На ближних подступах

23

В ноябре в деревне Курово разместилась тыловая ремонтная команда. На холме, в середине деревни, немцы натянули антенну для мощной радиостанции. Прямо к домам приткнулись тракторы, крытые автомашины, автокраны, тягачи. На краю Курова, у дома сапожника Герасима, задымили походные кухни.

Команду ремонтников возглавлял капитан Штейн, немолодой немец в форме инженерных войск, с полным ртом золотых зубов, в массивных, тоже золотых очках. Вместе с денщиком и связистом он поселился в новом доме правления колхоза.

Начальство предупредило капитана об активности местных партизан, и он сам следил за охраной Курова. Партизан начальник ремонтной команды очень боялся, встречи с ними не хотел. Его дело ремонтировать танки, пушки, тягачи. А борьба с «лесными бандитами» — задача гестапо и карательных отрядов.

Но случилось так, что именно он, инженер Штейн, навлек на свою команду партизанский удар.

Началось с пустяка…

С вечера капитан приказал денщику просмотреть чемоданы, почистить и выгладить парадный мундир. Ведь до Москвы на хорошей машине два часа езды, и Штейн не сомневался, что скоро он погуляет в русской столице.

Денщик выполнил приказ, приготовил мундир, но обнаружил, что у хромового сапога отстала подметка.

Денщик и переводчик отыскали избу сапожника, вошли в незапертую дверь. Старик Герасим лежал на голой лавке в красном углу и храпел. Борода его веером разлетелась по тощей груди, под головой — два подшитых валенка.

Будить сапожника пришлось долго. Только после того как его окатили водой, он немного пришел в себя. И опять толку чуть: Герасим наотрез отказался чинить офицерский сапог. Не помогли ни зуботычины, ни демонстрация парабеллума в непосредственной близости от сизого носа сапожника. С пьяной решимостью Герасим бубнил одно и то же:

— Воскресенье, приема нету. Гвозди не те.

И шумно дышал водочным перегаром. Учуяв запах винного, денщик пошарил глазами по избе. На краю стола — корка хлеба, щепоть ржавой соли и початая луковица. В куче валенок всех мастей, подшитых и рваных, денщик заметил большой алюминиевый бидон. Открыв крышку, понюхал — водка! Это было удивительно. Кому-кому, а уж денщику-то были хорошо известны «запасы» спиртного не только в Курове, но и в соседних деревнях. По роду своей службы он обшарил почти каждый дом в поисках самогона для своего шефа. И не раз получал от него оплеухи за безуспешные поиски. А потребность Штейна в горячительном росла с каждым днем. Русская деревня, глухая осенняя скука и какая-то непонятная заминка доблестных войск фюрера под Москвой — все это требовало компенсации.

И вот в хатенке сапожника, куда денщик никогда не догадался бы заглянуть, обнаружилось такое сокровище. Не вонючий самогон, а настоящий русский шнапс с полной убойной силой. Откуда?

Переводчик тоже обнюхал бидон, почмокал языком, но попробовать не решился.

— Откуда водка? — грозно спросил он Герасима.

— Не твое собачье дело, — буркнул старик.

Переводчик опять схватился за пистолет. Но даже не вынул его из кобуры: сапог ведь кто-то чинить должен, и тайна алюминиевого бидона должна быть раскрыта. От волнения переводчик стал мешать русские слова с немецкими:

— Ну, гут, гросфатер. Воскресенье не работай. Мы в гости к тебе. Выпей!

Он взял с лавки кружку, налил в нее из бидона, протянул сапожнику.

— За мое здоровье, а вам треснуть, — скороговоркой выпалил Герасим и в несколько глотков выпил водку. Отломил от корки крошку, положил за щеку.

Переводчик и денщик переглянулись. Чуть обождав и убедившись, что сапожник не собирается падать на пол и корчиться в судорогах, они угостились сами. Потом взяли бидон с собой и повели к шефу шаткого на ходу, но повеселевшего Герасима. Дорогой он бахвалился:

— Мы все можем. И сапог починить, и вина добыть. Но не хочем!.. И не заставите! Водка моя, но во зло себе не потребляю. Ведро на неделю — и баста. А бочки мне до самой пасхи хватит…

И перед капитаном Штейном Герасим не оробел. Когда ему пригрозили, что за вранье он будет строго наказан, сапожник вошел в раж:

— Это я вру? В овраге, в березняке, бочка. В землю вкопана, честь по чести…

И Герасим выболтал правду. В середине октября, когда отряд Назарова ехал на базу в Куровский лес, в овраге застряло несколько подвод. На руках вынесли из оврага ящики с толом, мешки с крупой. А трехсотлитровую бочку с водкой пришлось бросить. Жалко было оставлять добро — обогрев в стужу, лекарство наружное и внутреннее, потому водку не вылили, а закопали бочку в землю. Надеялись при случае заглянуть на это место. Но такой случай не представился.

