Друг № 3

Глава 21. Групповая терапия

После ухода Панси Драко вспомнил, что так и не поговорил с матушкой. Самое ужасное, что у него в голове появился мерзкий голосок, подсказывающий, как поступать правильно в самых разных ситуациях. Он не был уверен, откуда тот взялся, но временами в голоске слышались Гермионины интонации, так что, возможно, он подхватил его от нее. Временами от голоска была польза, но большей частью он заставлял чувствовать себя виноватым. Как раз сейчас голосок шептал, что сама матушка к нему не пойдет. Ее надо проведать и выяснить, как ей живется без отца.

Он все ждал, что однажды проснется и придет в ужас от того, что отправил Люциуса в тюрьму. Или начнет по тому скучать. Но ничего подобного не происходило. Наоборот, без отца он чувствовал себя просто превосходно. Было приятно бродить по особняку, не опасаясь, что, завернув за угол, столкнешься с ним взглядом. Он никогда не считал, что мир устроен справедливо, и не думал так и сейчас, но кое-какая справедливость в мире все-таки была. Выяснилось, что нельзя вечно издеваться над семьей, разрушать чужое детство и убивать мирных лавочников. Наступит день, когда за все придется ответить, причем возмездие будет спрыснуто восхитительной иронией.

Он посмотрел на часы и убедился, что времени до начала смены как раз достаточно, чтобы поговорить с матушкой, но при этом иметь возможность уйти, если что-то пойдет не так. Он поднялся в ее крыло. Она тихо сидела на диване в летней гостиной.

— Добрый день, матушка!

Он приближался к ней осторожно, словно разговаривал с уличной кошкой или с кем-то в этом роде: направлял в ее сторону лучи добродушия и старался не делать резких движений.

— О, Драко, это ты, — рассеянно сказала матушка. Казалось, она не могла решить, кто перед ней — он сам или его призрак. И это ее не слишком заботило.

Он решил начать с простейших вопросов и посмотреть, что получится.

— Как вы себя чувствуете?

— Оплакиваю отца, — ответила матушка, показывая на черный бархат парадной мантии. Стало ясно, почему она не спускалась вниз. В то время как простолюдины собирались на поминки, чистокровная знать предпочитала грустить в одиночестве: каждый уединялся у себя и проводил так несколько дней, посылая домовиков за едой. Драко полагал, что это было разумно. В конце концов, некоторые колдуны могли искренне скорбеть, и им было бы неприятно находиться вместе с теми, кто был только рад избавиться от покойника, или сам подлил ему яду!

— Понятно, — ответил он, неловко переступая с ноги на ногу. Отец, вообще-то, был жив. Интересно, что бы он чувствовал, если бы тот и вправду умер?

— А ты почему не в трауре? Ты, похоже, уклоняешься от своего долга, Драко.

Она укоризненно посмотрела на него. Он отвел глаза и решил, что чувствовал бы себя по-другому. Умри Люциус, не случилось бы их последней встречи в Азкабане, и он не узнал бы, как отец к нему относится. Трудно оплакивать того, кто считает, что тебе было бы лучше не родиться.

Вслух он сказал:

— Вовсе нет. Я избегал его, когда мы жили вместе. Теперь он с нами не живет, и в этом нет необходимости.

— Что ты себе позволяешь, сын?

Он просто сказал правду. Честно оценил сложившуюся ситуацию.

— Вы же сами советовали мне сдерживать чувства. И мы не обсуждаем такие темы, — заметил он. Матушка в прошлом не раз выговаривала ему за слишком впечатлительную натуру. С тех пор прошло много времени, но это не означало, что он забыл.

— Это твой отец не обсуждал такие темы. Теперь мы можем поступать, как захотим, — с чувством произнесла она. Он не очень понял, на что она намекает, но было ясно, что это для нее важно.

— Например? — недоуменно уточнил он.

Она посмотрела в пространство и улыбнулась:

— Пока не знаю, но со временем пойму.

