Самый завидный подонок

Члены клана Локк занимают передние стулья, стоящие перед столом адвокатов. Мне же, с моим пушистым приятелем, достается позорная детская часть стола.

Все члены клана Локк в великолепных нарядах, и сами они невероятно красивы. У всех женщин потрясающие укладки, хотя, может быть, у них просто хорошие гены. Люди с хорошими генами, как правило, женятся на других людях с хорошими генами. И, в конечном счёте, спустя поколения рождаются дети, имеющие еще лучшие гены. А затем эти дети находят соответствующие пары.

Как носы у пекинесов, только еще лучше.

Так что я разрабатываю теорию, поскольку чтение завещания начинается с распределения денег с различных зарубежных банковских счетов.

Каждый раз, когда я надеюсь, что участь банковских счетов в завещании определена, появляются новые списки, которые начинает зачитывать адвокат. Какая-то клоунская машина с иностранными счетами.

Я на самом деле приятно удивлена, что Бернадетт не забыла о Смакерсе. Было бы здорово, если бы я смогла водить его к ветеринару с Парк-Авеню, который знает его с детства. И если будут деньги на его изысканную еду, я смогу покупать ее. Надеюсь, будет такой способ предоставления средств, где мне не придется взаимодействовать ни с одним из наследников Локк.

Адвокат переходит на недвижимость. Я достаю свой телефон и проверяю Твиттер. Это занимает вечность, после чего мы переходим к перечислению неоригинальных названий компаний. Похоже, империя Локков простирается по всему миру. Здесь Locke Companies, Inc., Locke Holdings, Locke Capital Group, Locke Asset Management, Locke Architectural Services и прочее.

Я нахожусь в середине важной операции, включающей в себя ретвит мема енота в юбке балерины, когда список неоригинальных названий компаний завершается.

— Смакерсу, чьи намерения и решения во всех вопросах будут истолкованы Викторией Нельсон.

Я поднимаю глаза, натыкаясь на десяток угрожающих взглядов. Кроме Генри. Человеку, вроде Генри, не нужно тратить энергию на такие вещи, как угрожающий взгляд. Он просто щелкает пальцами, и ты уничтожен.

Адвокат продолжает работу. Говорит что-то о сроке естественной жизни Смакерса или десятилетия, в зависимости от того, что наступит раньше, а затем что-то еще, еще, еще и еще.

— Это чушь, — Генри встает. — Я оспариваю все это. Все.

Адвокат поднимает руку.

— Генри, — говорит он успокаивающим и предупреждающим тоном. — Напоминаю, что любое оспаривание завещания сводит на нет положения о недвижимости и холдингах. По любому юридическому иску…

— Она не могла этого сделать, — говорит женщина.

Я встаю.

— Пожалуйста, может кто-нибудь объяснить…

— Да ладно вам, — говорит пожилой человек. — Вы точно знаете, что произошло.

Однажды по весне, после того, как умер мой отец, один из наименее плохих парней мамы взял нас на Какао-Бич, и ночью мы светили в дыры в песке, а маленькие крабы выскакивали оттуда. Мне кажется, я чувствую себя, как те страдающие от вспышек крабы, желающие сорвать с себя каждый дюйм своего панциря.

Но я не могу подчиниться этому инстинкту. Это только усугубит ситуацию.

Ты должна постоять за себя или хотя бы попытаться.

— Можно ли просто повторить последнюю часть? Все, что касалось Смакерса?

— Ты не понимаешь? — со стальным спокойствием спрашивает Генри. — Уверена, что не помогла Бернадетт написать завещание?

У меня тошнотворное чувство дежавю.

— Я бы никогда не сделала этого. Я даже не знала, что она, вы понимаете… — я жестикулирую в сторону люстры. Мой протест встречают насмешливые взгляды.

Младший, менее горячий Генри, вступает в действие.

— Может быть, Смакерс помог написать его. Разве Смакерс не продиктовал свою волю? — он имитирует в воздухе кавычки.

