Осенние

Глава 3

Как я психанула утром, минут через сорок, проснувшись уже по звонку будильника и обнаружив, что этот глаз снова посветлел! Слабая от бессонной ночи, но злая от обиды: ведь получилось же сначала! – я с трудом взяла себя в руки и снова закрасила глаз, как смогла, да ещё ластиком сделала порез через глаз снова еле заметным. Ещё подумала про результат: «До дыры же ему глаз дотру! Новый портрет нарисовать, что ли? А этот куда девать?! И будет ли этот портрет потом работать?»

Кофе не спас. В затуманенных бессонной ночью мозгах нудела лишь одна мысль: «Хорошо, что сегодня Женька не везёт меня на работу!» Обоснование сильное: в переполненном поутру транспорте заснуть точно не дадут, а вот мягкие кресла в салоне «мазды» усыпляют мгновенно. Уже в прихожей мельком глянув в зеркало – не крашусь же, только волосы пригладить! – снова чертыхнулась: моя прокушенная от напряжения губа кровоточила. Пришлось всё-таки взяться за мамину помаду и замазать её, да ещё пожалеть, что у меня такой нет – на всякий случай. Купить, что ли, после работы? Деньги теперь есть – на мелочь не жаль.

На работе позорно уснула – прямо за столом, скрестив на столе, перед компьютером, руки – щекой на них. Засыпала под резкий стук клавиш пишмашинок – проснулась в тишине. Ничего не соображающая, с головной болью, трудно подняла тяжёлую голову от стола и застыла: в комнате никого! Причём и рабочих машинок не видно и не слышно! Куда все подевались?!

Оказывается, Машенька скомандовала перетащить орудия труда в другой кабинет, а дверь в эту комнату закрыли, чтобы меня не будить. Порфирий Иванович не возражал. Кажется, именно он выдвинул теорию, что я влюбилась: видел, как я вчера приехала на работу на шикарной машине. А тут ещё на моём лице пара намёков на бурно проведённую ночь, да и впервые засечённая коллегами помада на вспухших губах! И женщины обрадовались: наша Алёнка наконец-то кавалера себе нашла!

В нашей конторе, этом стоячем болотце, любая новость – скандал века! А уж связанная со мной! Да ещё любовная!.. Ладно, хоть выспаться дали. Но это заслуга делового Порфирия: какой ему прок от непроспавшегося работника? Напортачит с перепечаткой – клиентов не будет.

Мне даже кофе преподнесли – знают, что люблю чёрный, без сахара. Выпив и придя в себя, я решительно провела пальцем под носом и хищно накинулась на все заказы, благо они оказались немногочисленными и короткими. Успела снова помочь с перепечаткой Машеньке, додиктовав ей научно-популярный опус профессора, и только потом повинилась, что нет, не влюбилась, и хахаля тоже нет, а просто друг возил в хорошую компанию знакомых студентов – праздновать первое сентября.

- Жа-аль, - вздохнула Машенька. – В нашей-то конторе кого найдёшь? Этих шкандыбайников, что ли?

И кивнула в сторону комнаты, где шумно и весело располагались главные рабочие конторы: маляры, штукатуры, электрики, плотники и слесари. Машенька могла и не кивать туда – там народ солидный и семейный в основном. Мне все если не в отцы годятся, то сами меня за малышню считают – я ж худая, лицо длинное. Да и шустрая – хожу быстро, потому что по-другому не умею. Никто из них не верит, что мне двадцать седьмой… В общем, наша контора – место то ещё. Из каждой здешней дамы сваху можно делать… Я фыркнула и спросила:

- Есть что-нибудь ещё?

- Для работы-то? Нет. Хочешь пораньше уйти?

Вопрос праздный. На часах только четыре. Порфирий раньше шести никогда не отпускает: а вдруг ещё заказов принесут?

- Нет, хочу пойти подышать свежим воздухом.

- А, вон что! Иди, конечно. Если что будет – сбегаем за тобой.

