Друг № 3

— Доброе утро, — сказал он, но прозвучало это как вопрос.

— Точно, — ответил Блейз, потирая шею. — Ладно, спасибо, что… э-э-э… позаботился об Амаранте.

— Тут и говорить не о чем.

— Я ее забираю, — продолжал Блейз. Осторожно обойдя устроившегося в комнате слона, он подошел к дивану. Как раз в этот момент Гермиона решила притвориться, что проснулась. Она осторожно передала дочку Блейзу.

— Ладно, пока, — сказал тот, ни к кому особенно не обращаясь. Амаранта, так толком и не проснувшись, положила голову ему на плечо.

Блейз нырнул в камин, и Гермиона, повернувшись к Драко, попыталась привести в порядок волосы, которые всю ночь лезли ему в рот. Само собой, у нее ничего не получилось. Забавно, что у нее голова, как после бурной ночи, хотя они даже близко не занимались любовью.

— Доброе утро, — сказала она.

Драко кивнул.

— Ох, не думала, что уже настолько поздно. Мне пора домой.

На самом деле было довольно рано, и он с удовольствием пригласил бы ее провести еще несколько часов в своей постели, но было очевидно, что она вряд ли согласится.

— Пора так пора, — ответил он.

— Ты сегодня работаешь?

Драко кивнул.

— Ладно. Я к вам загляну.

— Хорошо.

Она подобралась к нему поближе и поцеловала, сначала в губы, а потом в щеку. Потом встала и собрала вещи.

— Увидимся, — сказала она, помахала рукой и вошла в камин.

Драко не мог понять, в каком он настроении. Пока она спала у него на плече, ему в голову приходили сплошь слюнявые и трогательные мысли, и от этого хотелось улыбаться широкой дурацкой улыбкой. С другой стороны, она сразу же ушла, и сна у него не было ни в одном глазу. Он решил, что почитает газету и съест завтрак, а потом примет душ и переоденется.

Когда он вернулся в гостиную, там обнаружилась Панси. Она сидела на диване, выпрямив спину, элегантно скрестив ноги и сложив руки на коленях. С кем он только связался! Заваливаются к нему в любое время дня и ночи, словно к себе домой! Правда, на Панси он не сердился, потому что та вернулась. Если Панси могла выразить свои дружеские чувства только путем незаконного проникновения в чужой дом, пусть так и будет.

— Почему ты не пригласил меня петь в этом твоем представлении? — спросила та, сразу переходя к делу. Ему захотелось рассмеяться — так нелепо это прозвучало, но у Панси был слишком серьезный вид.

— Ты что, стала бы петь? — недоверчиво переспросил он.

— Конечно. У меня прекрасный голос, — напомнила она ему. Он чуть было не ляпнул, что голос ей не понадобится, но вовремя удержался.

— Ладно, я спрошу, — произнес он, слишком сбитый с толку, чтобы думать, что говорит.

— Сообщишь, когда начнутся репетиции, — бросила она, встала и двинулась к камину. До Драко наконец дошло, что надо сказать.

— Погоди!

Он придержал ее за запястье. Панси развернулась и резко выдернула руку.

— Не смей меня трогать!

Она кипела от ярости. Панси могла превратиться из милой девушки в бешеную фурию быстрее, чем человек успел бы ощутить удар по лицу.

— Раз уж явилась ко мне без приглашения, придется со мной поговорить, — заявил он, позаимствовав подход у собственной матери. Он никогда не утверждал, что сочинение правил — скучное занятие. Тоскливо было им следовать.

Она закатила глаза, словно подчиняясь грубой силе, но не сдвинулась с места. Панси привыкла подчиняться выдуманным правилам, вроде того, что он только что изобрел. У нее, как и у него, это было в крови.

— Ладно, — сказала она. — О чем таком тебе приспичило поговорить?

Словно она не знала!

