На ближних подступах

2

Светлая, чудесная река Руза. С быстрыми перекатами, где стадами пасутся пескари, с глубокими, задумчивыми омутами. В омутах настороженно стоят щуки, а поверху гуляют красавцы голавли. Берега поросли ольхой, малинником, ивняком. В оврагах и овражках журчат холодные, прозрачные ручьи — хороши места! И не случайно издавна селились люди вдоль этой реки. Густо селились: из одной деревни видно другую.

Километрах в десяти от Осташева, вниз по течению, приютилась на правом берегу Рузы деревня Апухтино. Дальше, ниже по реке, начинается глухомань. Вдоль правого берега ни пройти, ни проехать. Глубокий овраг, из-под земли вырываются холодные родники, образуют топи. Непроходимые дебри ивняка, ольхи, крапивы, камыша. По левому берегу луга и перелески. Дальше от реки березовый и еловый лес. Здесь по берегам нет селений. Нет ни мостов, ни лав, ни удобных бродов. Еще ниже, километрах в шести от Апухтина, Рузу перекрывает плотина — это сабуровская мельница. В километре от мельницы хуторок Тупино. Рядом глубокий овраг, дальше глухой лес. Маленькое, тихое селение, всего три двора. И люди в хуторе привыкли к тишине, к спокойной неторопливости. Самые мирные люди. Рано ложатся спать, рано встают. Весной и летом здесь заливаются соловьи, кукуют кукушки, кричат беспокойные дрозды в кустах над рекой. Осенью и зимой все умолкает. Лишь далеко по реке слышно, как падает вода на мельнице. А в ветреные дни трудно различить, шумит ли вода или это гуляет ветер в вершинах деревьев…

В один из таких ветреных дней, в октябре 1941 года, на плотине сабуровской мельницы появились два немецких офицера и четверо солдат с автоматами. Офицеры закурили, огляделись вокруг. Налетевший порыв ветра обдал их брызгами, и офицеры надвинули фуражки поглубже. Подняли воротники непромокаемых плащей. Но ветер все усиливался, и немцы поспешили в дом мельника. Этот дом, просторный, добротный, немцам понравился, и они в нем поселились.

В тот же день немцы нагрянули в хутор Тупино. Проверяли документы. Особенно долго фашисты задержались в крайнем доме, у оврага. В этом доме, долгое время пустовавшем, недавно поселилась семья беженцев. Семья вся была в сборе. Офицер, говоривший по-русски, допрашивал всех членов семьи, подолгу читал каждый документ.

Глава семьи — Шеванов Иван Андрианович, лесник. Его жена — домохозяйка. Младшей дочери девятнадцать лет, фармацевт. Другая дочь, на два года старше, агроном.

— Коммунист, комсомолец есть? — спросил офицер, поочередно меряя допрашиваемых холодным взглядом.

— Нету таких, — за всех ответил Иван Андрианович и, погладив бороду, заговорил словоохотливо: — Смоленские мы, дом наш сгорел от бомбы, вот добрались до этих мест. Благодаря богу, тут домик пустой оказался. И нам хорошо, и дом целей будет, а то, нетопленный, сгниет…

— Корова, лошадь, овца есть?

— Нету, ничего нету, — опять ответил хозяин и вздохнул. — Вот кошка разве приблудная. Да и то, господин офицер, если сказать по совести, нестоящая, мышей не ловит и телом худющая…

— Прекратить болтовню! Философия не надо, когда на вопрос отвечай. — Офицер дал знак солдатам, стоявшим у двери с автоматами в руках. Начался обыск. Один из немцев осмотрел кровати, заглянул под печку, под стол, открыл чемоданы с бельем в другой комнате. Больше осматривать было нечего. Сунув в карман шинели нераспечатанный кусок земляничного мыла, немец сказал что-то офицеру и показал на дверь. Видимо, спрашивал, надо ли обыскивать сени. Офицер, не отвечая, встал и направился к выходу. Солдаты последовали за ним. Хлопнула наружная дверь. Когда затихли шаги кованых сапог, Иван Андрианович сказал:

— Пронесло! — от его простоватости не осталось и следа. На лбу резче обозначились складки, взгляд стал сосредоточенным. — Ну, что ж, — продолжал он почти шепотом, — ничего. Будем жить и работать.

