Средневековые тюрко- и монголоязычные номады и их потомки на Руси, в Российской Империи, странах Запада и Казахстане

6.1. Истоки казачества

Козак Мамай{21}

А. В. Сопов выделяет две группы казаков в период их появления на исторической арене: 1) разбойники и наёмники; 2) городовые казаки.

Первая группа казаков — разбойники и наёмники, по его мнению, это остатки войска последнего хана Большой Орды Шейх-Ахмеда (в 1504 г. попал в плен к королю Польши, умер в 1528 г.), которые не могли вернуться в свои заволжские кочевья, захваченные ногайцами и стали бездомными бродягами. Позже этнический состав этих казаков стал очень пёстрым, но среди военачальников, судя по именам, было много татар. Эти казаки «тяготели к некоторым городам на окраинах своего ареала, особенно к турецкому Азову и к московскому Мещерскому городку (впоследствии Касимову), где они сбывали награбленное и приобретали оружие и боеприпасы. При Иване IV они активно участвовали в качестве наемников в завоевании московскими войсками Среднего и Нижнего Поволжья, а затем постепенно сошли со сцены, прежде всего вследствие укрепления государственной власти, а отчасти, может быть, и просто потому, что состарились и вымерли ордынские ветераны, создавшие и поддерживавшие это казачество»{31, c. 57–58}. К этой группе А. В. Сопов относит также мещерских казаков. «Как и прочие казаки этого рода, они имели неопределенный этнический состав и нередко возглавлялись татарами»{31, с. 60}.

Вторая группа казаков — городовые, полковые или служилые казаки — «разновидность регулярных войск в пограничных со степью крепостях соседних государств. В Московском государстве такие казаки в дальнейшем до конца XVII в. имелись в составе „служилых людей“ наряду с другими группами (стрельцами и др.)»{31, с. 58}. В эту группу А. В. Сопов включает всех украинских казаков, кроме запорожских, и казаков на турецко-крымской службе — перекопских, азовских, а также рязанских и городецких казаков{31, с. 59–60}. При этом, городецкие казаки, по его мнению, — это особые казаки — «регулярное войско касимовских „царей“ и „царевичей“ — различных татарских ханов, по разным причинам эмигрировавших на Русь и с середины XV в. систематически служивших московским великим князьям, а затем царям. Это войско формировалось исключительно из татар, специально поселенных близ Касимова (их потомки и сейчас там живут). Они ни в каких других войсках не служили…»{31, с. 60}.

Л. В. Воротынцев предполагает, что упоминаемые в летописных источниках «казаки рязанские», вероятнее всего, представляли из себя полиэтничное военное сообщество, включавшее в свой состав как тюркоязычных выходцев из Дешт-и-Кыпчака, так и представителей русского и мордовского населения южных территорий Рязанского княжества{13}.

Рассматривая вопрос о происхождении рязанских казаков, необходимо также учитывать, что славянское население, вытеснившее мещеру и эрзю с территории нынешней рязанщины, издавна контактировало с тюркоязычными кочевниками. Так, в X в. под давлением печенегов на среднюю Оку, в бассейн рек Проня и Пара, с Дона и его притоков Воронеж, Ворона, Сосна и др., переселились вятичи{18}. Интересно, что В. Н. Татищев писал: «Вятичи — сарматы, обладанные славянами по Оке, Жиздре и Угре. Ныне Орловская и Калужская правинции…»{37, с. 248}. Если он прав, то можно полагать, что знать вятичей была тюрками по происхождению. Кроме того, согласно «Повести временных лет» до 965 г. вятичи находились под властью Хазарского каганата{26, с. 220}.

2-й поток переселенцев на рязанщину — смоленско-полоцкие кривичи; 3-й — радимичи из бассейна р. Сож; 4-й — поляне из района Киева{18}.

