Первый кубанский («Ледяной») поход

* * *

Еще с вечера пошли строевые части по выработанному маршруту. Но каждый шаг надо брать с боя. Под Некрасовскую подошли сильные части большевиков, поднялись крестьяне окрестных хуторов.

Первый бой недалеко от Некрасовской, за переправу через реку Лабу. Мосты разрушены. На противоположном берегу в кустах засели большевики, не подпускают добровольцев к реке, открывая частый, губительный огонь. А пробиться, уйти от Некрасовской – необходимо. Необходимо потому, что и сзади, со стороны Усть-Лабинской, давят большевики, подъезжая эшелонами из Екатеринодара.

Образуется кольцо и становится все уже. Вечереет. Юнкерский батальон пытается форсировать реку вброд. Засевшие в кустах большевики отбивают. Уже ночь, темная-темная. Дорог каждый час, каждая минута. Добровольцы пускаются на хитрость. Несколько смельчаков тихо крадутся к темной, змеящейся реке. Булькнула вода, вошли и тихо-тихо переходят. Берег. Условные выстрелы. Ура! Ура! Побежали по берегу. «Ура!» гремит с другой стороны. Залпы! Залпы! Бегут к реке. Большевики опешили, стреляют, смешались, побежали… Вброд бросился батальон. Река за добровольцами. Армия двинулась вперед.

По наскоро наведенному мосту переезжают подводы Лабу и, переехав, несутся рысью по мягкой дороге, догоняя голову обоза. Уже весь обоз изогнулся по равнине. Тихо едем мимо большого пчельника. С подвод спрыгивают возчики, сестры, бегут за медом и вперегонку возвращаются на свои подводы. Зеленую степь накрыло голубое небо. В голубом просторе высоко-высоко черными точками парят ястребы – плавно и бескрыло. Нет выстрелов – не чувствуется войны.

Но вот впереди затрещало, бьет артиллерия. Под Киселевскими хуторами бой, долгий, упорный. В обоз прибывают раненые – рассказывают: «Здесь крестьянские хутора – так все встали, даже бабы стреляют; и чем объяснить? Ведь пропусти они нас – никого бы не тронули, нет, поднялись все».

Заняли хутора. Нигде ни души. Валяются убитые. По улицам бродят, мыча, коровы, свиньи, летают еще непойманные куры. Переночевали на подводах и утром выезжаем на Филипповские. Над селом подымается черными клубами дым, его лижет огонь красными языками. И скоро все село пылает, разнося по степи сизые тучи…

А впереди опять треск ружей, гул орудий. Опять мы в кольце. Идут мучительные часы ожиданий. Из арьергарда требуют подкреплений. Туда скачет текинский конвой Корнилова – это все, что может дать Главнокомандующий. Ушла в бой музыкантская команда. Взяли всех способных стрелять из обоза… Только к вечеру, вырвавшись из кольца, заняли Филипповские. Здесь та же картина: ни одного жителя, все как вымерло…

Ранним утром из Филипповских выезжают последние подводы, и опять все село застилается сизыми тучами. Сожгли. Недалеко от него спустились в лощину. Обозу приказано остановиться. Опять – бой кругом. Сегодня в обоз ведут, несут особенно много раненых. Раненым на подводы раздают винтовки. Близится ружейный треск. Наши цепи отступают.

Среди раненых – паника. «Женя! Женя! – зовет хорунжий М., он ранен в шею, ноги, и руки у него парализованы. – Застрели меня, если наши не выдержат, Женя, я прошу тебя, я знаю наше положение, а я ничем ведь пошевелить не могу». Стрельба удаляется – наши цепи двинулись вперед…

Из боя пришел Садовень. «Ну Корнилов! Что делает! Кругом пули свищут тучами, а он стоит на стогу сена, отдает приказания, и никаких. Его адъютант, начальник штаба, текинцы просят сойти – он и не слушает. Наши цепи отступать стали, он от себя всех текинцев послал остановить. Остановили – вперед двинули… И Алексеева видал, тоже совсем недалеко от цепей стоит. Его кучера сегодня убило.»

Раненые слушают, перебивая нервными вопросами: «Ну, как теперь? Наши не отступают?» – «Нет, теперь ничего, двинулись вперед, а было положение отчаянное. Уж больно их много, тучи прямо.»