На ближних подступах

4

Вечером этого же дня отряд вновь отправился на задание. Шли медленно, след в след, как говорят охотники, «в пяту». У каждого за спиной из-под маскировочного халата горбом топорщился мешок с минами. На просеке Проскунин разбил партизан на две группы. Сам повел бойцов на большак Акулово — Каменки, а Горячев вместе с Орловым, Никитиным, Фомичевым и Мягковым пошли минировать тракт Зобово — Каменки.

Морозило все сильнее. В лесу было тихо. Никитин, шедший дозорным, часто останавливался, прислушиваясь к каждому шороху.

— Скоро будет дорога на Каменки, — сказал он шедшему сзади Горячеву. — Вы обождите, а я пойду разведаю. Всем сразу выходить рискованно.

— Иди. Если все спокойно — свистни.

Ждать сигнала пришлось недолго. С дороги донесся тихий свист. Все поднялись и вскоре вышли к Никитину на большак.

— Надо бы зайти в деревню, уточнить обстановку. А то, может, мины зря ставить будем, — вновь вызвался Никитин.

Горячев подумал.

— Хорошо. Пойдешь вместе с Орловым, — решил он.

Разведчики сняли маскировочные халаты, сбросили с плеч мешки с минами и скрылись в темноте.

Пройдя шагов сто в направлении деревни, Никитин и Орлов спустились в глубокий овраг, который вывел их к крайним домам. Залегли. Долго слушали. Вдруг на другом конце деревни взревел танковый мотор. От неожиданности партизаны вздрогнули, затаили дыхание. Мотор то взвывал на высокой ноте, то работал чуть слышно. Вот он заглох совсем, но через несколько минут взревел снова, как будто на том же месте.

— Любопытно. Один танк, что ли? — тихо проговорил Никитин.

Орлов зябко поежился, шепнул:

— Пошли назад. Все ясно как будто.

Никитин приблизил лицо к уху товарища, сказал спокойно:

— Не люблю я это «как будто», Павел Сергеевич! Когда служил на границе, у нас эти слова запрещенными считались. Ты тут подожди, а я все узнаю точно.

Он пополз по меже картофельного поля, на звук мотора. Орлов на всякий случай вынул из сумки гранаты, положил их перед собой. Вернулся Никитин минут через двадцать.

— Моторы прогревают, — сообщил он. — Ходят там двое от танка к танку. А утром на Каменки двинут. Точно.

Пригнувшись, они пошли к оврагу. Орлов спросил насмешливо:

— Ты что ж, Михаил Матвеевич, с немцами разговаривал? Они и доложили тебе, что на Каменки пойдут?

— Я в один дом заходил. Старик сказал мне, что немцы перед вечером жителей о дороге расспрашивали. На Каменки.

— Вот как! — удивился Орлов. — А если бы вместо старика тебя автоматчики встретили?

— Не должны были встретить, — невозмутимо сказал Никитин. — Часовые только до третьего дома доходили. Значит, в двух крайних домах немцев нет.

— Точный же у тебя глаз, Михаил Матвеевич! — похвалил Орлов.

Никитин недовольно хмыкнул:

— Нашел тоже точность! Все дома охраняются, два двора без охраны. Тут любой пацан вывод бы сделал.

Позже, на боевых заданиях, Никитин не раз удивлял товарищей своим хладнокровием, смекалкой и расчетливой смелостью. Но похвалы этот человек не любил. Он стеснялся и чувствовал себя неловко, когда о нем говорили. Зачем болтать? Хочешь учиться — другое дело. И многие партизаны, особенно молодые, учились у Никитина ровной, спокойной храбрости и военному делу. Впрочем, на храбрость у Никитина был свой, особый взгляд. Да, трусость и страх на свете существуют. Но если у человека нет этих пороков, так за что же его хвалить? За то только, что у него две руки и две ноги, что он не урод? Швырнул с десяти метров противотанковую гранату во вражескую автомашину? Так ведь удобный же момент был. Расчет — и только. Пролежал под кустом у самой дороги и сосчитал в проходившей колонне гитлеровцев? Так ведь бежать глупо было — тогда тебя наверняка убили бы. Стрелял почти в упор по вражеским мотоциклистам? Так ведь ты в засаде, замаскирован, а враг на виду. Все обычно, нормально. Трусом Никитин быть не хотел и не мог, а если его считают храбрецом, то, что поделаешь, людям рта не заткнешь, болтают…

Орлов и Никитин спустились в овраг. В самом низу, в зарослях ольхи и черемухи, мирно журчал студеный, незамерзающий ручеек. Сзади стальными дизельными глотками ревели гитлеровские танки.

Отойдя от деревни метров двести, партизаны вздумали выбраться на дорогу, проходящую невдалеке от оврага.

— Что за нужда по чащобе лезть, выбирайся наверх, — предложил Орлов товарищу.

Никитин начал карабкаться по крутому склону, но в это время со стороны дороги донеслось урчание автомобильных моторов. Хлестнули пулеметные очереди. Над верхушками кустов заныли пули.

— Пехоту подтягивают, — проговорил Никитин. — Каждого куста боятся, сволочи, прочесывают.

Горячев, Фомичев и Мягков обрадовались, увидев разведчиков.

— Это в вас палили? — спросил Горячев.

— Нет, — сплюнул Никитин. — В белый свет.

Медлить нельзя было ни минуты. По дороге могли вновь пойти вражеские автомашины. Выдвинув в обе стороны дозорных, партизаны начали ставить мины. Мерзлая земля с трудом поддавалась саперной лопатке. Минеры пустили в ход ножи. Горячев проверил ямки, выкопанные на дороге в шахматном порядке, стал снаряжать мины. Потом деревянные ящики присыпали землей, примяли ее ладонями, сверху припорошили снегом и замели хвойной веткой. Никитин ножом сделал на придорожной сосне затес-метку, и партизаны двинулись в обратный путь.