Сводные. Тихоня для хулигана

Отвязный пасынок в одних трусах, зажимающий её родную дочь – зрелище не для слабонервных. Но заставить себя отстраниться от Стаськи, оказывается выше моих сил.

Остатки совести отчаянно ведут борьбу с желанием заполучить гораздо больше, чем обычный поцелуй.

– Хотя нет, не отвечай, – холодными пальчиками закрывает мне рот, не давая ни ответить на вопрос, ни поцеловать её. – Ты уже говорил мне – "ты мне, Исаева, не нравишься. И ненавижу я исключительно ТЕБЯ."

Без запинки цитирует меня, говоря слово в слово, ту самую зло брошенную фразу.

Крыть нечем. Я, действительно, совсем недавно испытывал именно ненависть. Жгучую. Стойкую. Но ключевое слово здесь – испытывал. Всё успело измениться, неожиданно даже для меня.

Но как теперь я могу переубедить её, если сам наломал дров?

Мою уверенность подпитывает только сожаление, проскользнувшее в голосе Стаси.

– Не думал, что ты такая обидчивая, – осторожно убрав от своего лица ладошку, стараюсь говорить вкрадчиво и тихо, почти переходя на шёпот.

Но выбранный мной тон и безобидная фраза не производят на Стасю впечатление. Поймав её недовольный взгляд, в груди под рёбрами снова начинает неприятно саднить.

Чёрт бы её побрал, упрямицу! Мне и без её упёртости тяжело. Со мной какая-то дичь творится, все внутренности наизнанку, а Исаева упирается, даже выслушать не хочет.

Дёргается, как пристукнутая, в надежде вырваться. Недовольно фыркает, когда я, обхватив тонкие запястья, намеренно поднимаю их над её головой, прижимая к стене.

Стася заметно напрягается, но не спешит вырываться. Смотрит с мольбой в глазах, а сама губки приоткрывает. И я уже не понимаю, чего она ждёт от меня… чтобы я её отпустил или продолжит невербально доказывать свою симпатию.

Чувствуя, как стремительно учащается пульс, больше себя не контролирую. Пробно касаюсь мягких губ, зажмурившись от острого удовольствия. Кажется, мы оба даже дышать перестаём, потому что нас накрывает просто сумасшедшей, жаркой волной.

Стася становится до одури отзывчивой, а моё подсознание никак не желает успокаиваться, снова и снова усиливая желание крепче прижаться к девчонке.

Понимая, что заведённый до предела мне будет трудно откатить свой напор, нехотя отстраняюсь.

Смотрю на раскрасневшуюся Стасю и кайфую.

Как же всё-таки она безумно красива. Без тонны лишней косметики, с естественным румянцем и ошалевшим блеском в глазах.

Такая хрупкая, нежная и неповторимая. Непохожая ни на одну из моих бывших и мимолётных. И зачем только я так долго искал в её лице врага? Стрессовал сам и доводил её? Ведь целоваться, оказывается, куда приятнее, чем бессмысленно воевать.

– Ещё вопросы остались? Или мне повторить сладкое доказательство симпатии?

– Нет, нет, – торопливо даёт понять, что с неё хватит. – Прекращай!

Высвободив руки, суетливо прикладывает ладони к своим щекам, пряча красочное смущение.

– Жаль, – с искренней досадой выдыхаю короткое слово, не стесняясь обнажить реакцию. – Мне очень понравилось! Понижаю голос. Неспешно, с маниакальным удовольствием наматываю на палец влажную прядь её волос. Пару секунд Стася не шевелится. Прячет взгляд. Дышит поверхностно, словно забыла, как нужно вдыхать полной грудью. А спустя недолгий ступор, нервно опускает руки вдоль тела, стараясь не касаться моего оголённого торса.

– Тебе и с Алёнкой нравилось лизаться, – недовольно кривится, брезгливо выплюнув не слишком красивое для хорошей девочки слово.

– Ты ревнуешь, – озвучиваю очевидную нам обоим вещь.

Повторяю подушечкой пальца линию челюсти Стаси, останавливаюсь на подбородке, чтобы следом приподнять его. Заглянуть в Стасины глаза и ожидаемо увидеть в них фальшивый протест.

– Нет.

– Это был не вопрос, а констатация факта, – мне нравится делать ехидные замечания. Так и подмывает всякий раз задеть, подколоть.

– Нет, я тебя не ревную, – в голосе звучит нетерпение. – Чтобы испытывать это бесполезное чувство, нужно как минимум питать симпатию к человеку.

Не пойму, кого она сейчас хочет убедить в отсутствии чувств… меня или себя?! Смешная..

– Очень, очень впечатляющая ложь, но нет… я не верю. Я видел, как ты таращилась на нас с Алёной на кассе. Как подглядывала за нашими поцелуями.

– И что с того?

Еле сдерживаю чёртову улыбку. Лёд тронулся. Мы говорим уже больше пяти минут, но никто из нас не включил агрессию.

– Значит, ревнуешь и значит… я тебе нравлюсь. Признай уже это.

Стася нервно дёргает плечами, словно пойманная с поличным, вновь пытается опустить голову. Мне хватает этих доказательств, чтобы больше не смущать девчонку. Хотя она очень прикольно идёт багровыми пятнами от смущения и за этим наблюдать - одно удовольствие.

Но я хочу получить ответ на самый интригующий вопрос.

– Ты с Полежаевым мутишь?

Задаю вопрос в лоб прежде, чем Стася бы успела опустить глаза и спрятать от меня правду.

В ожидании моё сердце неожиданно пропускает удар, а после начинает бешено биться. И за его неистовыми ударами в грудь, я не сразу различаю в повисшей тишине стук в дверь.