Через забор

— Расскажи мне, Кортни. Я здесь, с тобой, — нежно подтолкнул ее я.

— Он словно возненавидел меня. Толчки превратились в удары, щипки в шлепки… и грубые слова… — в её голосе сквозила боль. — Это стало постоянным.

— Твой отец не остановил это? И ничего не сделал?

— Я никогда не была близка с отцом. Можно было не сомневаться, кто именно его любимый ребёнок. Он постоянно сравнивал меня с Энди. Почему я такая слабая? Почему не популярна? Почему постоянно болею? А после того как умерла мама, он больше не пытался скрывать своего отвращения. Он постоянно пил. И позволял Энди делать всё, что тот хотел. В глазах отца Энди не мог сделать ничего плохого. Если бы я попыталась поговорить с ним, он просто велел бы мне приободриться и перестать ныть, — её наполненные болью глаза посмотрели на меня. — Помню, однажды, когда он был пьян… он сказал, что даже не уверен, его ли я дочь. Сказал, что не мог поверить, что стал отцом такой неловкой, уродливой, бесполезной девчонки. И что, если я его, то это самая большая ошибка в жизни, и пожелал, чтобы я умерла вместо мамы.

— Кортни… — тихо ахнул я.

«Как мог отец сказать такое собственному ребёнку?»

Кортни закрыла глаза.

— Шли годы, а становилось только хуже. Этому просто конца не было. Один из них постоянно приставал ко мне, критиковал, ругал за то, что я делаю неправильно. И, судя по всему, неправильно я делала абсолютно все. Я старалась, чтобы они были счастливы: не мешала, содержала дом в чистоте, научилась готовить и получала хорошие оценки в школе, чтобы папа мог мной гордиться. Но этого было недостаточно. Я ничего не значила для них. Я стала ещё более замкнутой, у меня не было друзей. В школе меня дразнили «толстухой», «заучкой» и «ходячей болезнью». Зачинщиком был Энди, и другие, глядя на него, это подхватывали. У меня не было ни минуты передышки. Когда я возвращалась домой, всё повторялось, а временами бывало даже хуже. Энди также нравилось шутить надо мной, — Кортни поднялась к голове, где, как я уже знал, находился шрам.

Я взял ее руку, поцеловал, и нежно проводя пальцем по шраму.

— И как это произошло?

— Я ненавидела наш подвал. Там было темно, затхло и просто… — Кортни содрогнулась, — ужасно. Я боялась спускаться туда и делала это только в случае крайней необходимости. Энди говорил, что там живёт Бугимен, и что однажды он поймает меня. Когда мне всё же приходилось спускаться в туда, он часто выключал свет, чтобы напугать. Однажды, думая, что одна в доме, я пошла в подвал, чтобы кое-что оттуда взять. Я уже начала подниматься по лестнице, когда свет выключился, а дверь захлопнулась. Я знала, что это Энди и начала умолять его выпустить меня. Я слышала, как он смеялся, но дверь так и не открывал.

Глаза Кортни наполнились слезами, словно она снова переживала свой страх. Она задрожала, и я сжала её ладонь в молчаливой поддержке.

— Вдруг я услышала, как кто-то поднимается по лестнице, прямо за моей спиной, тяжело дыша и шепча моё имя, — Кортни с дрожью вздохнула. — У меня началась истерика, я кричала, умоляла, чтобы Энди открыл дверь. А потом… потом холодные, влажные пальцы коснулись моей шеи, и я потеряла сознание.

«Гребанный говнюк!»

Мне так хотелось накостылять ему сейчас, что я большим трудом смог успокоиться и сказать:

— Не удивительно, ведь ты была так напугана.

— Да. Очнулась я уже не в подвале — я лежала на полу кухни в луже крови. Оказывается, позади меня был друг Энди, и когда я упала с лестницы, то потащила его за собой. Он сломал руку, а я разбила голову о ступеньки… — она провела пальцами по шраму. — Заживало очень долго.

— Разве они не отвезли тебя в больницу? — ужаснулся я.