Зато сапожник Герасим, ходивший в овраг рубить слеги, обнаружил клад. Но, видно, не ту молитву прочел старик: бочка в руки хоть и далась, но ненадолго…

Опасаясь засады, капитан Штейн вызвал десять вооруженных солдат, приказал им и денщику вести Герасима в овраг. Если сапожник соврал, назад его не приводить.

Герасим безошибочно вывел немцев на место. Вытащил из кустов резиновый шланг, один конец в бочку, другой — в рот. Подсосав, сделал с досады несколько затяжных глотков. Денщик вырвал у него шланг, прильнул, зачмокал. Немцы оживились, загалдели. Достали из ранцев фляги, хлеб, сало, и в овраге пошел пир горой.

В это время неподалеку от оврага, на краю вырубки, лежал в секрете партизан Барабошкин. Все напряженней прислушивался он к подозрительному шуму, доносившемуся из оврага. Вскоре подоспела смена, и одновременно к секрету вышли три партизанских разведчика, вернувшихся с задания. Барабошкин доложил Аксенову, старшему разведгруппы, о непонятном гвалте. Все прислушались. Теперь из оврага донесся многоголосый рев и пиликанье губной гармошки.

— Что за чертовщина! — удивился Аксенов и приказал Шумову (накануне прибывшему с Бормотовым в отряд Назарова): — А ну-ка, Толя, выясни обстановку!

По кустарнику Толя быстро пополз через вырубку. Минут через двадцать он вернулся, доложил:

— Ничего особенного. Немцы нашу водку хлещут и резвятся на воле.

Аксенов так и вскинулся:

— Много гадов?

— Одиннадцать фашистов и старик какой-то, — точно доложил разведчик.

Аксенов наморщил лоб. Был строгий приказ: не нападать на немцев вблизи партизанской базы. Но такой случай, эх!..

И Аксенов решился. Приказал:

— Приготовить оружие! За мной!

По-пластунски партизаны подползли к оврагу.

— Залпом, пли! — скомандовал Аксенов.

Три гитлеровца остались лежать на снегу, остальные бросились по кустам наутек.

Первым опомнился денщик Штейна. Он пристроился за бугром и сыпанул из автомата. По пням, за которыми укрылись партизаны, защелкали пули, полетели щепки. И другие немцы, опомнившись, залегли. Их склон оврага был выше, удобнее, и плотный автоматный огонь прижал партизан к земле.

Толя Шумов высунул карабин из-за пня, и в ту же секунду вражеская пуля раздробила накладку. Другие пули пронеслись низко, лба Толи коснулся легкий зловещий ветерок.

— Не высовываться! — заорал Аксенов, лежавший за соседним пнем. Он был злой как черт. И на гитлеровцев и на себя. Зачем открыли винтовочный огонь? Надо было гранатами, сразу всеми, сколько есть. Эх, заварил кашу, а самому, видно, не расхлебать…

Аксенов подполз к Шумову, тронул его за плечо:

— Скорей… Доложи Назарову. Мы тут будем лежать. Ни одному гаду уйти не дадим.

Толя, пятясь, отполз в кусты. Низко пригибаясь, побежал к лесу.

Неглубокий, метров в пятьдесят, овраг разделял противников. На одной стороне восемь немцев с автоматами, на другой — трое партизан с винтовками. Получилось: поймал медведя, тащи, да он не пускает. Немцы держали трех партизан под прицелом, но и сами повернуться спиной не решались. Да им уже отступать и расхотелось. Они решили покончить с партизанами. Численный перевес и выпитая водка побуждали к смелости.

Минут пять немцы вели непрерывный огонь по трем пням. И когда Аксенов, улучив момент, выглянул из-за пня, он заметил, что немцев на той стороне оврага стало вдвое меньше.

«Уйдут ведь, мерзавцы, уйдут!» — в бессильной ярости подумал Аксенов. И ошибся. Справа и слева, уже на этой стороне оврага раздались автоматные очереди. Гитлеровцы окружали партизан. И отходить теперь поздно.

Аксенов достал две гранаты. Он вел теперь огонь по той стороне оврага. Два товарища его справа и слева стреляли по немцам, которые ползли с флангов. С численным перевесом хорошо воевали фашисты. С фронта партизан прижимал автоматный огонь. С флангов гитлеровцы в касках вот-вот подползут на бросок гранаты. Тогда конец…