На ближних подступах

5

Поздно ночью обе группы минеров вернулись на базу. Евдокия Степановна подбросила в печку сухих дров. Из большой кастрюли на плите вкусно запахло мясной лапшой. Проголодавшиеся партизаны уселись вокруг стола тесным кружком. Фомичев принимал от Евдокии Степановны миски с лапшой, ставил их на стол. Считал громко, с шутливой строгостью:

— Раз, два, три… По две миски не брать. Заявки на добавку подавать мне, в письменном виде.

Орлов принял шутку:

— Ого, из молодых, да ранний! Но если у тебя талант, валяй поваренком. Только на раздаче чая. А все прочее — тут хозяйка Евдокия Степановна.

— Да я в начальники и не рвусь, — серьезно сказал Фомичев. — Я только советником буду: кому добавку дать, а кому — «придите, товарищ, завтра!».

Партизаны и Евдокия Степановна улыбнулись. А Фомичев, изогнувшись и взмахнув воображаемым полотенцем, почтительно поставил миску перед Орловым:

— Извольте кушать, Павел Сергеевич!

Горячев и Проскунин, сидевшие напротив, переглянулись. Во взгляде одобрение. Комиссар и командир ценили шутку, особенно теперь. В землянке, затерянной в лесу, такие веселые люди, как Фомичев, — сущий клад. Молодой, красивый, Фомичев был шутник и подковыра. Там, где он, хмурых лиц не бывает. Демобилизовавшись из армии перед самой войной, он охотно пошел в партизаны. С первых дней его полюбили в отряде за воинскую выучку и за легкий нрав. О его хитрости и смекалке в бою партизаны поговаривали: «Нашего Фомичева на кривой не объедешь».

Евдокия Степановна поставила на середину стола плоскую тарелку с горкой ржаных сухарей, и все принялись за еду. В большой землянке стало тихо. В углах шевелились густые тени. Свет от фонаря «летучая мышь», подвешенного к бревенчатому потолку, падал лишь на стол и на лица людей. Постукивание ложек, хруст сухарей, покашливания.

Вдруг Евдокия Степановна, ближе всех стоявшая к двери, насторожилась. И тотчас все услышали сигнал боевой тревоги.

— На втором посту! — сказал Горячев и выскочил из землянки. За ним — Проскунин, Фомичев, Орлов. И прежде чем остальные партизаны успели выбежать наружу, в распахнутую дверь вошел Бормотов, а за ним командир сводного отряда Глахов и связной.

Когда все, кроме Горячева, собрались в землянке, Бормотов поздоровался. Взглянул на стол, где стояли миски с лапшой, спросил:

— Это что, ужин или завтрак у вас?

— Сами не знаем, — улыбнулся Проскунин. — Люди только что с задания.

— Так, так… — Бормотов снял шапку, пригладил ладонью волосы. Спросил опять, с насмешечкой: — А почему повскакали-то все, лапшу бросив? Часовые тревогу объявили? Такой сверхбдительностью они вам все нервы перепортят. Чуть что — в ружье! Ни сна, ни отдыха.

Проскунин нахмурился.

— Ничего, Александр Иванович, сверхбдительность все же лучше ротозейства.

— Да, конечно. — Бормотов взглянул на Глахова, снимавшего пальто, добавил: — А надежная сигнализация и умение обращаться с оружием — это и совсем хорошо было бы.

Проскунин ничего не ответил. Он догадался, что часовые в чем-то проштрафились. Молчание прервала Евдокия Степановна:

— Лапша остынет. Садитесь за стол, товарищи!

Все разместились на лавках, выкроили места для гостей. Евдокия Степановна подала еще три миски.

— А вы неплохо устроились, — принимаясь за еду, сказал Бормотов.

Глахов оглядел над головой бревенчатый накат, подтвердил:

— Надежно устроились. — И похвалил Орлова, сидевшего напротив: — Вы настоящий строитель, Павел Сергеевич!

Фомичев, громко разгрызая сухарь, спросил весело:

— Не много ли заслуг на одного человека? Предколхоза, пастух, печник, а теперь еще инженер-строитель!

Орлов добродушно улыбнулся, а Глахов заметил:

— Заслуги человеку не в тягость. — И, попробовав лапшу, повернул голову к Шумовой: — Отличное блюдо, Евдокия Степановна!

В землянку вошел Горячев. Не сняв шапки, шагнул к столу. Лицо комиссара было озабоченным.

— Посты проверял? — спросил Бормотов.

— Да. Еще раз проинструктировал часовых.

— Заснул кто-нибудь, что ли? — нетерпеливо спросил Проскунин.

— Нет, Василий Федорович, но… часовой Макарушкин признался: он гранатой запустил.

— В кого? В вас?! — Проскунин вскочил с лавки. Глядел то на Бормотова, то на Глахова.