— Отец отвёз, когда позже вечером вернулся домой. — Кортни невесело рассмеялась. — Кровотечение так и не остановилось и ему просто пришлось. Он ужасно ругал меня и обзывал, но всё же отвёз. У меня было много ушибов, и в больнице мне стали задавать вопросы. Папе это не понравилось. Я все повторяла, что была одна дома, когда упала с лестницы, и, наконец, меня оставили в покое, зашили рану и отправили домой.

— Твоего брата-козла наказали?

— Нет.

— Почему? — выплюнул я сквозь сжатые зубы.

— Он сказал отцу, что я специально толкнула его друга, который поднимался по лестнице, сбила его с ног, а затем не удержалась и ушиблась головой.

Я фыркнул.

— И он, конечно, поверил?

— Нат, он с готовностью верил всему плохому обо мне.

— Но ты пыталась рассказать ему правду?

Кортни покачала головой.

— Почему?

Она отвернулась.

Я приподнял её голову подбородок, заставляя посмотреть на меня.

— Скажи мне.

— Энди пригрозил, что расскажет всем в школе, что я споткнулась, упала на его друга и своей толстой задницей сломала ему руку. — Кортни оттолкнулась, встала с дивана и поглядела на меня сверкающими глазами. — Мне и так тяжело жилось, ещё больше унижений не хотелось. Я держала свой рот на замке, и некоторое время жила с насмешливыми замечаниями отца и брата, что я такая неловкая, что спотыкаюсь даже о собственные ноги. По крайне мере, мне не приходилось слушать это в школе, а когда отец и Энди поняли, что я не реагирую на их колкости, то перестали.

Я до боли стиснул кулаки, пытался не показать, насколько зол.

— Что ещё он делал?

Кортни передернула плечами.

— После того случая с подвалом, он в основном запугивал меня. Ему нравилось заставать меня врасплох. — Она протянула руку, и я увидел ещё один шрам на ладони. — Однажды он подкрался и схватил меня, когда я резала хлеб для бутербродов. Нож выскочил из рук, и я сильно порезалась, прямо до кости. В тот день мне пришлось самой идти в больницу.

— А где был твой отец?

— Пьяный валялся на диване, — она со стыдом понурила голову. — У меня не было денег, чтобы вызвать такси.

Я зажмурился.

«Бесхребетный мерзавец!»

Кортни словно на автомате продолжала рассказывать о своём болезненном прошлом.

— Он постоянно угрожал мне, обзывал, щипал так сильно, что оставались синяки. Делал всё, чтобы я была несчастной, напугал, например, подбрасывал ужа в кровать или сморкался в мою подушку. Однажды он налил краску в мой шампунь и неделю у меня были зелёные волосы. В школе все просто ухахатывались надо мной — жуткие глаза, жуткие волосы… так много оскорблений я никогда не слышала.

— И твой отец закрывал на всё это глаза?

— Отец никогда не видел в Энди ничего плохого. По его словам, это была всего лишь детская ревность. И ему самому нравилось высмеивать меня. Называть жирной свиньёй или… маленьким слоном, или ещё какими-нибудь обидными прозвищами. Ему было плевать на меня, Нат. Когда мне было тринадцать, я, наконец, поняла, как мало значу для него. Я заболела. На самом деле заболела. Часами я упрашивала отца вызвать скорую помощь, а, когда он все же вызвал, было уже слишком поздно — мой аппендикс лопнул. Я была на волосок от смерти. У меня остался огромный шрам после операции. Но хуже всего было, когда я очнулась в палате совсем одна. Я была так больна и так потеряна, а рядом никого не было, — она грустно покачала головой. — Понимаешь, мне так хотелось, чтобы кто-то обнял и утешил? Чтобы кто-то сказал, что всё будет хорошо, но никто не пришёл.

Кортни ненадолго замолчала.

Я изо всех сил старался сохранять спокойствие. Мне хотел ударить что-нибудь, орать матом, но я сдерживал свои чувства, чтобы Кортни могла разделить свои со мной. Чувствуя необходимость прикоснуться к ней, я обхватил ладонями ее руку.