Хозяйка вышла в сени, при свете спички оглядела углы, задвинула засов наружной двери. Вернувшись в комнату, она уселась на лавку, к столу. Начался «семейный» совет…

Окна не занавешивали. Если бы немцы вздумали вернуться и заглянуть в окно снаружи, они не заметили бы ничего особенного — семья и семья. Но семья эта была совсем необычная. Здесь были члены трех разных семей, объединенных для борьбы с оккупантами. Евдокия Семеновна Горелова с дочерью Валентиной, Румянцева Евгения, учительница Рюховской школы, Иван Андрианович Шеванов, заместитель директора совхоза «Болычево». Безобидные профессии, подтвержденные «документами», были придуманы в райкоме партии. Дом у оврага должен был стать партизанской явкой.

Несколько дней «смоленские» — так их назвали жители хутора — занимались хозяйственными делами. Заготовляли дрова, мыли полы, окна, промазывали глиной потрескавшуюся русскую печь. Все время «семья» была в полном составе, на виду у местных жителей.

— Хозяйственные, видать, домовитые, — судачили хуторские кумушки, приглядываясь к «беженцам».

Молодые учительницы, подруги, называли и прежде друг друга «Валя», «Женя», поэтому новая роль «сестер» давалась им без всяких усилий. Труднее было Ивану Андриановичу и Евдокии Степановне. В присутствии любопытных соседок они старательно говорили друг другу «ты», вместо привычных обращений по имени-отчеству, пользовались словами «отец», «мать». Мелочи, но их надо было принимать в расчет, постоянно о них помнить.

На людях «смоленские» держали себя просто, но не вступали в подробные беседы. Всем своим видом они показывали, что главное для них — их семейное гнездо. Пусть они здесь временно, но они хотят жить так, как привыкли. Если кто-нибудь из соседей, переходя на шепот, заговаривал о немцах, о войне, Евдокия Семеновна делала испуганные глаза, частила скороговоркой:

— И, милые, мы уже горя хлебнули! Об этих делах пусть начальство думает, а у нас дочки… Да и у вас семьи, а немцы-то рядом, мельница-то, вон она… — и умолкала и торопилась по своим делам.

Узнав от «беженцев» все, что можно было от них узнать, соседи оставили их в покое. «Смоленские» продолжали хлопотать по хозяйству. Выполняя наказ секретаря райкома Бормотова, они никуда не отлучались с хутора. Ждали распоряжений. Ждали связного. И всех членов «семьи» волновало одно: в райкоме, когда намечали партизанскую явку, были уверены, что в хуторе Тупино, в такой глуши, немцы не остановятся. Но фашисты поселились на мельнице. А что если связной не будет знать об этом? Если он зайдет ночью к мельнику?..

После долгих размышлений было решено, что в Осташево пойдет Женя (ее там в лицо не знали). Она осторожно попытается найти нужного человека и через него предупредит партизан о немцах в доме мельника. Выйти из хутора Женя должна была рано утром. Однако поход не состоялся.

В глухую полночь в крайнее от оврага окно дома кто-то постучал. Два редких и три частых щелчка по стеклу. Евдокия Семеновна, накинув пальто, пошла открывать дверь.

Володя Колядов, партизанский связной, прибыл по поручению Бормотова. Мокрый, в перепачканной глиной телогрейке (пробирался по оврагу), он сел на табуретку, которую подвинула ему Евдокия Семеновна. Сняв шапку, вытер рукавом мокрый лоб, пригладил слипшиеся волосы.

— Разденься, Володя, отдохнешь, поешь, — сказала Евдокия Семеновна, разглядывая знакомого паренька при свете маленькой лампы, которую зажгла Валя. У стола, одетые, стояли Женя и Иван Андрианович.

Колядов обвел всех усталым взглядом, но сказал решительно, по-мужски:

— Отдыхать некогда. Поговорим о деле, и я обратно.