— Когда мы последний раз виделись, ты была в ярости и заявила, что что вернешься, только если я извинюсь. Чего я не сделал, и делать не собираюсь. А теперь ты заявляешься ко мне как ни в чем не бывало и объявляешь, что хочешь петь маггловскую песню на благотворительном концерте. Почему?

— Потому что я хочу участвовать в представлении, — ответила Панси так, словно это было очевидно. — Вот почему.

— Но я по-прежнему ухаживаю за Грейнджер, — заметил он, стараясь добиться от нее хоть какой-то реакции.

— Поступай, как знаешь, — произнесла она, изображая ледяную скульптуру чистокровной молодой особы. То есть хорошо воспитанную чистокровную молодую особу. Он попытался понять, что она чувствует.

И решил, что проще спросить напрямую.

— Послушай, может, дело вообще не в Грейнджер?

— Дело именно в ней, — заявила Панси, и так громко щелкнула челюстью, что отголоски донеслись до Японии.

— Я же вижу, что ты врешь — с облегчением заметил он. — Ты по-прежнему не справляешься с зубами.

— Я же ходила на специальные занятия! — сказала она громче, чем принято, но он не собирался делать ей замечание. На самом деле он надеялся, что когда-нибудь они соберутся, чтобы накричаться власть, набегаться по коридорам и, может быть, даже сыграть в квиддич в бальном зале.

— Значит, они не помогли, — ответил он. — Если дело не в Грейнджер, то в чем?

Она несколько раз глотнула воздух и бросила на него самый ледяной взгляд, какой смогла изобразить.

— Посмотри, что ты натворил, — начала она спокойным голосом. Ей удалось взять себя в руки, но он понимал, что спокойствие это — притворное.

— Как всегда, думаешь только о себе. Не успеешь оглянуться, как вы с Грейнджер и Блейз с Дафной начнете вместе ходить на вечеринки, — насмешливо пропела она. — А потом будешь месяцами исходить слюной, планируя нуднейшую свадьбу, а потом обзаведешься жутким наследничком, и он еще, чего доброго, подружится с девчонкой Блейза, а Гарри — чтоб его — Поттер станет его крестным, а потом… потом…

Она не знала, что говорить дальше, и от раздражения прокричала во весь голос прямо в гостиной:

— Ты что, сам не видишь?

В том, что она сказала, не было особого смысла, но Драко понимал, что тот есть, надо только не обращать внимания на слова. Он знал по опыту, что фраза «ты думаешь только о себе» почти всегда переводится как «ты совсем не думаешь обо мне». И если к «натворил» прибавить «с Панси», все станет ясно.

Панси упала на диван, откинула голову на спинку и хмуро уставилась в потолок. Он опустился рядом, и вспомнил, как они разговаривали в квартире Гермионы после встречи с министром. Теперь он знал, как помочь Панси, если та ему позволит.

— Послушай, если я правильно тебя понял, тебе было все равно, что ты одинока, потому что я тоже был одинок.

— Что за чушь, — ответила она, однако без всякой ярости.

— Это ты меня изо всех сил отталкиваешь, — сказал он. — Ты — самый старый мой друг, даже если мы друг друга терпеть не можем, и я не собираюсь тебя бросать только потому, что у меня появилась девушка.

Он вспомнил любимое фото матушки. Его не устраивало будущее, в котором он не мог бы тыкать Панси под ребра, пока та обсыпает его гравием. Фигурально выражаясь.

Панси долго молчала, а когда заговорила, то голос ее прозвучал совершенно бесстрастно.

— Раз уж ты в нее влюбился, расскажи, каково это. Мне интересно.

Она повернула голову и посмотрела на него.

— Как тебе это удалось? Всего несколько месяцев назад ты был один, не знал жалости и сочувствия, и все тебя ненавидели. Как у тебя это получилось?

Отличный вопрос. Хотя для себя, внутри он оставался прежним, но она была права — его жизнь сильно переменилась.

— Понятия не имею, — ответил он. — Просто выбрался из Манора и позволил людям перестать меня ненавидеть.

