На ближних подступах

10

Трудной была последняя неделя. Многое удалось вывезти или спрятать: хлеб, скот, сельскохозяйственные машины. Выехала значительная часть населения. Однако жизнь есть жизнь, и эвакуацию до конца не спланируешь. С трудом, с болью отрывались люди от родных мест, от своих домов, а иногда и от семей. Не у всех хватало сил на это. Знали люди: эвакуация не мед, и выжидали, не теряя надежды, до последнего часа…

Ранним дождливым утром 14 октября до Осташева донеслись орудийные раскаты. Гитлеровцы обошли противотанковый ров, форсировали реку Рузу в окрестностях села Чернево.

По раскисшим проселочным дорогам и по тракту, залитому жидкой грязью, потянулись запоздалые беженцы со своими пожитками. По обочинам женщины и дети гнали своих коров, коз, овец. Мычание, блеяние, плач, проклятия.

На мосту, по выезде из Осташева, образовалась пробка. Телега, на которой лежали мешки с картошкой и возвышалась огромная кадушка с огурцами, встала наискось. За переднюю ось ее зацепилась намертво другая телега. Старуха, не слезая с мешков, давала указания сухонькому старику с бороденкой, бестолково мельтешившему возле колес:

— Да расцепляй ты, старый, людей не задерживай!

— Ишь ты, умная голова, расцепляй, — огрызнулся старик. — Тут ЧТЗ нужен. Слазь, говорю!

Сразу же за телегой с кадушкой стояла повозка, закрытая рогожами. Поверх лежали свернутые половики, стулья, ведра. На передке невозмутимо сидел пожилой мужчина в телогрейке, в шапке-ушанке. Вряд ли кто мог признать в нем Александра Васильевича Недачина, управляющего Осташевским отделением Госбанка. Может быть, его невозмутимость и привлекла внимание двух разъяренных мужиков, которые бежали ликвидировать «пробку». Они набросились на Недачина:

— Кулак проклятый, с половиками расстаться жаль? С ведрами? Столкнем сейчас в овраг, к матери…

— Да что вы, ребятки, — взмолился Недачин, — я на ходу. Заминочка вон из-за той кадушки получается.

Повозка Недачина готова была вот-вот проследовать под откос, но шум перепалки заглушил чей-то бас:

— Тихо, хлопцы! Уважайте старших!

Это в дорожный инцидент вмешался преподаватель педучилища Иван Игнатьевич Литовченко. На пяти подводах он отправлял в тыл теплые вещи, собранные населением района для бойцов Красной Армии. Подошедшие с Литовченко трое дюжих парней расцепили повозки.

— Вперед, папаша! Погоняй пегого! — пробасил Литовченко.

— То-то, — ворчал Недачин. — А насчет «кулака» не угадали… Миллионер я.

Под рогожами в непромокаемых опломбированных мешках лежали семь миллионов рублей наличными, текущие счета колхозов, совхозов, предприятий.

От обоза беженцев отделилась большая пароконная повозка, свернула во двор райисполкома. Плечистый парень с военной выправкой сбросил с повозки охапку сена, снял первый тяжелый ящик. Это был Владимир Аникеев, бывший военрук педучилища. Под Черневом он получил от командования наших частей оружие и боеприпасы.

— Сзади еще две подводы, — доложил Аникеев подошедшему командиру Глахову. — Противотанковые мины, гранаты, тол.

— Так. Хорошо! — похвалил Глахов. — Но ящики не сгружайте. Пусть они в повозках, наготове…

А на другом конце Осташева рвались гранаты. Несмотря на ненастье, Михаил Матвеевич Никитин вывел своих «студентов» за овраг, к реке. Последнее занятие по гранатометанию. Сегодня учеба, а завтра и учитель и ученики будут в лесу. И каждый начнет привыкать к новому званию — партизан.

Учеников трое: Толя Шумов, Володя Колядов и Юра Сухнев. Они только что бросили в цель по боевой гранате и теперь, лежа на пожухлой мокрой траве, слушают замечания Никитина. Ребята изучали гранату в школе и в истребительном батальоне, где Никитин летом обучал ополченцев. И бросать в цель это в общем-то несложное оружие тоже приходилось. А вот, поди ты, сколько ошибок!

— Ты, Толя, при замахе задел за веточку ольхи, это не годится! — Никитин прохаживается по траве, замедляет шаг перед Толей. — Почему это плохо? Во-первых, точность броска снижается, а, во-вторых, будь сук потолще, граната могла вырваться из руки к твоим ногам и… ну, это понятно.

Толя не помнит, когда это он задел гранатой за ветку, но все равно слушает, запоминает. Михаил Матвеевич зря не скажет. Прежде он служил на сверхсрочной в погранвойсках. Подрывник, гранатометчик. Когда в Осташеве стоял истребительный батальон, то Михаил Матвеевич и ночевал вместе с молодыми ополченцами. Строг, а молодежь любит…

Никитин отошел от Толи. Несколько шагов взад и вперед. Даже на траве повороты четкие — постукивают каблуки сапог. Из-под фуражки выбилась на бровь черная прядь. Телогрейка обыкновенная, как и у ребят, но туго стянута широким ремнем. Поворот, шаг — и Никитин перед Володей Колядовым.