Исследователи предполагают, что через рязанские земли проходил Великий Волжский путь, который связывал Европу и Восток на рубеже I–II тысячелетий. Об этом, в частности, свидетельствуют находки монет. Обнаружен, например, так называемый Хрущево-Тырновский клад из 226 дирхамов, отчеканенных в Арабском халифате во второй половине VIII — третьей четверти IX вв. Такие монеты, называемые историками куфическими, активно использовались в качестве межнациональной «валюты» купцами, путешествовавшими с товарами по Великому Волжскому пути. Волжский путь наряду с Днепровской речной трассой, известной под летописным названием «Из варяг в греки», был одним из важнейших торговых путей средневековья. По мнению археологов «Находка клада — еще одни кирпичик в исследование Великого Волжского пути, который связывал Европу и восток на рубеже I–II тыс. и проходил через Оку. Входящие в его состав монеты важны как ценный источник для изучения торгово-экономических отношений в IX в. населения Восточной Европы с мусульманским Востоком при посредничестве Хазарского каганата, закономерностей и особенностей использования дирхамов в бассейне Средней Оки»{14}.

В связи с упоминанием Хазарского каганата, интересно мнение М. К. Джусупова, который предполагает хазарское происхождение термина «казак»{20}. Тем более, есть мнение, что один из вариантов первоначального названия хазар — коса{5, с. 114}, касоги, которое затем перешло на смешанное тюрко-адыгское население, а этнонимы хазар, казак, казах — тюркские и происходят от общетюркского кас (коса) — «кочевать»{11, с. 42}

Поэтому, вполне возможно, что ядро рязанских казаков могли составлять потомки воинов хазарских гарнизонов, охранявших Великий Волжский путь.

Отметим, что существуют исследователи отрицающие тюркское происхождение термина «казак». Так, М. И. Крайсветный, изучив основные диалекты тюрских языков, пришёл к выводу: «Ни в одном из этих тюркских языков нет ни одного слова с корневой основой каз/коз в значении свободного, вольного или независимого человека. Сам термин „казак“ переводится на эти языки как „казак“, то есть без какого-либо определения, что свидетельствует о его заимствовании»{23}. В. Е. Шамбаров также пишет: «Обычно принято считать, что слово „казак“ тюркское и означало „вольный воин“, „бродяга“, а то и „разбойник“. Но в тюркских языках нет корней, от которого оно производилось бы! Нет и никаких близких и родственных слов, следовательно, в лексикон тюркских народов (как и славянских) оно уже попало „готовым“, откуда-то извне»{46}. По мнению М. И. Крайсветного «этимоном тюркизированного термина „казак“ является адыгский термин „хасэ/хаса“, первоначально означающий „народное законодательное собрание“»{23}.

Однако выше показано, что этноним касоги был распространен на адыгов, подчинившими их хазарами, которые назывались — коса, касоги и этот этноним затем носило смешанное тюрко-адыгское население{11}.

Л. В. Воротынцев полагает, что русское казачество сформировалось в результате контактов тюркоязычных кочевников и южнорусского населения. Связано это с тем, что в конце XIV — второй половине XV вв. в лесостепной полосе русско-ордынского пограничья «происходит сложение ряда феодальных образований „служилых татар“ (улус Мансура-Кията, Яголдаева тьма, владения Бердедата Кудаитовича и братьев Касыма и Якуба Мехметовичей), находившихся в вассальных отношениях с властями Великого княжества Литовского и Московского княжества, а также независимых военных сообществ (т. н. „казаков“), не входивших в политические системы вышеуказанных государств»{13}. Эти образования были полиэтничными и «Соответственно, культура „татарских княжений“ и казачьих сообществ также носила синкретичный характер, с постепенным преобладанием русской православной культурно-бытовой матрицы, в ее народном варианте»{13}.