— Но откуда ты знаешь, что они перестали? — спросила она, словно из чистого любопытства.

Подростком он страшно завидовал умению Панси держать чувства под контролем, но теперь радовался, что так этому и не научился. Может, он не умел врать, увиливать и притворяться так хорошо, как она, но теперь, когда война кончилась, от этих навыков было мало проку.

— Я почти уверен, что перестали, — сказал он. Каким-то образом у него возникло ощущение, что Панси сейчас откровеннее с ним, чем когда-либо за все прошлые годы. — Панси, за нами никто не следит. Тут только я и ты, и тебя не волнует, что я о тебе подумаю, верно? Нет никого, кто решил бы, что ты — слабачка, если раз в несколько лет позволяешь себе что-то почувствовать.

— Это никого, кроме меня, не касается, — заявила она.

— Что? Твои чувства?

Может, чувство вины и сработает.

— Ты когда-нибудь задумывалась, что мы — друзья?

Она втянула щеки и продемонстрировала ему свой затылок.

— Да, — неразборчиво буркнула она в диванную подушку.

— И как ты ко мне относишься? — спросил он.

— Зачем ты спрашиваешь?

Она произнесла это сдавленно, но с таким четким выговором, что он разобрал каждое слово.

— Ты и так знаешь.

— Почему ты решила, что я знаю, если ты мне не говоришь?

Он терпеливо ждал.

— Хорошо отношусь, — она отняла лицо от подушки и втянула воздух сквозь сжатые зубы. — Думаю, ты и раньше догадывался.

— Тогда скажи мне, почему ты так расстроилась.

Она прикрыла глаза рукой, вздохнула и заговорила сухим, монотонным голосом.

— Мне признавались в любви тринадцать раз, но это все было ложью, потому что признавались не мне. Я вела себя не так, как с тобой — я каждый раз была другой. И мне было обидно, что они ни разу даже не попытались понять, какая я на самом деле. Еще я их презирала за тупость: они даже не догадывались, что я притворяюсь. Сейчас я вроде бы настоящая, но откуда мне знать, так ли это на самом деле? Предполагается, что человек рождается с определенным характером, но мне не достался никакой.

Она уронила руку и серьезно посмотрела на него, широко открыв блестящие яростным блеском глаза.

— Драко, я до конца жизни буду одна.

Получилось даже лучше, чем он рассчитывал. Может, в воздухе есть что-то, что вступает в реакцию с кровью: какой-нибудь «химический элемент», потому что о Веритасеруме речи не шло. Может, магглы все-таки знают, как проверить, говорит ли кто-то правду. Может, они просто умеют разговаривать друг с другом.

Все дело было в том, что Драко нравилась Панси, а ему мало кто нравился. Безусловно, чтобы получать удовольствие от ее общества, надо было специально учиться, но если бы она хотя бы на некоторое время перестала притворяться (скажем, на несколько часов в день), то наверняка сумела бы найти себе пару.

— Послушай, Панс, — начал он. Он и раньше слышал, как ведут ободряющие беседы, и решил, что, пожалуй, справится. Не так уж это сложно. — Что бы ты сказала, если бы я принялся жалеть себя на твоем диване? Ты не одна. У тебя есть я с Блейзом, и будет еще множество друзей, если только ты позволишь им к себе приблизиться. И не говори, что завидуешь Блейзу.

Она сморщила нос.

— Конечно, нет. Я не собираюсь выращивать в собственном теле живое существо, словно корова или овца. Но было бы неплохо на время в кого-нибудь влюбиться.

На последних словах она слегка повысила голос, как раз достаточно, чтобы он услышал прозвучавшую в них надежду.

— Так займись этим, — сказал он. — Может, тебе пойти работать?

— Никогда не думала, что доживу до дня, когда ты посоветуешь мне устроиться на работу. В каком мире нам приходится жить!

На лице Панси проступила странная улыбка. Словно кто-то зашел и оставил ее, а она не успела заметить.