В нашей конторе магическая фраза «подышать свежим воздухом» означает посидеть в небольшом сквере за домом. Это такое уютное местечко, что его закрывают от основных дорог три дома – и все торцами. Так что за сидящими здесь наблюдать из окон некому, отчего я и люблю этот скверик. Скамеек здесь – раз-два и обчёлся. Но есть парочка, которая прячется среди загустевших на воле кустов: неизвестно, к какому жэу это место относится, дворников здесь почти не бывает, разве что иной раз появится какой-нибудь от границы своего «личного» дома да пройдётся метлой по краю дорожки.

Вот сюда я и пришла, прежде отчитавшись перед Порфирием о сделанном. Подумать надо было, а где ещё такое место найдёшь, где не окликнут не вовремя?

Лохматого парня я понимаю. Он меня испугал вчера здорово. Но и сам боится. Ещё бы… Как вспомню… Мало того, что вместо собственной физиономии увидел лицо своего родича, так оно ещё оказалось изуродованным. Нагнал на него страху портрет. А потом… Только начал успокаиваться, и на тебе – тревожный звонок: родич попал в аварию! Может, и не в аварию. Но факт тот, что лохматый увидел ЧП заранее. Подумал, наверное, обо мне сразу. И тут же меня обнаружил там, где меня вроде не должно бы быть. Потрясение за потрясением. Вот тебе и ведьма… Эх…

… Целую неделю шли дожди, и больше в скверике я не появлялась.

С портретом намучилась. Глаз – ладно. Затушёвывался. Но порез по нему и в самом деле начал лохматиться бумагой. Пришлось попробовать всё-таки нарисовать другой портрет. Ха… Все беды перескочили на второй! Первый стал обычным рисунком! Уже что-то. Я с облегчением вздохнула и принялась смелей работать с портретом.

Ну упрямый! Сколько я с ним шёпотом ругалась, из-за того что у него снова плохо с глазом и с порезом, – жуть! И так и сяк обзывала! А однажды истерика была: представила себя со стороны – ночь, портрет неизвестного, я к нему – к рисунку! – обращаюсь с руганью! Шёпотом! Выразительно! Как будто заклинания читаю!.. Пришлось голову укутать в одеяло – и там хихикала до слёз! Настоящая ведьма!.. Но устала от портрета и от работы над ним здорово.

Самое смешное – это, наверное, что портрет я как портрет и воспринимала. Обращалась к этому человеку как… ну, как Гаев у Чехова к шкафу обращался: «Дорогой, многоуважаемый шкаф!» Или, как бывает, с Мурзилой говорю. Да это-то ладно – все со своими собаками и кошками разговаривают! Ну, вот… А я завела себе портрет. Кхм.

Когда впервые поймала себя на этом отношении к рисунку, долго размышляла, почему так. Вроде и человек симпатичный: вон какое лицо! – почему бы не говорить с ним, скажем, как с человеком, который тебе позвонил по мобильному? Но… Как ни старалась… Нет, никак не получалось увидеть его живым.

За этими дождями и вечными тревогами, что там дома, с портретом, я как-то подзабыла, что Женька обещал звонить. Один раз мельком вспомнила, но сообразила, что ему в начале учебного года звонить просто некогда. Да и курс у него последний.

В субботу пришла – и, как обычно, сразу к портрету. О… Глаз остался таким же, а вот с порезом снова придётся повозиться. Взялась за ластик. Остановилась. Снова посмотрела. Значит ли, что у этого человека с глазом теперь всё в порядке? Ответа, наверное, никогда не узнать. Вздохнула. И принялась за кропотливую работу над порезом.

Вторник следующей недели… Дожди закончились – и закончилась моя работа над портретом, потому что тоненькая линия пореза не уходила, как я ни старалась. Наверное, шрам останется? Пожав плечами: зато глаз спасён! – отложила портрет под кипу разных бумажек в ящике письменного шкафа. Пару раз доставала – проверять на всякий случай, не изменилось ли что в худшую сторону, а потом перестала.