Володя передавал инструкции Бормотова точно и ясно. «Семья» должна жить тихо, ничего не предпринимать без указаний. Со следующей ночи в дом у оврага начнут заходить партизаны. Мельницу держать под наблюдением. Присматриваться, прислушиваться к разговорам жителей окрестных сел, приезжающих молоть зерно.

— На мельнице поселились два немецких офицера и четверо солдат, — сказала Евдокия Семеновна. — Об этом в штабе знают?

— Нет, наверно, — покачал головой Володя. — Об этих немцах помину не было…

— Ничего, ничего, — вмешался Иван Андрианович, — ты, парень, передай поточней Бормотову наши соображения. Мы думаем так: квартира эта отличная. Немцы у нас документы уже проверили, здесь мы обжились. Люди на мельницу приезжают со всех деревень — узнать можно многое. Или что передать народу. Мельник человек хороший. Ну, а то, что немец под боком, — это ничего. Если все аккуратно делать — ничего. Дерзость нужна. У себя под носом вряд ли фашисты догадаются искать партизан. Охрану и то не всегда выставляют у дома.

— А может, сказать нашим, чтоб их прикончили? — спросил Колядов, и глаза его заблестели.

— Ты запомнил ли в точности, что я тебе сейчас говорил? — нахмурился Иван Андрианович.

— Запомнил. Не маленький, — проговорил Володя с обидой.

Иван Андрианович продолжал:

— Передай также и об этом: немцев трогать нельзя. Мельница на всю округу одна. В случае чего, ее фашисты разгромят, и людям зерно смолоть будет негде. Кроме того, из-за двух офицериков лишимся и квартиры и связь со многими людьми потеряем. Понял? Вот так. А теперь давай договоримся о сигналах: когда к нам идти можно, когда нельзя.

После короткого обсуждения сигнализация была установлена. При выходе из оврага поперек тропки будет лежать слега, значит — ход свободен. Для надежности у крыльца дома должна стоять рыболовная наметка с длинным шестом. Если наметки не будет — заходить в дом нельзя.

Когда все обговорили, Колядов надел шапку.

— Обожди, Володя, девушки тебя проводят, — сказала Евдокия Семеновна и вышла в сени. Она вернулась с кринкой молока. Достала кружку и круглый каравай хлеба. Пригласила гостя к столу.

Володя опять снял шапку. Подойдя к столу, налил молока в кружку. Евдокия Семеновна резала хлеб. Володя пил молоко и поглядывал на девушек, которые одевались у двери. Валю он знал в лицо, встречал в Осташеве, другая, темноволосая, была ему незнакома.

— Мы готовы, — сказала Валя от двери.

Евдокия Семеновна взглянула на нее укоризненно: не дала человеку поесть.

— Пошли! — Володя залпом допил молоко, сунул ломоть хлеба в карман.

Первой вышла Валя. Она велела Жене и Володе постоять в сенцах. Без скрипа открыла наружную дверь, смазанную в петлях жиром, выглянула на улицу. Спустилась с крыльца. Обойдя вокруг дома, вернулась и шепнула в темноту сеней:

— Идемте…

Девушки проводили Колядова до еле приметной тропки на той стороне оврага. Условились, где будет лежать слега, с какой стороны подходить к дому. Возвращались медленно, осторожно ступая по мокрой траве. Темень была непроглядная. Дул холодный ветер, сеял в лицо водяной пылью.

У крыльца девушки задержались. Женя взяла Валю за руку, шепнула:

— Чудно как-то все, Валюша. Вроде сон какой-то или игра. Парня провожали… — Женя усмехнулась в ухо подруге. — А паренек хороший, стеснительный. При нас хлеб есть не стал…

Над лесом прошумел ветер. Когда он стих, стал слышен шум падающей воды на мельнице.

— Да, чудно, — прижимаясь к подруге, вздохнула Валя. — Я тоже все не привыкну, что рядом враги. Ведь куда зашли, а?.. Но, Женечка, милая, эти мысли вредные. Какая же это игра? Никогда не надо так думать. Ведь если б они узнали, какого мы провожали паренька, ты знаешь, как они поступили бы с нами?..