Утопия на марше. История Коминтерна в лицах

6 мая 1934 года Димитров встретился с первой партией австрийцев, прибывших в СССР. Символическое значение этой встречи было очевидно: герой Лейпцигского процесса беседовал с героями венских баррикад.

При этом они являлись членами левой социалистической партии, которая до тех пор считалась злейшим врагом коммунистов. Димитров своими словами передал шуцбундовцам послание Сталина: Коминтерну «не нужны скороспелые коммунисты, ему нужны убежденные солдаты»[1616]. Победа левых партий в Париже и баррикадные бои венских рабочих наглядно показали, что теория «класс против класса», служившая основой для тактики европейских компартий после Шестого конгресса Коминтерна, не имеет под собой никаких оснований.

Предпочитая оставаться в тени и не давая никаких директив, Сталин согласился с ее ревизией, на которой настаивал не только герой Лейпцигского процесса, но и сама жизнь. 1 июля 1934 года Димитров отправил генсеку ЦК ВКП(б) список своих вопросов, первым из них поставив следующий: «…правильной ли является огульная квалификация социал-демократии как социал-фашизма?» Многочисленные пометки Сталина на обращении болгарского коммуниста свидетельствовали о том, что он серьезно задумался над перспективой тактического поворота. Но процесс освобождения от старых догм шел крайне медленно, ведь на протяжении предшествовавших лет «линия на обострение борьбы с социал-демократией пронизывала сталинскую правку документов Коминтерна»[1617]. Дополнительным фактором, подталкивавшим вождя к принятию назревших решений, являлся внутренний кризис в ИККИ, где фракция «новаторов» во главе с Димитровым вошла в конфликт с «фундаменталистами», настаивавшими на незыблемости тактической линии предшествующего периода[1618].

Письмо И. Г. Эренбурга И. В. Сталину о необходимости привлечения либерально настроенных писателей Запада к антифашистской пропаганде

13 сентября 1934

[РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 1. Д. 4591. Л. 4–7]

Сталину пришлось признать, что либеральные партии и даже «предательская» социал-демократия являются потенциальными союзниками компартий в борьбе против наступления реакции и фашизма. Об этом ему говорил не только Димитров, но и другие наиболее дальновидные люди из окружения генсека, знакомые с реальным положением дел за рубежом. Так, Илья Эренбург в письме от 13 сентября 1934 года отмечал, что политэмигранты, стоящие во главе Международного объединения революционных писателей в Москве, «окончательно оторвались от жизни Запада и не видят тех глубоких перемен, которые произошли в толще западной интеллигенции после фашистского наступления… Положение на Западе сейчас чрезвычайно благоприятно: большинство наиболее крупных, талантливых, да и наиболее известных писателей искренне пойдет за нами против фашизма»[1619]. Признав правоту Эренбурга, Сталин распорядился расширить рамки МОРП, включив в него известных писателей, выступавших против фашизма и в защиту СССР, несмотря на то, что их можно было отнести к числу «буржуазных».

Опытные функционеры Исполкома Коминтерна, Димитров и Мануильский почувствовали настроение вождя: не спешить с пересмотром ключевых догм, прощупать шансы нового курса в отдельных странах и прежде всего во Франции. Внимание на нее было обращено потому, что французские лидеры, испуганные приходом к власти Гитлера и его реваншистскими планами, стали проводить курс на сближение с СССР. В ответ на приглашение Франции Политбюро ЦК ВКП(б) 19 декабря 1933 года приняло решение взять курс на вступление СССР в Лигу наций, чтобы в ее рамках «заключить региональное соглашение о взаимной защите от агрессии со стороны Германии»[1620].

Новый внешнеполитический курс Москвы ускорил подготовку Седьмого конгресса Коминтерна, дата открытия которого неоднократно откладывалась. Выступая в комиссии по подготовке конгресса, Димитров требовал от своих соратников не бояться свежих оценок, соизмерять их с радикально изменившимся положением после победы фашизма в Германии. «Пересмотр… наших методов работы на основе опыта последних событий надо совершить смело и безболезненно и, я бы сказал, не считаясь со связывающими нас по рукам и ногам уже существующими тактическими установками»[1621].

Письмо И. В. Сталина Л. М. Кагановичу о письме И. Г. Эренбурга

23 сентября 1934

[РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 1. Д. 4591. Л. 1–3]

Колонный зал Дома союзов в день открытия Седьмого конгресса Коминтерна

25 июля 1935

[РГАСПИ. Ф. 494. Оп. 2. Д. 1. Л. 1]

Сталин присутствовал на открытии конгресса и первых пленарных заседаниях, которые проходили в обстановке безмерного восхваления «вождя мирового пролетариата». Сам он не выступал на конгрессе, сохраняя за собой функции «отсутствующего режиссера». Однако его образ зримо присутствовал в зале Колонного зала Дома союзов — за сценой, на которой размещался президиум, висели огромные портреты четырех классиков марксизма-ленинизма, последним из которых было изображение самого Сталина.

И. В. Сталин и Г. М. Димитров в Президиуме первого заседания конгресса

25 июля 1935

[РГАСПИ. Ф. 494. Оп. 2. Д. 13. Л. 1]

Исследователи самой различной идейной ориентации едины в том, что Седьмой конгресс Коминтерна, начавший работу в Москве 25 июля 1935 года, явился важным рубежом в истории коммунистического движения, свидетельством того, что у него открылось второе дыхание. Димитров в своем докладе, посвященном тактике компартий в новых условиях, подчеркнул, что ныне «трудящимся массам в ряде капиталистических стран приходится выбирать… не между пролетарской диктатурой и буржуазной демократией, а между буржуазной демократией и фашизмом».

