда я знаю? Я недаром боялся! Я как предчувствовал, что это случится! И вот — случилось!

— Погоди, давай-ка разберемся, — остановил его Виктор. — Они говорят, что давали тебе удобрения. Ты испытывал их?

— Да, я испытывал кое-что, но толку от этого было как от козла молока.

— Они ведь тоже могут заявить, что никакого нового клевера ты не вывел, никакого нового способа сева не открыл, а воспользовался их удобрениями.

— У них тогда тоже ничего не выходило, — бормотнул Чухонцев.

— Зато сейчас посмотри! А у нас?..

— Теперь я понимаю, чего не хватало в этих удобрениях. Компонентов, которые ввел в них я. Я первый открыл это! Я опередил их на целый год!

— Но ведь они создали эти удобренья, а не ты.

— Без меня у них ничего не вышло бы! — Выкатив глаза и раздув ноздри, Чухонцев с апломбом заходил по кабинету.

— Меня тут поддержат, — заговорил он, остановившись. — Я, как сотрудник станции, первым открыл воздействие на клевер нового, созданного при моем участии удобрения. Станция защитит мой приоритет. Ты должен поддержать меня. Что? — подскочил Чухонцев к нему. — Отказываешься? Струсил? Уходишь в кусты? Ты еще пожалеешь. Слышал, как отзывался о моем клевере профессор? Это что-нибудь да значит.

Чухонцев крутнулся на месте и выбежал из кабинета. По крыльцу прогрохотали шаги, и все смолкло.

Виктор грустно посмотрел в окно. Вот с клевером и покончено. Он понимал упорное желание Чухонцева числить себя автором открытия. Ведь если кто и был обманут в этой истории, то прежде всего он сам.