Средневековые тюрко- и монголоязычные номады и их потомки на Руси, в Российской Империи, странах Запада и Казахстане

Если признать под летописными «Черкасами» земли адыго-черкесских племен в районе Таманского полуострова, то становится совершенно непонятным, как, находясь на таком отдалении от границ Руси, сыновья Улуг Мухаммада так быстро узнали не только об ослеплении Василия II (14 февраля 1446 г.), но и о его пребывании с осени того же года в Вологде и Твери. Это несоответствие было в свое время замечено Г. В. Вернадским, впервые высказавшем предположение о локализации «Черкас» в бассейне Днепра.

Поэтому наиболее вероятным представляется отождествление термина «Черкасы» не как этнонима племен Северного Кавказа или территорий их расселения, а как топонима — населенного пункта и прилегающей области в районе Среднего Поднепровья{13}.

Нужно отметить, что топоним Черкасы мог появиться в Поднепровье в результате расселения здесь древних адыгов, точнее смешанного тюрко-адыгского населения. В черкесском языке есть слово «чер» (tcher) означающее «страна». Отсюда, термин «чер кас» может означать, «„житель страны Касы/Хасы“, т. е. страны с формой власти в виде народного собрания»{23}. О присутствии древнего адыгоязычного населния в этом регионе свидетельствует украинская гидронимия. Например, Псёл, Пселец, Псинка, Псура выводятся из адыгского псы — «вода». Адыгскими по происхождению являются, названия: Томако — остров на Днепре, Унаву — приток Ирпени (от адыгского уна — «дом»{10, с. 37}. Украинские фамилии с окончанием — ен (ко) и — ко также имеют адыгское происхождение — в черкесском языке слово — ко означает «сын»{10, с. 53}. В то же время, тюркские корни имеют фамилии на — юк, — ук, (тюркские Гаюк, Таюк, Кучук). Кроме того, ряд украинских фамилий остались абсолютно тюркскими Бучма, Кучма (по-тюркски это высокая островерхая шапка){45}. Распространенное в украинском языке слово «кош» М. К. Джусупов интерпретирует следующим образом: Кос, Кош — это родовой, кочевой аул степняка, где находился глава рода, мог включать в себя несколько аулов одного и того же рода{20}. М. К. Джусупов предполагает, что «курень первоначально у днепровских казаков было жилищем для десяти человек. Десять человек — воинская единица в монгольской армии во главе с десятником. Десять куреней составляли сотню и воспринимались татарами как аул. Назначался старший над сотней, или же аулом, „есi-аул — аул-есi“. Сто куреней составляли уже тысячу и воспринимались как кош. Назначался старший над кошем, или тысячей — Ата-мын»{20}.

О присутствии древних адыгов в Подонье свидетельствуют результаты исследований Г. Ф. Турчанинова. Так, рассматривая маршрут похода князя Святослава на хазар в 965 г. он отметил: «…нет никаких оснований думать, что битва с ясами (аланами) и косогами (черкесами) произошла где-то на Северном Кавказе. И те и другие могли находиться (и скорей всего находились) в Подонье, ниже Белой Вежи. Вероятно, и этническое название косог (ср. осет. каесаег „кабардинець-черкес“) вошло в русский язык тогда же, будучи заимствовано из языка не северокавказских, а подонских ясов-алан, ниже которых у дельты Дона сидели косоги…»{43, с. 75}. Свои предположения Г. Ф. Турчанинов подтверждает не только данными древнерусских летописей, но и надписями на раннесредневековых фляжках из-под Новочеркасска, которые он прочитал на касожском (адыгском) языке{42, с. 74–75}{43, с. 75}.

О. Б. Бубенок отмечает, что «Несмотря на то, что попытки Г. Ф. Турчанинова прочитать надписи на новочеркасских фляжках на адыгском (касожском) языке выглядят довольно спорными, имеется определенное археологическое подтверждение этой гипотезы. Прежде всего, большой интерес представляют некоторые могильники салтовской культуры в степном Подонье, где широко использовались каменные обкладки могил»{11, с. 53}.

О. Б. Бубенок соглашается с мнением «исследователей, которые считают, что в 965 г. князь Святослав встретил ясов (аланов) и касогов (адыгов) не на Кавказе, а на Нижнем Дону. В этом нас убеждают отмеченные параллели между нижнедонскими и северокавказскими могильниками. Может быть, и прав Г. Ф. Турчанинов в том мнении, что надписи на флягах Новочеркасского музея были написаны не на тюркском или иранском языках, а именно на касожском (адыгском)»{11, с.53}.

По мнению О. Б. Бубенка одно из племен адыгов, а также аланы и болгары, были переселены хазарами с Северо-Западного Кавказа в устье Дона. Об этом свидетельствуют данные раскопок Борисовского могильника на Северо-Западном Кавказе и Артугановского могильника на Нижнем Дону, а также сведения «Повести временных лет» о событиях 965 г. В хазарское время этническое название касоги (кас-) пришельцы-тюрки могли распространить на подконтрольные им адыгские племена{11, с. 56, 67}. «Не исключено, что изначально термин касог являлся обобщающим названием для смешанного тюрко-адыгского населения Прикубанья в конце VIII — первой половине X вв.»{11, с. 44, 61}.

