Обширный заговор

19. "Мистер Гениталии" и дамы-лжесвидетельницы

В среду 4 ноября, на следующий день после выборов, Генри Хайд вызвал своего помощника Тома Муни туда, куда они всегда ходили, когда хотели сохранить секретность: в конференц-зал отеля "O'Hare Hilton", недалёко от выборного участка Хайда в Иллинойсе. Настроение председателя сменялось с несчастного на отчаявшееся. Выборы предыдущего дня стали грандиозной катастрофой для республиканцев. На шестой год второго президентского срока партия, контролирующая Белый дом, традиционно теряла много, иногда десятки мест в Конгрессе. В связи с разгоревшимся скандалом с Левински демократы опасались потерь подобного масштаба. (Вице-президент Эл Гор сказал Марку Пенну, специалисту по опросам общественного мнения, что, по его мнению, демократы потеряют от 30 до 40 мест.) Хотя многие опросы ужесточились в последние дни, почти ни один политический обозреватель не предсказал демократам возвращения. Состав Сената не изменился: 55 республиканцев и 45 демократов. Республиканцы фактически потеряли 5 мест в Палате представителей, и их преимущество там сократилось до каких-то 223 к 212.

Каждые выборы допускали различные толкования, но Хайд присоединился к общему мнению в том, что избиратели выражали своё недовольство одержимостью республиканцев скандалом. Принятое в последнюю минуту решение Гингрича потратить 10 млн. долларов партийных денег на рекламную кампанию против Клинтона, провалилось. Если и были какие-то хорошие новости для Хайда, который ненавидел Гингрича, так это то, что выборы явно будут стоить спикеру его кресла. (К концу недели Гингрич объявил о планах уйти в отставку.)

Но вопрос импичмента оставался. Что теперь делать Хайду и его комитету? Поздно вечером в ту среду Хайд и Муни провели мрачное селекторное совещание с другими 12 республиканцами по Судебному комитету. Джим Роган, который рассчитывал на лёгкое переизбрание, ещё ждал подсчёта последних голосов, чтобы убедиться в своей победе. Боб Инглис проиграл гонку в Сенат в Южной Каролине. Их опыт стал ярким примером политической цены участия в их деле. Хайд сказал, что хотел бы обсудить два вопроса. Во-первых, он сказал, что завершает работу над письменными вопросами, на которые Клинтон должен ответить. Президент отказался от приглашений дать показания перед комитетом, но Хайд подумал, что можно, по крайней мере, поставить Клинтона в неловкое положение, заставив ответить на некоторые смущающие вопросы, вызванные его поведением.

Во-вторых, председатель сказал, что, по его мнению, они должны вызвать Кеннета Старра в качестве свидетеля. Раньше в основном демократы агитировали услышать выступление Старра. Они сказали, что хотели поговорить с ним о предполагаемых нарушениях в его расследовании, но в основном Старра хотели видеть в качестве экспоната — физического воплощения самого непопулярного человека в американской политике. Но теперь Хайд рассматривал Старра как последнюю возможность убедиться, действительно ли в скандалах было нечто большее, чем Левински. Если кто-то и знал о спрятанном "тузе в рукаве", то это Старр — так что они должны были услышать, что он хотел сказать.

Коллеги Хайда не столько соглашались, сколько слушали в угрюмом молчании. Председатель почувствовал их тревогу, поэтому произнёс слова мягкой поддержки.

— Что мы можем сделать? — спросил он. — Можем ли мы замять это дело?

Нет, ответил он за них, они обязаны продолжать, независимо от политических последствий. Позже Хайд шутил в частном порядке, что дважды в неделю произносил эту речь перед коллегами-республиканцами по Судебному комитету. Странным образом, Хайд был воодушевлён его бесполезностью. Как и Клинтон, он упивался жалостью к себе. Действительно, чем менее популярным становился он сам и его запросы, тем больше он убеждался, что находится на правильном пути. Председатель видел, что ведёт свои войска к неизбежному провалу, к публичному осмеянию, к политическому бедствию, ещё большему, чем то, которое они только что пережили.

Вперёд!