Откуда взялся этот Клемент?

— Что вы имеете в виду?

— Если собираешься кому-нибудь втирать очки, держись как можно ближе к правде.

— И что это даст? — огрызаюсь я.

— Смотри, тебе только и нужно, что взять правду — ты нашла слиток на станции подземки — и изменить место на другое, тебе известное.

— Ладно. Допустим, мой дом?

— Прекрасно. И где в твоем доме могли спрятать слиток? Там, куда ты никогда не заглядываешь?

И внезапно меня озаряет:

— Под половицами!

— Вот видишь! И совсем не трудно, правда? Итак, ты нашла золото в своем доме под половицами. Если хочешь добавить убедительности своей байке, задайся вопросом, какого черта тебе понадобилось совать нос под половицы. Например, у тебя потекла труба или что-нибудь в таком духе. Ты всего лишь приподняла доску — а там лежит себе слиточек и смотрит на тебя.

Озарение теперь сверкает столь ярко, что я едва ли не ощущаю, как мой мозг шкворчит вдохновением.

— Просто гениально, Клемент! — воркую я.

— Во-во. Думаю, именно так всякие там романы и сочиняются. Книг я прочел не так уж много, но все они были лишь чьей-то переиначенной правдой.

— И какие же книги вы прочли?

— Да говорю, немного. «Скотный двор» читал, когда она только вышла.

— В 1945-м? — фыркаю я.

— Ага, — небрежно подтверждает Клемент. — Ее сюжет ведь основан на революции в России, да?

— Совершенно верно. Хм, впечатлена, Клемент.

— Да брось. В общем, суть в том, что Оруэлл просто взял правду и состряпал из нее сказку — политический переворот, только вместо чокнутых русских животные на ферме.

— А какие еще книги вы читали?

— Хорошо помню только «Казино “Рояль”».

— Ян Флеминг. Это его первый роман о Джеймсе Бонде.

— Точно. А ты знала, что Флеминг служил в военно-морской разведке?

— Конечно.

— Это еще один пример. Он придумал такого вот лощеного шпиона-повесу и отправил его в те же приключения, которые, возможно, пережил и сам. Разумеется, как следует сдобрил романтикой, но основная суть истории основана на правде Флеминга.

Клемент опускает спинку кресла и, подавив зевок, продолжает:

— Вот и получается, пупсик, что при вранье имеет смысл держаться правды. И выдумывать меньше, и звучит гораздо убедительнее.

— Да, я поняла.

Донеся до меня сию мудрость, Клемент отдается объятьям Морфея.

Пока он дрыхнет, мой ум деловито гудит за приложением освоенного метода к сюжету восемнадцатого романа. Один за другим я разгребаю завалы. Сама по себе история по-прежнему не ахти, но, по крайней мере, мне ясно, куда двигаться. А на самом выезде с магистрали на меня нисходит своего рода откровение: восемнадцатый роман пока может полежать на полке, потому что у меня появляется замечательная идея для девятнадцатого.

И когда моя эпопея завершится, я начну писать его и во что бы то ни стало закончу.