Первым подобным образованием, «по-видимому, стало владение князей Глинских, возводивших свое родословие к сыну беклярбека Мамая, Мансуру-Кияту и ставших впоследствии родственниками московских царей[54]. Согласно сведениям, содержащимся в пространной редакции родословной Глинских: „… после Донскаго побоища Мамаев сын Мансур-Кият князь зарубил три городы — Глинеск[55], Полдову (Полтаву), Глеченицу (Глиницу). Дети же Мансур-киятовы, меньшой сын Скидерь поимав стадо коней и верблюдов и покочевал в Перекоп, а большой сын Алекса остался на тех градех преждереченных“. Мансур и его сыновья, по-видимому, ушли в Литву не сразу после разгрома Мамая в Куликовском сражении, а несколько позже, после гибели Мамая в генуэзской Кафе»{13}.

Наиболее вероятно, что владения Мансура, располагавшиеся в среднем течении р. Ворскла, примыкая к литовской границе, официально не входили в состав Великого княжества Литовского, продолжая оставаться ордынским улусом. Учитывая, что главная ставка Мамая — Шахр ал-Джедид, в 60–70-х гг. XIV в. располагалась в районе современного Запорожья, к юго-западу от «зарубленных градов» Мансура, то вполне вероятно, что земли междуречья Ворсклы и Псла составляли личное родовое владение Мамаевичей.

Позже потомки Мамая подчинили себе южные части Черниговщины и Сумщины, земли современных Курской, Белгородской и Харьковской областей, левобережье Черкащины. Здесь жили потомки славянского племени северян (севрюки) и половцы. Только с XV в. славяне начинают ассимилировать тюркское население этих территорий.

Мансур был убит под Самарой в сражении с войсками Тимура в 1391 г. В 1392 г. сын Мансура Алекса признал власть Великого князя Литовского Витовта, был крещён в Киеве и наречен Александром. Сообщение об этом содержится в краткой редакции родословной князей Глинских: «К великому князю Литовскому приехал из Орды князь Алекса, да крестился, а во крещении имя ему дали князь Александр, а вотчина у него была Глинск, Глиннеца, да Полтава (Полтова). С тою вотчиною к Витовту и приезжал, а Витовт дал ему волость Стайну (Станску), Хозоров, Гладковичи, и женил его а дал за него Князь Владимирову дщерь Острожского княжну Настасью»{13}.

Тогда же был крещён внук Мансура, сын Алексы, именем Иоанн. Этот Иван Александрович в 1399 г. добился от Витовта титула князя Глинского. До 1508 г. владения потомков Мамая оставались автономным княжеством внутри Великого княжества Литовского.

Украинские авторы считают, что вхождение владений внука золотоордынского беклярбека Мамая Олексы в состав Великого княжества Литовского, стало основой формирования современной украинской нации{9, с.24}.

По мнению Л. В. Воротынцева, другим районом расселения «служилых татар» на землях Великого княжества Литовского, была Яголдаева Орда — «владения ордынского бека Яголдая Сараевича. Первые сообщения о „Еголтаевой тьме“ содержатся в ярлыке крымского хана Менгли-Гирея королю польскому и великому князю литовскому Сигизмунду IV Ягелону от 2 июля 1507 г., в котором подтверждались владельческие права правителя Польши и Литвы на: „Курскую тьму з выходы и даньми, и землями, и водами, Сараева сына Егалтаеву тьму, Милолюб с выходы и даньми, и з землями и водами; Мужеч, Оскол, Стародуб и Брянеск со всеми их выходы и даньми, и з землями и водами“»{13}.

Л. В. Воротынцев приводит несколько версий появления Яголдаевой Орды (Еголдаевой тьмы). Согласно одной, она образовалась в результате ордынской междоусобицы 1430–1440-х гг., когда часть татар под предводительством некоего Яголдая Сараевича откололась от орды Улуг Мухаммада и осела на территории ВКЛ, получив землю в обмен на пограничную воинскую службу. Современные польские историки считают, что земельные владения были пожалованы литовским князем Витовтом самому Улуг Мухаммаду, когда он искал убежища в Литве, а после того, как тот вернулся в Степь, перешли к его приближенному Яголдаю. Однако в сборниках документов Великого княжества Литовского XV- начала XVI в. отсутствует информация о ордынском аристократе из окружения хана Улуг-Мухаммада, носившем имя Яголдай (или Еголдай).