Снова подумалось, почему не звонит Женька. Хотелось бы быть уверенной, что у этого человека теперь всё в порядке. Но сама звонить не решилась. Женька – человек глубоко в себе, мало ли, в каком он сейчас настроении…

За пару дней сильнейший ветер высушил весь город от дождей, и скверик снова был в моём распоряжении, пока заказов нет. Я брала в ближайшем киоске мороженое, закрытый стакан с чёрным кофе и какое-нибудь пирожное, а в последнее время ещё и дешёвую булочку: зачастили к моей скамейке два голубя. Асфальтовый пятачок возле скамейки был небольшой – и пестрел неровными плитами от трещин. Две серо-синие птицы суетливо бегали по нему, подбирая кусочки булочки, пока я сидела и наслаждалась сухими осенними деньками. Мне всё казалось, что они – пара, и это было как-то… ласково, что я кормлю его и её.

Но, в отличие от прохладного августа, сентябрь – месяц всё-таки осенний. Я бегала в той же джинсе, но не боялась, что меня узнают, потому что теперь на улице ходила в лёгкой куртке, в чёрных, солнцезащитных очках – в солнечные дни, а в дожди – под зонтом. Ну и волосы собирала так, что кожу на голове иной раз чувствовала очень болезненно – приходилось заново распускать «хвост», делая его свободней. Ещё изменение – Машенька уговорила меня постоянно красить губы. Пришлось обратиться к Тане, а та примчалась с целой кучей фирменных помад, из которых мы, сидя в моей комнате и хихикая, подбирали перед зеркалом нужную расцветку. К помаде, в общем-то, я привыкла после необходимости маскировать прокушенную губу.

Дни тянулись однообразные, но мне нравилась их предсказуемость. Спокойней.

На рисование я наложила строжайшее вето. Даже под угрозой остаться совсем без денег я не пошла бы больше на Новый Арбат.

А ещё я заметила за собой странность, на которую можно было бы не обращать внимания, если б не обратили наши тётеньки-машинистки: я начала бояться незнакомых людей. Во всяком случае, я пыталась говорить с нашими заказчиками только тогда, когда в комнате рядом присутствовал ещё кто-нибудь из конторы. А если кто-то приходил и я знала о том заранее, то сначала убегала в другую комнату и слушала, зачем пришли, а потом выходила и садилась снова на своё место.

Может, поэтому всё чаще с наступлением сухой погоды я убегала за дом, в скверик. Здесь я ощущала умиротворение и какую-то защищённость. Порфирий не возражал: я – вот она, под рукой. Позвонить, а то и послать за мной кого-нибудь мальчишек-курьеров из конторы нетрудно, а те и не возражали: у меня всегда с собой шоколадка, и я не из жадин. Так что вместе с пацанами – чаще школьниками, подрабатывающими после уроков, сначала съедали вкуснятину, а потом уже шли в офис.

Сегодня заказов с утра нет. Я устроилась на любимом месте, предварительно сбегав за всякими сладостями, и собиралась смаковать своё пребывание в этом восхитительном местечке… Подтянув ноги на скамейку, на подстеленную газету, и обняв их, я сидела и тихонько бросала голубям кусочки булки, когда среди кустов заметила высокую фигуру, которая медленно и неуверенно приближалась к моей скамейке.

Странно… Послали кого-то за мной? Утро. Мальчишек нет. Могли бы и по мобильнику звякнуть. А может – мимо пройдёт? Надежда угасла… «Не дай Бог – пьяница какой-нибудь, которому и вторник кажется субботой», – мрачно подумала я. Некоторое время следила за чёрной фигурой, пока обречённо не поняла, что неизвестный человек точно идёт именно ко мне.

А потом пропала надежда, что это алкаш или бомж. Неизвестный оказался слишком близко. Короткое драповое пальто нараспашку, виднеющийся из-под него чёрный костюм, короткие чёрные волосы и узкие тёмные очки…

Я медленно спустила ноги со скамьи, готовая рвануть отсюда изо всех сил, появись только намёк на опасность… Один из голубей вспорхнул ко мне, на скамью, как бывало всегда, когда я забывала отщипнуть крошку: булку-то птицы в моей руке видели, помнили, что это богатство – им.