Обширный заговор

17.“Плевать, если мне объявят импичмент..."

Старр часто говорил сотрудникам о необходимости оградить себя от политических течений, циркулирующих вокруг их работы. Особенно его беспокоили выборы в ноябре 1998 года. Его первоначальная настойчивость в представлении своего доклада Конгрессу в июле, более чем за 3 месяца до голосования, свидетельствовала о том, насколько Старра беспокоило мнение, что он пытается помочь республиканцам и навредить демократам. Публично и в частном порядке заявления Старра по этому вопросу никогда не менялись.

Однако имеется достаточно доказательств того, что независимый адвокат сам противился собственному желанию отойти от политики. Действительно, переговоры между Бобом Биттманом и Дэвидом Кендаллом о показаниях президента большому жюри не допускают практически никакой другой интерпретации. Позиция Офиса независимых юристов по поводу показаний Клинтона наводила на мысль, что офис Старра вовсе не стремился дистанцироваться от предвыборной борьбы, а преследовал политическую цель — в частности, унизить президента и нанести ущерб его партии.

24 июля Кендалл сообщил Биттману, что Клинтон даст показания, но адвокат изложил свои условия только 3 дня спустя. В тот день Кендалл написал прокурору, что Клинтон будет давать показания только “таким образом, который согласуется с обязательствами офиса". Кендалл потребовал: отозвать повестку, имея в виду, что Клинтон может давать показания добровольно; давать показания в Белом доме, а не в зале большого жюри; строгие временные ограничения; и “достаточное время на подготовку", что адвокат истолковал как никаких показаний до 13 или 20 сентября. Кендалл и Биттман потратили много часов, обсуждая эти моменты в период с 27 по 29 июля. (Объявление 28 июля о соглашении Левински об иммунитете ещё больше повысило ставки на показания Клинтона.)

К удивлению Кендалла, Биттман уступал почти во всем. Он согласился отозвать повестку в суд, чтобы Клинтону не пришлось страдать от унижения быть первым президентом, вынужденным предстать перед большим жюри присяжных. Биттман согласился разрешить Клинтону давать показания в Белом доме в присутствии адвокатов, в чем было отказано всем другим свидетелям большого жюри, которым пришлось встретиться со своими следователями наедине. И в качестве самой важной уступки Биттман быстро отказался от своего требования о двухдневном даче показаний Клинтоном и удовлетворился всего четырьмя часами. Офис независимых юристов потратил столько времени на второстепенных свидетелей и десятки часов на таких людей, как Трипп, Джордан и Карри. Кендалл полагал, что без присутствия судьи, который мог бы ограничить количество выступлений Клинтона, всего четыре часа пролетят в мгновение ока. Подобные компромиссы были почти беспрецедентны в натянутых отношениях между президентом и независимым юристом.

Но Биттман не уступил по двум пунктам. Первым была дата. Прокурор сказал, что середина или конец сентября — это просто слишком поздно. В своём письме Кендалл признался, что Клинтоны планировали двухнедельный отпуск с субботы, 15 августа. Сразу же последует поездка в Ирландию и Россию. В письме почти предлагалась компромиссная дата вместо первых нескольких дней президентского отпуска, и Кендалл назначил показания Клинтона на понедельник, 17 августа. Но другое требование Биттмана было более неожиданным. Кендалл согласился, что члены большого жюри присяжных могли бы приехать в Белый дом или, в качестве альтернативы, посмотреть прямую трансляцию показаний Клинтон по закрытому каналу, но Биттман настоял, чтобы показания также были записаны на видео. Кендалл спросил почему.

— Кто-то из большого жюри может отсутствовать в тот день, — сказал Биттман.

Это было нелепо. Во-первых, трудно представить, что у кого-либо из 23 присяжных 17 августа могли быть более неотложные дела, чем выслушивание показаний президента Соединённых Штатов. Во-вторых, даже если кто-то отсутствовал, он или она могли прочитать стенограмму или прослушать её зачитывание; именно так обычно работали большие жюри. Тем не менее, в свете всех других уступок Биттмана, Кендалл решил уступить и в этом случае.

Но почему Биттман настаивал только на этих двух пунктах? Показания в августе позволили Старру опубликовать свой доклад в начале сентября — в начале сезона предвыборной кампании, но не настолько поздно, чтобы подвергнуть его критике за вмешательство в гонки. Фактически, нельзя было выбрать более политически провокационный момент для публикации доклада, чем время, которое в конечном итоге выбрал Старр. Требование видеозаписи было ещё более подозрительным. В этот момент Старр знал, что ему придётся передавать улики Конгрессу; он понимал, что законодатели столкнутся с огромным давлением, требуя их обнародования, особенно в разгар своих предвыборных кампаний. Хотя Старр, Биттман и его сотрудники отрицали это, единственной разумной интерпретацией их настойчивости в отношении видеозаписи было желание поставить Клинтона в неловкое положение — показать его публике, отвечающим на вопросы, на которые ни один президент и вряд ли кто-либо из американцев никогда не должен был отвечать.

Видеозапись показаний большому жюри присяжных, как оказалось, была своеобразной местью независимого юриста за 4 года враждебности и презрения со стороны Клинтона. Однако, как и многие планы Старра за время его долгого пребывания в должности, этот тоже не принёс тех результатов, которые он, возможно, ожидал.