Афанасий Фет

Пребывание Фетов в Новосёлках в те же примерно сроки в 1859 году было менее удачным. Меньше удавалось встречаться с Тургеневым. Помехой и работе, и отдыху был годовалый племянник. «В видах избавления дома от детских криков, — вспоминал Фет, — сестра с ребёнком и кормилицей переселилась в исконное женское и детское помещение на мезонине, а мы с женой перебрались в... новый флигель между домом и кухней. Эта перемена привела нас к какому-то физическому и отчасти духовному особняку... оставаясь во флигеле, когда жена моя уходила в дом играть на рояле, я впадал в тяжкую скуку. Жить в чужой деревне вне сельских интересов было для меня всегда невыносимо, подобно всякому безделью, а усердно работать я могу, только попав в капкан какого-либо определённого, долгосрочного труда, и при этом нужно мне находить точку опоры в привычной обстановке, подобно танцору, уверявшему, что он может танцовать только от печки, около которой всегда стоял в танцклассе. Чтобы не отставать от других, я приходил в дом читать вслух Илиаду Гнедича. Чтобы не заснуть над перечислениями кораблей, я читал, ходя по комнате, но и это не помогало: я продолжал громко и внятно читать в то время, как уже совершенно спал на ходу»380. К тому же семья получила потрясшее её известие о смерти брата Василия (вероятно, от душевной болезни). Вскоре скончалась и его жена.

Завершилось это пребывание в деревне крайне мрачно. В начале октября Феты вернулись в Москву, взяв с собой Надю с ребёнком и кормилицей. По приезде у Надежды случился рецидив болезни: «Когда мы с сестрой вошли в магазин и я, рассматривая предлагаемые кроватки (для маленького Петруши. — М. М.), стал просить одобрения Нади, то убедился, к ужасу моему, что на неё нашёл окончательно столбняк. Видно было, что она пассивна до окаменелости. Приказав уложить кроватку с чехлом в пролётку, я не без усилия усадил сестру рядом с собою и пламенно желал только добраться домой без публичных приключений. Не теряя времени, отправился я к доктору Красовскому, умолять его о немедленном приёме знакомой ему больной. Невзирая на положительный отказ со стороны доктора, за неимением помещения, я объявил ему, что привезу больную и оставлю у него в приёмной, так как оставлять её в доме при ребёнке невозможно»381.

Семейное счастье Борисовых не продлилось и двух лет. Надежда проведёт в больнице целый год, её состояние снова улучшится, но иллюзий по поводу её окончательного выздоровления уже не будет. Глубину страданий несчастного мужа трудно измерить. Однако чувства Фета были, скорее всего, ещё более мрачными. Борисов пришёл к мысли, что болезнь его жены наследственная. «...Пришлось сдать её доктору Лоренцу, старому знакомцу. Он 15 лет лечил её мать, которая все эти годы была в сильнейшей меланхолии, — вот где и разгадка несчастной болезни — а мы никто этого вначале и не подозревали»382, — писал он Тургеневу 22 июня 1864 года. Борисов действительно мог не знать причину смерти тёщи — Шеншины её не афишировали, а он сам при кончине не присутствовал. Однако он ошибался, думая, что никто не догадывался об этом. Фет давно знал о дурной наследственности, переданной детям и внукам его матерью, и понимал, что его собственное душевное здоровье под постоянной угрозой.