Тринадцатый апостол

– Да…Недурственно. Свежо. Оригинально. – подбодрил его кот.

– А это примерно в то же время. – сказал Форштейн, тыкая пальцем в картинку на которой был изображён Трамп в фуражке таксиста.

Надпись под ним гласила «Трамп-такси на «Бумеранге»! ЗАЗы, ГАЗы и Мустанги! В Москву – 500, а до Уханя довезу за пол-юаня! Всегда мне по пути с тобой! Расчёт в рублях и шаурмой!»

– Моя гордость. – Эммануил указал пальцем следующий плакат. – Его я разместил в соцсетях на разных досках. Пять с половиной тысяч просмотров, господа. Пять с половиной тысяч для неизвестного юзера – это серьёзно. Внизу – актёр Ефремов за решёткой, а этот вверху – адвокат Пашаев, который его же и посадил за его одиннадцать миллионов. Помните тот нашумевший случай? А на самой верхней картинке просто пачку пятитысячных кто-то себе в карман засовывает.

«Адвокат не виноват, что карман великоват!» – было написано сверху этого плаката.

– Недурственно. – со знанием дела хихикнул кот. – Весьма недурственно. Да у вас талант, Эммануил Спиридонович.

– Вот ещё, – польщённый Эммануил поднёс свечку к очередной картинке на которой был изображён ошарашенный президент Украины Зеленский с телефонной трубкой возле уха и выпученными глазами. В верхнем левом углу находилось фото Путина, также разговаривающего по телефону.

« Ни фига се…Крым не наш…» – была напечатана под Зеленским его фраза, произнесённая с явным удивлением.

– Ха-ха-ха! – рассмеялся Панкратий. – Эммануил, да ты конкретно гений! Тебе бы в журналистике работать иллюстратором или ещё кем-нибудь! Вы согласны со мной, господа?

– Согласны, согласны. – ответил за всех кот. – Иллюстрации бьют в самое сердце. Как выстрел наповал.

– Слыхал? – обратился к брату Панкратий. – Какого лешего ты гниёшь в этой дыре? Поехали со мной в Москву! Я тебя пристрою куда хочешь!

– Москва, Москва. – с огорчением вздохнул Форштейн. – Москва деньги любит, а мы – народ провинциальный, безденежный… Эх… Давайте-ка к столу. Опрокинем по одной.

– А это что? – кот задержал массовый отход ко столу, указав пальцем на ещё один плакат. – Кажется, тот самый рыжий? Как его? Чуб? Чубарый?

– Чубайсик! – освежил его память Эммануил, медленно подходя к плакату со свечкой. – Это когда он сбежал от нас в июне сего года, буквально на днях. Помните свежий мем где он с тележкой на Кипре в супермаркете?

– Честно говоря, – потупился кот, – я немного не в курсе. Дела, знаете ли…

– Хоть и в тему и не в бровь, а в глаз, но мне не особо нравится это моё нецензурное нановыражение… – недовольно поёжился Форштейн. – Лучше пройдёмте к столу, Котофей Григорьевич. Ну её в баню эту политику…

– Рыжий нано…пи…– странное слово. – Не прочтёте вслух? Темновато.

– Это для взрослых, господин Котофей. Не дай бог, дети под окном услышат. Не хватало мне с вами ещё раз в полицию попасть. Рыжий нано пипивас орешки ищет про запас. Как-то так пусть будет. – отмахнулся от Чубайса Форштейн, усаживаясь за стол.

– А вот это что? – Котофей указал пальцем на ещё один плакат возле самого окна.

– Да что там может быть, Котофей Григорьевич? – Эммануил недовольно привстал и подошёл к коту. – Ах, это… Я и забыл. Совсем недавно состряпал на злобу дня. Да-а-а… Дело – труба. Я и в соцсети это не выложил пока. Сочинил по пьяни, изучая свежие новости.

Эммануил провёл ладонью, разглаживая заинтересовавшую Котофея новую лесоградскую агитку на которой сверху было написано «Дело – труба!», внизу красовалась легендарная фотка с изображением немецкого солдата сидящего на лафете разбитой пушки по окончании битвы на Курской дуге в 1943-м, а в самом низу располагалась вырезка из СМИ о том, что правительство Германии всеръёз рассматривает вопрос экспроприации части российского трубопровода «Северный поток-2» для его разборки и последующей сборки для транспортивки сжиженного природного газа из Америки и Саудовской Аравии с Катаром.