Он вспомнил их встречу в Монако, сразу после ареста отца. При отце матушка ничего подобного не говорила. Она ограничивалась ничего не значащей светской беседой или делала замечания сыну касательно его манер. Без мужа она сразу ожила и как-то помолодела, словно вернулась в те времена, когда они еще не встретились.

— Я тут подумал…, — начал он, раз она все равно была в таком странном расположении духа.

— О чем подумал? — спросила она таким тоном, словно была готова ответить на любой его вопрос.

— Когда вы последний раз беседовали с Андромедой?

Как выяснилось, все-таки не на любой. Она на секунду нахмурилась, но тут же взяла себя в руки и укоризненно поинтересовалась:

— Почему ты спрашиваешь?

Он пожал плечами. Может, отступиться и поменять тему? Драко решил продолжить, просто потому, что испытывал страшную неловкость, а это был верный признак, что он поступает правильно. Он не думал, что ему придется об этом пожалеть.

— Я вчера видел дочку Блейза, и та болтала о своих тетушках. Ты по ней скучаешь?

Она, не задумываясь, произнесла положенную реплику:

— Это было давно. Слишком давно, так что вопрос не имеет смысла.

Примерно то же она сказала, когда ребенком он спросил, где ее другая сестра. Но в этот раз он не даст ей уйти от ответа.

— Не уверен, что это правда.

— Какое тебе дело?

Она начала раздражаться, что означало — его настойчивость ее задела, но он не собирался останавливаться. Дело было не только в ней: его воспитывала жуткая половина родни, и он считал, что имеет право познакомиться с половиной, которая не была предана злу, до того, как те умрут или он обзаведется собственной семьей.

— Она приходится мне теткой. Другой родни у нас нет.

И слава Мерлину! Он мысленно перебрал в голове имена: тетка Белла, дядя Рудольфус, дед Абраксас, дед Сигнус, бабка Друэлла, бабка Октавия, отец. Он немного скучал только по бабушкам. Октавия Малфой всегда была сурова, зато угощала сладостями, в то время как Друэлла Блэк отнимала сладости, но говорила ласковые слова. Белла как-то упомянула, что Друэлле никогда не нравился Люциус, что невольно вызывало уважение. С другой стороны, Белла сама терпеть не могла Люциуса, так что наверняка сказать было нельзя.

Нарцисса поджала губы.

— С чего ты решил, что мне надо об этом напоминать?

Она считает, что лучше забыть? Он знал, что это не так, и знал, что она никогда не забывала: когда она внушала ему, что нет ничего важнее семьи, это были не просто положенные слова. Может, она не всегда следовала этому правилу, но всегда в него верила. Вот и сейчас голос у нее задрожал.

— Вы могли бы что-то сделать, — сказал он. — Не мне же посылать ей сову! Мы никогда не встречались.

Она крутила в пальцах палочку. Уж не подумывает ли наслать на него старое, доброе Оплеушное заклятье, чтобы не указывал матери, как себя вести? Она больше не выглядела раздраженной, просто как-то съежилась. Без отца она не только помолодела внешне — к ней вернулись неуверенность в себе, и, может быть, даже страх.

— Мне не раз приходилось принимать тяжелые решения, Драко, — проговорила она, — и мириться с их последствиями.

— Выбор есть всегда, — ответил он, прежде, чем успел остановиться.

Ее глаза гневно вспыхнули, пальцы сжали палочку, и он понял, что снова вывел из себя свою бедную матушку. Будь ему одиннадцать, последовало бы «Орикула Пульсум!» [1], и он, спотыкаясь и сжимая голову руками, отправился бы к себе, усвоив, что с родителями надлежит обходиться уважительно. Но он уже вырос, так что она ограничилась суровым «Нам не о чем говорить».

Он знал, что следует отступиться, тем более, что она возвела вокруг себя каменную стену, но не смог удержаться еще от вопроса:

— Вы до сих пор думаете, что она поступила неправильно?