В 1396 г. Великий князь литовский Витовт выделил для потерпевшего поражение от Тамерлана Токтамыша и его «двора» земли на Юго-Западных рубежах своего государства, в Черкасах и Каневе. Позднее, в 1424 г., эти же земли были предоставлены Витовтом хану Улуг Мухаммаду, после разгрома его армии Шахрузом (одним из сыновей Токтамыша). Используя пограничные территории как материальную базу, Улуг Мухаммад уже в 1425 г. контролировал западные районы «Поля».

В свою очередь, ордынские воинские контингенты участвовали в военно-политических мероприятиях Витовта. Так, в псковском походе литовского князя летом 1426 г., помимо европейских наемников, принимали участие и значительные по численности отряды татар. По сообщению московской летописи, Витовт: «у царя Махметя испроси двор его».{13}.

Литовские административные документы XV–XVI вв. фиксируют присутствие значительного тюркского элемента в родословных шляхетских фамилий, имевших владения в землях южной Киевщины. Так, татарские корни имели шляхетские роды Чемерисов (Казанских), Татариных-Михновых, Бокевичей-Щуковских (от тюрк. «бокей» — «герой», «силач»), Бурдюковых и др. Данный факт свидетельствует о достаточно плотном заселении южнокиевских земель знатными выходцами из Орды в более раннее время.

По всей видимости, после захвата власти в Москве Дмитрием Шемякой зимой 1446 г. братья «Махметовичи» временно ушли на земли Великого княжества Литовского, получив во временное владение от литовского князя земли в районе Черкас и Канева, сохранив, в то же время, контроль над своими «старыми» владениями на московско-литовском и московско-ордынском пограничье. Это тем более вероятно, если учитывать, что в 1424–1426 гг. Черкасские и Каневские земли принадлежали, на правах ленного владения, отцу «служилых царевичей», хану Улуг Мухаммаду.

Поддержка литовским князем Казимиром свергнутого Василия II позволяла тому поддерживать надежную связь со своими русскими и татарскими сторонниками, находившимися на землях Великого княжества Литовского. Именно этим обстоятельством может объясняться практически синхронный выход дружин коалиции русских князей под предводительством Василия Серпуховского и отрядов Касыма и Якуба к Вязьме осенью 1446 г. И те, и другие двигались в одном направлении, в сторону Твери, где в это время находился двор Василия II Темного{13}.

Проблему определения этнической принадлежности «черкасских казаков» и локализации места их расположения необходимо рассматривать в контексте событий происходивших в это время на землях ордынско-литовского пограничья. По мнению В. В. Трепавлова и Р. Ревы возникновение днепровского казачества произошло во второй половине 50-х гг. XV в., после окончательного разгрома войск литовского князя Свидригайла и союзной ему орды Сеид-Ахмеда в 1455–1456 г. Как считают исследователи, часть татарских и русских воинов не присоединились к победителям, а превратились в вольных казаков с базами на Днепре и Дону.

По мнению Л. В. Воротынцева, процесс формирования казачьих сообществ в среднем Поднепровье (районе Черкас) мог начаться несколько ранее. В 1430–1440-х гг. Улус Джучи окончательно распадается на несколько частей. На протяжении 1434–1437 гг. в западной части Дешт-и-Кыпчака шло непрекращающееся военное противостояние между Улуг Мухаммадом, Кичи-Ахмедом и Сеид-Ахмедом. В это же время, после смерти Витовта в 1431 г. в Великом княжестве Литовском начинается гражданская война между князем Свидригайло, пользовавшемся поддержкой православной партии и его соперниками, поддерживаемыми Польшей. Наибольшего ожесточения военные действия в Литве и Степи достигают к середине 30-х гг. XV в. 1 сентября 1435 г. армия мятежного литовского князя потерпела тяжелое поражение от войск Сегизмунда Кейстутовича на реке Свенте (у Вилкомира). По замечанию псковского летописца: «за много лет не бывало токого побоища в Литовскои земли».

Длительные военные действия на огромных пространствах Дешт-и-Кып-чака и в Великом княжестве Литовском не могли не породить значительного числа военных профессионалов, в силу определенных причин выброшенных из традиционной системы службы тому или иному феодалу, обеспечивавшему материальное благосостояние воина. Подобное положение заставляло изгоев сплачиваться и создавать воинские братства.

Таким образом, возникновение сообществ «черкасских» и «рязанских казаков» следует, по мнению Л. В. Воротынцева, относить к 30–40-м гг. XV в. Именно к этому времени относятся первые упоминания об участии казачьих отрядов в боевых действиях, как на стороне русских княжеств (разгром царевича Мустафы под Рязанью зимой 1443/44 г.), так и на стороне ордынских аристократов (участие «людей из Черкас» в походах 1445 и 1446 г. хана Улуг Мухаммада и его сыновей Махмутека, Касыма и Якуба).

Военизированные консорции «ордынских казаков» сохранялись, по крайней мере, до конца XV в., что отмечается сведениями письменных источников. Так, по сообщению Софийской второй летописи и Разрядной книги Московского государства, в сентябре 1499 г.: «придоша татарове ордынские казаки и азовские под Козелеск». В XVI в. степные казачьи сообщества, по всей вероятности, влились в состав воинских контингентов Османской империи (Азов), Крымского ханства и Запорожской сечи{13}.