Наконец Кортни снова заговорила:

— Я узнала, что докторам он сказал, что нашёл меня в таком состоянии, когда вернулся домой, хоть на самом деле он был дома целый день. Он просто не хотел лишнего беспокойства. А мне было слишком стыдно рассказать, что всё было совсем иначе.

— Почему тебе было стыдно?

— Потому что тогда все бы узнали, насколько нелюбима я в собственной семье. Что для своего отца я была пустым местом. Он даже не навещал меня, пока я лежала в больнице, кроме одного раза, когда привёз несколько вещей и второго, когда забирал, чтобы отвезти домой. Я всё это время лгала. Я говорила людям, что он приходил, но они просто не видели его или что он работал в две смены. Я не хотела, чтобы кто-то знал, насколько я одинока.

— Кортни, — прошептал я.

Мне было так грустно за маленькую девочку, которая была так ужасно одинока и нуждалась в любви и заботе.

— Самое печальное, что я не хотела возвращаться домой. Несмотря на уколы и капельницы, в больнице мне было намного лучше. Медсестры хорошо ко мне относились, и никто не доставал меня. Я могла читать и спать и просто… жить, — Кортни потеребила край своей футболки. — Я вернулась домой и в первый раз по-настоящему осознала, что отец и брат никогда не изменят свое отношение ко мне.

Я закрыл глаза, почувствовав боль в её голосе.

«Сколько же боли, жестокости и пренебрежения она перенесла».

— Ничего не изменилось? Даже после того, как они… чуть не потеряли тебя? — Я содрогнулся от одной этой мысли.

— Нет. Они продолжали меня игнорировать. Я перестала надеяться, что они когда-нибудь полюбят меня, — она помолчала. — Ах, нет, они всё же сделали мне подарок.

— Да?

— Купили абонемент на фитнесс. Они верили, что если б я не была такой толстой, с моим аппендиксом было бы всё в порядке, и я не вызвала бы столько хлопот.

«Не вызвала бы столько хлопот? Из-за их пренебрежения она чуть не умерла, но они обвинили её в этом?!»

Я пожалел, что Энди нет рядом. Он бы не ушёл на собственных ногах.

Пытаясь успокоиться, я несколько раз глубоко вздохнул. Мои руки были так плотно сжаты, что костяшки пальцев побелели, и мне пришлось постараться, чтобы расслабить их.

— Твой отец бессердечный, слабовольный ублюдок. А твой брат… Мне хочется найти его и выбить из него все дерьмо. Твое рождение, тебя саму должны были воспринимать как подарок. Как что-то драгоценное, — я вспомнил свою сестру и то, как я её обожал, — тебя должны были любить, а не причинять боль.

— Ну, а меня не любили. Энди сказал однажды… что его жизнь была прекрасна, пока не появилась я. И что, если бы я не болела, то мама бы не умерла. А мой отец не раз говорил, что я самая большая ошибка в его жизни. Они оба постоянно твердили мне, что я разрушила их жизни, и что я должна им, — она покачала головой. — Они до сих пор так думают, судя по последнему визиту ко мне Энди.

— Это не так, — я привлёк Кортни её к себе. — В этом никогда не было твоей вины. Ты была ребёнком. Твоя мама умерла из-за несчастного случая, аварии. А твой отец… чёрт, он взрослый человек. Он должен был защищать тебя.

— Они не любили меня. И по-прежнему не любят, — её губы задрожали. — Я никогда ничего не значила для них. Я никогда ни для кого ничего не значила. Чтобы я не делала, как бы не старалась, этого всегда было недостаточно.

— Ты много значишь для меня. Тебя мне достаточно. Ты всё, что я когда-либо хотел, — настаивал я, заглянув в её наполненные болью глаза.

По щекам Кортни потекли слёзы.

— Я не достойна тебя, Натан. — Ее голос дрожал от усилий, когда она это произносила.

— Это не так.

Она с отчаянием покачала головой.

— Я никогда не знала, каково это… быть с кем-то в отношениях Я была одинока всю свою жизнь.