Он думал, что только сильнее ее разозлит, но вместо этого обескуражил. Матушка уронила палочку на колени и мрачно уставилась на нее.

— Я думаю, что была неправа, когда считала, что мое мнение что-то значит.

Может, в том, чтобы настраивать людей против себя, есть и преимущества? Если все станут любезны и перестанут друг к другу приставать, никто не станет откровенничать, и тогда любезность обернется ложью. Может, героем ему и не быть, но почему не стать колючкой, которая поможет обнаружить паучий укус прежде, чем тот загноится?

Так что он с ходу выпалил:

— Но если бы не считали, что бы вы решили?

— Мы все еще говорим о моей сестре, Драко? — проницательно заметила она.

— Вы так и не ответили.

Она втянула щеки и бросила мрачный взгляд на стену за его плечом.

— Ладно.

Драко засчитал себе еще очко. Он пробился через ее защиту, как до того через защиту Панси.

— Раз уж ты упорствуешь, я скажу.

Она замолчала, словно чего-то ожидая. Он сообразил, что от него требуется, и устроился на диване рядом с ней. Она выпрямилась и начала рассказ.

— Если не считать возраста, я всегда была средней сестрой.

Теперь, когда она решила заговорить, слова полились свободно, словно во сне.

— Дромеда всегда была самоуверенной и требовательной, и всегда поступала по-своему. Она никогда не прислушивалась к чужому мнению, о чем бы ни шла речь: нарядах, кавалерах или политических убеждениях. Белла всегда была странной, и я никогда не знала, о чем та думает. Мне всегда хотелось ее защищать, хотя она была старше. Казалось, она может вспыхнуть в любой момент — совсем не умела держать себя в руках. Дромеда всегда стояла на своем и умела внушить уважение, а я была посредине. Я была недурна собой, хотя до сестер мне было далеко, имела кое-какие убеждения, и мне казалось, что этого достаточно. Я думала, что знаю что-то истинное и важное.

Она помолчала, разглядывая ладони.

— Я приняла решение, основываясь на том, что знала, и выбрала не ту сестру.

Она сказала это так тихо, что Драко едва разобрал, и не понимал, что ответить. Через мгновение она заговорила снова, так что отвечать не пришлось.

— Жизнь такая странная, Драко. Порой мне кажется, я всегда оплакивала тех, кто еще жив. Я оплакивала Дромеду в день ее свадьбы. За день до того она прислала мне сову. Написала, что если приду, стану подружкой невесты — платье она найдет. Я никому про это не рассказывала, даже Белле. Думаю, письмо все еще где-то лежит. А самое странное, я была убеждена, что в тот день приняла решение сама.

Она на секунду прикрыла глаза, и, поднеся руки к лицу, проговорила в ладони:

— Когда началась первая война, я оплакала Беллу. Я сказала, что женщине не следует принимать Метку. Та сослалась на Алекто, а я ответила: Алекто — вульгарная особа, и Белле не следует ей подражать. Она не послушала и поступила по-своему. Когда на следующий день она увидала меня в траурной мантии, то сразу поняла, в чем дело. До сих пор помню, как она смеялась. «Цисси, так я — покойница? Я как-то не заметила, но все может случиться».

От материнского голоса, на редкость точно воспроизводящего интонации Беллатрикс, Драко пробрало холодом. В нем звучало настоящее безумие.

— Она превратила это в шутку, — продолжила матушка, уже своим голосом. — Когда ты родился, она заметила: «Жаль, что у малютки Драко не осталось теток». В тот день, когда Северус дал Нерушимый обет, я оплакала его. Я оплакивала Сириуса, когда тот попал в Гриффиндор. Всю мою жизнь я прожила в окружении толпы призраков. Так что, если вернуться к твоему вопросу, я — последняя, кого надо спрашивать, что правильно, а что — нет.