Бормотов отдал пустую миску Евдокии Степановне, поблагодарил. Ответил наконец на вопрос Проскунина:

— Да, Василий Федорович, гостинец в нас летел. И понимаешь, без всякого окрика, с дальнего расстояния. — Бормотов сунул руку в карман пальто, достал гранату. Подкинул ее на ладони: — Вот он, трофей. Угодила точно, но, к счастью, Макарушкин запал забыл вставить… Учить надо людей! Поручите это дело Никитину, ведь он прекрасный гранатометчик.

— Учили, объясняли. Черт его душу знает! — вспылил Проскунин. И тут же спокойнее сказал: — Но объяснений, видимо, мало, а кидать гранаты опасаемся: взрывы немцы могут услышать. Но что-нибудь придумаем. Найдем полигон подальше от базы, на болоте или в овраге.

— Надо это сделать. — Бормотов обвел взглядом партизан, спросил: — Что, спать, товарищи?

— Спать успеем, Александр Иванович! Новости хотели бы послушать, — сказал Фомичев. Он собрал миски, вытер тряпкой тесовый стол. Расставил кружки с чаем, которые от плиты передавала ему Евдокия Степановна.

— Новости? — переспросил Бормотов и задумался. — Хорошо, начну с близких нам дел. Сегодня партизаны из отряда Шапошникова тоже поработали. Аникеев, Грибов и Никитин, однофамилец вашего Михаила Матвеевича, расставили пятьдесят неизвлекаемых мин. Вырезали во многих местах кабель. Это хорошо. Задержка вражеских танков и орудий хотя бы на несколько часов — это очень важно! В нашем районе гитлеровцы задержатся, в другом постоят, в третьем замешкаются — это ведь помощь Москве! А за Москву, товарищи, сейчас идут жестокие, кровопролитные бои. Каждый задержанный нами танк — это спасенные жизни красноармейцев. То, что можем, мы будем уничтожать. И гитлеровцев и их технику! Но задерживать — тут у нас возможностей гораздо больше. Пусть наши дороги и мосты станут непроезжими, как противотанковые рвы, как надолбы. Это главное.

Бормотов оглядел молчаливых людей, сидевших тесно вокруг стола, понизил голос, сказал доверительно:

— И еще вот что, товарищи. Фашисты — вояки неплохие, упорные, хитрые. Об этом забывать нельзя. Их разведка и гестапо вышколены, натасканы. Но при всем этом гитлеровцы тупицы. Да, да, наглые, самоуверенные тупицы. В нашем районе фашисты чуть больше недели, а звериное лицо уже населению показали. Грабежи, запугивания, бесчинства, скотское поведение в крестьянских домах. Поэтому ненависть к оккупантам растет. Население готово нам помогать во всем. Но, товарищи, здесь мы должны быть осторожны. В села без крайней необходимости не заходить. Боевые операции проводить на дорогах, в лесу, в поле. Но не в населенных пунктах. Не давать карателям лишнего повода к расправе. За это вам не раз потом скажут спасибо женщины, старики, подростки.

Партизаны выразили свое согласие:

— Это точно! Фашисты без того прольют немало крови.

— Вот и договорились, — Бормотов потер ладонью лоб. Хотя в землянке было тепло, пальто он так и не снял: немного знобило, побаливала голова. — А уж если договорились, то уговор надо соблюдать, товарищи. Понимаю — трудно. Нелегко разведчику пройти мимо родного дома, не проведав близких. Да и обогреться, поесть, отдохнуть хочется. Но придется себя сдерживать.

Бормотов встал, улыбнулся:

— А теперь мой приказ: всем спать!

Когда партизаны разместились на отдых, Бормотов развернул на столе карту. Глахов охотничьим ножом застругивал красный карандаш.

— Ну, где и сколько? — спросил Бормотов.

Проскунин рассказал о минировании дорог. Глахов сделал пометки на карте.

— Хорошо, Василий Федорович! — сказал Бормотов, узнав о подробностях ночного похода. — А теперь давайте вашу карту.

Горячев развернул свою карту, точно такую же. Обозначил участки дорог, заминированные отрядом Шапошникова.

— Значит, все дороги на Каменки закрыты?

— Да, можем считать, что объезда у гитлеровцев нет, — ответил Бормотов. — К местам минирования пошлем разведчиков: о результатах работы мы должны знать точно.

Потом Проскунин рассказал о передаче Александрову обоза.

— Пожалуй, на Александрова положиться можно, — проговорил Бормотов и, почему-то взглянув на лежавших на нарах людей, тут же заговорил о другом: — Хорошенько продумайте, товарищи, связь и сигнализацию. Издали, с опушки леса, мы должны знать, есть ли немцы в деревне. К примеру, Анна Ивановна Карабашкина вывешивает на плетень белье, если в деревне гитлеровцы. Это надежно. Семидесятипятилетнюю женщину, вывешивающую белье, трудно заподозрить в связи с партизанами. И везде должно быть так.

Вскоре Бормотов, Глахов и Проскунин легли спать. В землянке бодрствовал один Горячев — на нынешнюю ночь начальник караула. Примостившись у печки, он острым ножом вырезывал из можжевеловой палки шахматную фигуру. Отгоняя дремоту, Горячев все стругал и резал крепкое, как кость, дерево. На палке обозначилась красивая голова коня.