– Вот так вот и будет скоро вся неметчина с Европой сидеть у разбитого корыта или у разгромленных своей дурью заводов и фабрик. – шмыгнув носом, прокомментировал Форштейн свой последний труд. – Тогда в 41-м на поводу у припадочного неврастеника пошли и сейчас их больная вша за задницу укусила. В зародыше этих гнидёнышей давить надо! Давить и бомбить, чтобы от них дурью и сифилисом не заразиться! О! – Эммануил ткнул пальцем в потолок. – Слышите? Бомбят… Давненько над нами самолёты не летали. С конца февраля по 20-30 раз в день пролетали, после 9 мая послабже стало и вот сызнова взялись за тех-то бендеровцев… От нас тут до Украины километров двести. Рукой подать. Половина нашей области на мове балакает. Раньше никто этого и не замечал. Все были одной страной, одним народом, а теперь… Забили хохлам мозги: «Украина и Европа – это голова и попа!». Вот и нюхайте свою головопопу, господа европлюи-чистоплюи! Ого! Ещё самолётик. Не, сразу два или три? – Форштейн наполовину высунулся в окошко. – Точно два. Эти отбомбились. Домой летят.

В течение последующего часа Панкратий со сказочными друзьями от Бабы Яги просто тупо отбывал повинность на вечере Форштейновского красноречия. Вдруг в стену библиотеки особым образом постучали. Этого хитрого стука никто не расслышал, кроме чуткого кошачьего уха Котофея.

– Я на минуточку, господа. – вежливо прошептал Котофей не столько всем окружающим, сколько самому себе.

Осторожно ступая на подушечки пальцев, он подошёл к двери, открыл её и выглянул наружу. Под окном, прижавшись к стене, стоял запыхавшийся Шишкарик с Колобком. В ногах у них лежал маленький мешочек.

– Вон туда за угол, пожалуйте. Только тихо. – кот указал им в направлении избы Форштейна. – Я сейчас подойду. Идите вперёд.

– Тяжёлый мешочек. – слабо пискнул Шишкарик. – Помогли бы вы нам, ваше мурмяшество… Вдвоём насилу доволокли.

– Не фамильярничай. – одёрнул его кот и забросил мешок себе за спину одной рукой. – Слабаки.

Колобок и Шишкарик, повинуясь жестам кота, направились за угол. Кот пошёл вслед за ними, воровато озираясь. Обогнав их, он открыл дверь в избу библиотекаря.

– Выкладывайте на стол, – приказал подручным Котофей, – и рассортируйте всё по силе воздествия.

– Чего? – спросил Шишкарик, взобравшись на скамью.

– Какие сильные, а какие послабее – всё по силе разложите и по времени отсроченного воздействия.

– А-а-а. – понятливо кивнул Колобок и вместе с Шишкариком начал выкладывать содержимое мешка на стол.

– Смазявки, смазя-я-вочки. – Кот взял со стола один из грибов и поднёс его к носу. – Обворожительный запашок. Изуми-и-и-тельный. Как разложите, так двигайте за мной на кухню и приготовите их на сковородочке по моим бесценным указаниям.

Форштейн разглагольствовал о плане обустройства всей страны, как вдруг в библиотеку, с шумом распахнув дверь, вошёл Котофей со сковородкой.

– Грибочков не желаете? Только что из благодатного сибирского леса по программе импортозамещения прибыли.

– Грибочки? Очень кстати. – радостно потёр ладони Форштейн.

Кот с важным видом поставил сковородку на стол, наполнил стопку, постучал вилкой по бутылке с самогоном, прокашлялся и сказал:

– Господа. Думаю, что для всех особо соображающих этого села ясна и понятна цель нашего приватного визита. Мы колесим по России по секретному заданию правительства с целью создания новой партии. Партии провинции, так сказать. Все наши партии созданы по указке и желанию сверху. Это не секрет.

– Не секрет, Котофей Григорьевич. Давно не секрет. – поддержал его Форштейн.

– Так вот. На следующих выборах вниманию наших граждан будет представлена новая парития – «Провинциальная Россия». Все эти наши «Справедливые», «Либеральные», «Единые» и прочие «России», расплодившиеся как грибы после дождя уже не отвечают чаяниям нашего народа ибо оглохли, ослепли и витают в облаках.