Пот стекает по моей спине.

— Слушайте, когда она попросила меня позаботиться о Смакерсе, она сказала мне, что оплатит расходы на его специальный салон и ветеринара. Так что если она оставила что-то для этого…

Глаза Генри холодно мерцают:

— Я бы сказал, контроль над многомиллиардным концерном в состоянии оплатить несколько подобных затрат.

Я хмурюсь, не уверенная: это шутка или что.

— Люди попадают в тюрьму за такие вещи, — говорит молодой родственник Генри.

— Попридержите свой пыл, Бретт, — говорит адвокат.

— Почему я должен придержать свой пыл? — рявкает Бретт. — Я не собираюсь терпеть это дерьмо!

— Это должен был быть ветеринар и прочее, — говорю я. — И ультра-пушистая укладка в модном салоне со свежим кроличьим мясом.

Но я что-то не вижу этих конкретных сведений, которые улучшили бы чье-либо настроение в этой комнате.

Генри смотрит мне в глаза:

— Ты пытаешься украсть компанию, которую основал мой дедушка. Как насчет того, чтобы не оскорблять наши умственные способности?

Одна из женщин Локков хватает руку адвоката:

— Собака не может контролировать пятьдесят один процент международного концерна, ведь так?

Пятьдесят один процент? Холодок пробегает по мне, когда реальность того, что происходит, накатывает на меня. Бернадетт оставила гораздо больше денег, чем на ветеринара и собачью еду.

— С мисс Нельсон, выступающей в качестве регента? — уточняет адвокат. — Может, ведь тогда это ничем не отличается от предоставления контроля ребенку с опекуном, действующим в интересах этого ребенка.

Контроль над корпорацией?

Бретт кидается в лицо некомпетентного и нелояльного к семье адвоката, передающего компанию мошеннице.

Он разблокировал режим взрывного урода настолько, что Генри приходится дернуть его назад и физически сдерживать его до тех пор, пока тот не успокаивается. Другой адвокат, адвокат по недвижимости, тоже отвечает на вопросы. Они спорят о каком-то моменте, опираясь на устав Локков. У всех он имеется на телефонах.

Я разглаживаю свое платье: простое, скромное платье, сшитое, чтобы сказать, что я невиновна, что я не тот плохой человек, о котором вы говорите. Я действительно не вру! Пожалуйста, поверьте мне. Хоть кто-нибудь. Как-нибудь.

Излишне говорить, что оно не придает желаемого эффекта.

Карли всегда находится в поисках способа заставить купить меня что-то красочнее пастели, хотя бы тона драгоценностей. Что-нибудь не серое, не черное или не коричневое. Я говорю, что не хочу, но правда в том, что я не могу.

Моя одежда для суда, когда мне было шестнадцать, была похожа на хребты Гранд-Каньона, выгравированные яростными ударами, бесконечными брызгами ненависти и насмешек. Прошло семь лет, нападки давно ушли, но одежда осталась.

Комната со злыми людьми. Как я вновь оказалась в таком положении?

У Генри снова появляется этот опасный блеск в глазах.

— Объясните, почему вы так сильно хотели получить опеку над собакой?

— Я хотела оформить опекунство, потому что я дала слово Бернадетт, плюс Смакерсу нужен хороший дом, — объясняю я. — Я, правда, просто ждала денег на причудливую еду и ветеринарные счета.

Генри достает свой телефон.

— Я звоню в полицию.

— Что? Что я сделала?

— Вы обманули уязвимого человека, — говорит он. — Вы притворялись, что можете читать мысли собаки, — он снова обращает свое внимание на телефон. — Гарри Ван Хорна, пожалуйста.

Это единственное, что он говорит в телефон. Потому что у таких людей есть друзья в отделе полиции.

Прямо как у Дэнниса Вудраффа и его семьи в Дирвиле. Локки могут даже знать Вудраффов или, по крайней мере, путешествовать в тех же кругах.