— А ты, товарищ боец, — на худощавом лице Никитина ни намека на улыбку, губы плотно сжаты, — ты тоже допустил грубую ошибку. Ты после броска гранаты упал на ровном месте, а рядом с тобой кочка. За кочку надо было. Это же укрытие! Сейчас ты на полный замах бросал, а если враг ближе будет? Сам себя осколком срежешь! Нельзя. Не уважаешь свою жизнь, молодой человек! Бросаешь гранату — у тебя должна быть в глазах цель и все вокруг тебя. Врагу граната, а себе укрытие обеспечь!

И Сухневу Юре досталось.

— Почему два раза замахивался? Две секунды потерял! Фашист весь автомат в тебя разрядить успеет. Ох, отчаянные!.. Все. Слушать новую задачу!

Никитин указал каждому цели на берегу реки: кустик, кочка, консервная банка. Перебежка — укрытие — бросок по команде. Вынув из рюкзака противопехотные гранаты, предупредил:

— По последней.

Ребята вставили запалы. Приготовились. Лица сосредоточены, взгляд вперед. Команда!..

Каждый выполнял задачу отдельно. Когда прогремел последний взрыв, Никитин подозвал ребят к себе, сказал:

— Присядем.

Уселись на бугре, под ольхой, где трава была посуше. По небу слоились, двигались низкие тучи, сеял мелкий дождь, С северо-запада доносилась канонада, слышней, чем вчера. Толя, Володя и Юра поглядывали на своего учителя. Лицо его было нахмурено, мрачновато, и три друга ждали нового «разноса». Но Никитин заговорил неожиданно потеплевшим голосом:

— Вот, ребятки, занятия наши и кончены. Гранату вы бросаете неплохо. — Помолчав, прислушиваясь к артиллерийскому гулу, продолжал: — А война, вон она, гремит… Партизанами вы будете самыми молодыми, вот потому я и попросил у командира отряда разрешения провести с вами это занятие. Другие-то — кто в армии служил, кому уже воевать довелось. А вот вы… — Никитин будто спохватился, сказал своим обычным, резковатым тоном: — Ничего! Вы настоящими бойцами будете. Это я вижу.

— Михаил Матвеевич, вы ведь на западной границе служили. Фашистов вы видели? — спросил Володя.

— Так я до тридцать второго года служил. Тогда фашизм только наядривал. Но все равно, мрази всякой, лазутчиков на границе хватало. — Никитин взглянул на часы. Сказал решительно: — Обо мне хватит! Про шпионов вы книжки читали. А я вам напоследок о деле скажу.

И он заговорил о деле.

— Граната, ребятки, — сила. Пять фашистов — можно сладить. Танк — подобью. Кроме самолета в небе, с этим оружием я на все могу пойти. Но граната любит точность и хладнокровие. К примеру, я кидаю ее из своего окопа в окоп фашиста. Ну, кинул. А фашист ее хвать — и назад, в мой окоп. Так я лично этого не допущу. Я гранату встряхну и, прежде чем кинуть, подержу ее в руке. Но тут время надо чувствовать. Или другой случай. Я и фашист на открытом месте, скажем в десяти метрах. Можно мне гранатой его? Можно. Но умеючи. Во-первых, ямку для себя заметить, во-вторых, упасть вовремя. Тогда осколки тебя не заденут, а разлетятся, как им и положено, веером вверх. Если танк, то тут упреждение надо точно брать. Ну, противотанковых гранат у нас с собой нет. А вот первые два случая я вам сейчас покажу. Вы лежите тут и глядите внимательно. Ветку я воткну — это цель.

Никитин поднялся, взял из рюкзака две последние гранаты. Сломил сук от ольхи и отошел метров на сорок к межевой канаве.

Воткнув сук метрах в пятнадцати от канавы, Никитин вернулся в укрытие. Тряхнув гранату, он замахнулся, но рука его застыла над головой. И только тогда, когда Никитин камнем упал в канаву, граната полетела. Она разорвалась, едва коснувшись земли, и куст взлетел вверх.

Ребята ахнули. А Никитин, воткнув обломанный куст на прежнее место, громко отсчитал пятнадцать шагов. На этот раз он кинул гранату сразу, без задержки. Но упал не в канаву, а на открытое место, в небольшую ложбинку. Распластался, будто врос в землю. Взрыв — куст опять взлетел.

Никитин подошел к своим ученикам, сказал, будто продолжая прерванную лекцию:

— Вот, видели? Своей гранаты бояться нечего. Только хоть она и называется ручной, приручить ее все равно надо.

— Здорово! — восхищенно сказал Володя.

А Толя спросил:

— А почему же нас вы этому не учили?

— Этому каждый доучивается сам, — серьезно ответил Никитин. Он взял под мышку пустой рюкзак, скомандовал:

— Все. Шагом марш!

Они пошли к парку. Моросил дождь. Сзади их нагонял гул канонады. Но бывший пограничник и трое юношей беспомощными себя не чувствовали.