Чтобы не оказаться на обочине политической жизни, Коминтерну следует покончить с «остатками схоластической суетни вокруг серьезных политических вопросов»[1622]. Докладчик признал, что за демократические ценности готовы сражаться не только коммунисты, но и социалисты, либералы, а в социальном разрезе — средние слои общества. Возможность их сотрудничества освящалась ленинскими традициями единого рабочего фронта, причем, как и ранее, вопрос о вхождении коммунистов в органы власти предполагалось ставить только в условиях революционной ситуации. В традициях Коминтерна новая тактика, предусматривавшая сплочение всех антифашистских сил, получила название «народный фронт». В последующие годы она с разным успехом применялась коммунистами во многих странах мира, приведя их к поддержке социал-либеральных кабинетов в таких странах, как Франция, Испания, Чили, и некоторых других.

Георгий Димитров выступает на Седьмом конгрессе с докладом о задачах компартий в борьбе с фашизмом

25 июля — 20 августа 1935

[РГАСПИ. Ф. 494. Оп. 2. Д. 64. Л. 1]

Подготовка Седьмого конгресса поставила вопрос об организационных перспективах международного коммунистического движения. Ключевые идеи в этой области были изложены в письме Димитрова Сталину от 6 октября 1934 года (он единственный из работавших в Москве иностранных коммунистов вел постоянную переписку с советским вождем[1623]).

И. В. Сталин согласился с предложениями Г. М. Димитрова о пересмотре методов работы и структуры Коммунистического интернационала

25 октября 1934

[РГАСПИ. Ф 558. Оп. 1. Д. 3162. Л. 1–2]

Члены Президиума и Секретариата ИККИ, избранные на Седьмом конгрессе Коминтерна

Стоят слева направо: финский делегат О. В. Куусинен, чехословацкий делегат К. Готвальд, германский делегат В. Пик, делегат от СССР Д. З. Мануильский; сидят слева направо: генеральный секретарь ИККИ Г. М. Димитров, итальянский делегат П. Тольятти, германский делегат В. Флорин, китайский делегат Ван Мин

20 августа 1935

[РГАСПИ. Ф. 494. Оп. 2. Д. 55]

Недостатки политической работы ИККИ объяснялись «невозможностью оперативно руководить из Москвы всеми секциями Коминтерна, находящимися в самых разнообразных условиях… Основная наша слабость как раз и состоит в отсутствии на местах твердого, уверенного, самостоятельного руководства»[1624]. Димитров предложил доверить компартиям решение широкого спектра вопросов, а при их несогласии с принятыми Исполкомом решениями задействовать механизм вторичного обсуждения.

Пальмиро Тольятти (Эрколи)

1930-е

[Из открытых источников]

Сталин, отдыхавший осенью 1934 года в Сочи, в своем кратком ответе согласился с планом Димитрова, предоставив тому известную свободу действий: «Теперь дело в том, чтобы придать положениям Вашего письма конкретный вид, наметить новые формы органов КИ, наметить их личный состав и определить момент, к которому следовало бы приурочить практическое осуществление этого дела»[1625].

Вскоре делегация ВКП(б) в Коминтерне получила следующую директиву Политбюро: «Свое руководство отдельными секциями Коммунистический Интернационал должен осуществлять на основе тщательного и всестороннего изучения и учета конкретных условий и особенностей коммунистического движения данной страны, избегая всяких элементов командования и применяя методы разъяснения, убеждения и товарищеского совета»[1626].

5 августа находившийся на Кавказе Сталин пришел к выводу, что «конгресс КИ вышел неплохой. Он будет еще более интересным после докладов Димитрова и Эрколи», с которыми генсек, очевидно, был ознакомлен заранее. В том же письме Молотову давались советы о реорганизации Исполкома: «Думаю, пора создать в системе Коминтерна институт первого секретаря (генсека). Полагаю, что можно было бы первым секретарем наметить Димитрова»[1627]. Через пять дней Политбюро опросом приняло решение о ликвидации Политсекретариата ИККИ и создании семи секретариатов, каждый из которых имел четко очерченную сферу компетенций. Коминтерн вернулся к формальному единоначалию, пост генерального секретаря ожидаемо достался Димитрову. Конфликт между его сторонниками и старым поколением руководителей Коминтерна был разрешен следующим образом: «ввиду заявления тт. Димитрова и Мануильского, поддержанного т. Сталиным, о невозможности совместной работы в руководящих органах ИККИ» Пятницкий, отдавший пятнадцать лет работе в Коминтерне, был переведен «на другую работу» и ровно через два года арестован[1628].

Из данного решения следует, что куратором от российской партии в Коминтерне стал Мануильский, добившийся ухода из этой организации своего главного оппонента. Отношения между ним и Пятницким всегда были непростыми, хотя до поворота к народному фронту их конфликт не имел политической подоплеки[1629]. Решающую роль в его исходе сыграло то, что Мануильский, не обладавший таким же авторитетом, как старый большевик Пятницкий, сумел добиться расположения Сталина, согласовывая с ним каждый свой шаг. Так, уже 19 декабря 1934 года он жаловался генсеку на то, что «разногласия, связанные с новой обстановкой, сложившейся в мировом рабочем движении, крайне осложняют нормальные отношения в нашей руководящей верхушке. И из этого мы не выберемся без Вашего решающего слова. Говоря так, я имею в виду не разбор каких-нибудь личных конфликтов, имеющих самое маловажное значение в существе дела, а Вашу помощь в решении тех крупнейших политических вопросов, которые стоят перед Коминтерном»[1630]. Просьбы подобного рода импонировали вождю, и по итогам Седьмого конгресса Мануильский сохранил свое место в Секретариате Коминтерна.