– Ваша правда, Котофей Григорьевич. Не отвечают и витают. – снова согласился с ним Форштейн.

– Поэтому вчера на секретном правительственном заседании в Кремле было принято решение назначить исполняющим обязанности главы партии «Провинциальная Россия» некое лицо, являющееся провинциальным постольку, поскольку оно проживает за МКАДом.

– Лицо? Какое лицо? – уточнил Форштейн.

– Так выпьем за это лицо. Выпьем за этого главного заМКАДыша Росии. Выпьем за нашего Эммануила Спиридоновича Форштейна. Поздравляю вас, Эммануил Спиридонович. Со следующего понедельника вы официально возглавите партийный список «Провинциальной России» как исполнябщий обязанности главы партии. Ваше здоровье. – Котофей Григорьевич чокнулся стаканом с Форштейном и выпил до дна. – Я выпил, а вы все почему не пьёте? Вы что, против «Провинциальной России»?

– Да как же так… Я же…У меня же куры, господа, целых две штуки. И ещё петух на больничном и огород. Как же я всё это брошу? – растерянно заморгал глазами Форштейн и, стоя опрокинув рюмку, ошарашенно бухнулся на стул.

– Вот чудак-человек. – подал голос Панкратий. – Ему предлагают партию в Госдуме возглавить, а он не может. Петух у него на больничном…

Котофей щёлкнул пальцами и снял крышку со сковородки:

– Угощайтесь, Эммануил Спиридонович. Не волнуйтесь вы за петуха. Жив будет. Вместе с Горбачёвым, чтоб он был здоров, в живой очереди в Центральной Кремлёвской Больнице пару сеансов посидит и выживет. Налегайте лучше на смазявки. Обалденные грибочки.

– Смазявки? Никогда о таких не слышал.

– Будете в Кремле – услышите. Их разводят только там – в секретных грибных лабораториях для политической элиты. Ими смазывают на столичных фуршетах все верховные назначения и рокировки. Угощайтесь. – и кот, вальяжно откинувшись на спинку стула, милостливо указал Форштейну на сковороду.

– Я тоже с удовольствием попробую… – тыкнул было вилкой в сковородку Кощей, но кот жёстко прервал его попытку насытиться элитной политической закуской.

Зато Форштейн, ошарашенный пока не совсем дошедшей до него новостью о назначении его главой партии, налегал на смазявки от души вместе с приятно удивлённым Панкратием.

– Хана! – вдруг крикнул Форштейн и засмеялся. – Хана! Помнишь его, Панкратий?

– Хана? А-а-а, Колька бабки Устины?

– Да, да, да!

– Конечно помню.

– Не просвятите меня относительно вашей «ханы»? – вопросил их кот. – Это вы таким образом отказываетесь от должности главы партии?

– Нет, нет, нет, Котофей Григорьевич! – замахал руками Эммануил. – Это я к месту вспомнил случай с прозрением нашего заговорившего глухонемого. Хана! Хана теперь всей моей болотной и незавидной участи, так сказать.

– Что же это за глухонемой такой? – спросил Кощей.

– Давно это было. Жил-был в Больших Колотухах и сейчас живёт…

– Может в Колотухино? – поправил его кот.

– Нет. Колотухино – оно отдельно, а рядом с ним Малые Колотухи и Большие Колотухи.

– Синюхи, Колотухи. Ну и география у вас в провинции. – удивился Клубков.

– Так вот. – продолжил Форштейн, отправив в рот ложку смазявок. – Ох и хороши ваши грибочки… Сейчас Кольке тому лет под сорок, а тогда было пять лет. Пошла с ним бабка Ульяна в синюхинский колодец за водой. Пришла, вёдра закинула, а рядом Лёшка синюхинский игрался, который недоразвитый был, грех говорить плохое, и он у неё что-то спросил по дурости своей, она ему ответила и так разговор между ними завязался. Колька тот слушал их, слушал, смотрел и вдруг как глянет строго на того Лёшку, как взмахнёт рукой и как крикнет «Хана!» Да так чётко крикнул, что бабка Ульяна аж присела. Он же до пяти лет вообще не разговаривал. Ну как не разговаривал? Мычал что-то, путая буквы и тут, на тебе, – «Хана!»