Лихорадочно прокручиваю завещание в своем уме. Бесконечный список компаний. Пятьдесят один процент. Что говорит о том, что Смакерс владеет или контролирует их все. Или мы оба.

Потому что я контролирую Смакерса.

Генри убирает свой телефон.

Я глубоко вздыхаю.

— Слушайте, ребята. Я здесь не для того, чтобы обобрать кого-нибудь до нитки. Честно! Я пришла сюда, потому что заветным желанием Бернадетты было сохранение образа жизни Смакерса, после ее смерти…

— Это все, чего ты хочешь? Ты готова подписать бумаги на этот счет? — рявкает Бретт.

— Возможно лишь назначение нового опекуна для Смакерса.

— Полиция уже едет, — говорит Генри.

Полиция. Смакерс начинает суетиться в моих руках. Я расслабляю свою смертельную хватку.

— Как насчет того, чтобы назначить тогда нового опекуна для Смакерса? — Бретт осматривает меня снизу-вверх. — Или же вы будете прекрасны в оранжевом. Малькольм, что скажете о регенте Смакерса, читающего его мысли из тюремной камеры?

Все говорят мне или про меня.

— Заставьте ее подписать что-нибудь… аффидевит… проверку на криминальное прошлое… — среди этой толпы молчит только Генри, смотрящий взглядом того малыша с фотографии, который о многом говорит.

Я цепляюсь за Смакерса, чувствуя, что против нас восстал весь мир. Даже Смакерс расстроен, хотя, подозреваю, это, скорее, от окружения незнакомых людей, они явно не рискнули бы погладить его.

— Давайте все выдохнем, — главный адвокат, мистер Малькольм, встает рядом со мной. — Все это приближается к принуждению. Контракт, созданный по принуждению, недействителен.

Все смотрят на Генри.

— Я офицер суда, Генри, — добавляет Малькольм.

— Да, ты офицер суда, который стоял рядом, когда мама находилась под влиянием мошенницы, — говорит Генри. — В этом-то и проблема, Малькольм.

— Она находилась в здравом уме, Генри, — отвечает Малькольм. — Это то, чего она хотела.

Малькольм и Генри продолжают обсуждать концепцию здравого ума.

Должна признать, в словах Генри есть смысл. Игрушечная собака, шерсть которой так часто укладывается, чтобы напоминать большой зефир, кажется очень плохим выбором для управления международной корпорацией.

Адвокат Малькольм поворачивается ко мне:

— За десятилетие до своей смерти Бернадетт передала Калебу Роуленду, одному из сотрудников компании, пятьдесят один процент акций своего покойного мужа, включающие его собственные двадцать процентов, а своего сына Генри назначила на должность генерального директора. Калеб и Генри были отличными распорядителями LockeWorldwide во всем мире. Под их руководством фирма значительно расширилась и создала огромное количество накоплений. Предполагаю, Смакерс позволит Калебу сохранить его акции, пока Генри продолжит работать в качестве генерального директора. Ты остаешься, Калеб?

Все смотрят на пожилого человека с густой шевелюрой блестящих седых волос. Думаю, это Калеб. Он скрещивает руки и фыркает.

Я чешу шейку Смакерса, пытаясь вспомнить, когда он последний раз писал.

Дыши. Думай.

Еще одна вещь, которую я узнала, в то время, пока была изгоем, это продумывание ответов, прежде чем принимать важные решения. Потому что один из способов застать вас врасплох — это заставить вас думать, что у вас нет времени на обдумывание.

— Не могли бы вы объяснить условия так, чтобы я поняла? — я спрашиваю Малькольма.

— Ох, черт возьми, — вздыхает Генри. — Мы обязаны проходить через эту шараду?

Я поворачиваюсь к нему:

— Ну все, я уже немного подустала от твоего отношения.

Я притягиваю маленькое личико Смакерса ближе к своему. Смакерсу не очень удобно, но мне кажется, что это сделает меня сильнее, пока я буду ругаться с ними.