Истоки инквизиции в Испании XV века

Пожалуй, можно было бы с легкостью принять это утверждение, если бы толедцы не добавили к этому «обнаружению» еще и два других обвинения.

Первое из них, очевидно, должно иллюстрировать верования, якобы присущие иудействующим или еретически настроенным конверсо, и среди этих «верований» находится вера в «Бога и Богиню на небесах». Приписывание такой веры марранам — не говоря уже об «очень большой части» марранов — подрывает достоверность толедского расследования не меньше, чем утверждение Петиции о том, что «прочие из них поклоняются идолам»[1058]. Мы уже видели, на какое сомнительное свидетельство опиралось обвинение в «идолопоклонстве», что за доказательства были приведены для его подкрепления и как единичное свидетельство, предоставленное по этому поводу, использовано в качестве основы этой фразы и для обобщения[1059]. Абсурдность утверждения, что так называемые иудействующие марраны верили в существование «Бога и Богини», не менее очевидна, чем сфабрикованное обвинение в том, что некоторые из них поклонялись идолам.

Поскольку протоколы толедской судебной процедуры в результате этого расследования не сохранились и у нас нет другого источника о вере иудействующих марранов в «Бога и Богиню» (наподобие того, что предоставил Эспина по поводу идолопоклонства), мы можем только догадываться о происхождении этого обвинения. Может быть, это эхо каббалистической концепции Шхина, сообщенной и ложно интерпретированной вульгарным образом либо иудействующим конверсо, либо каким-то евреем, с которым толедцы находились в контакте. Переведенный буквально и абсолютно непонятый, этот термин[1060] позволяет предположить, что помимо Бога, есть еще и Богиня на небесах. Все же трудно принять, что такая концепция развилась или могла развиться в сознании евреев, тайно или открыто. Евреи выдвигают на первый план идею абсолютной уникальности Бога. Когда в Средневековье они столкнулись с пропагандистской кампанией христиан, их взгляд на исключительность Бога хорошо служил им в противостоянии христианской доктрине Троицы, которая, несмотря на все объяснения обратного, выглядела в глазах евреев одобрением или допущением существования трех божественных субъектов. Нужно отметить, что и каббалисты — даже учитывая их веру в теорию сфирот (которые могут рассматриваться как излучение божественной сущности) или в доктрину сочетания в сущности Бога двух элементов космоса (мужского и женского)[1061] — никогда не представляли эти доктрины как указывающие на множественность божественных персон, а напротив, подчеркивали снова и снова безусловную и абсолютную уникальность Бога[1062], в котором все противоположности сходятся воедино для создания единой неделимой сущности. Поэтому похоже, что идея «Бога и Богини» была враждебным истолкованием идеи Шхина или упомянутой дуалистской доктрины каббалистов — враждебной потому, что, по всей вероятности, она была представлена перед толедскими следователями христианским «свидетелем», который утверждал, что «слышал» упоминание об этом от какого-то конверсо, точно так же, как другой такой христианский свидетель утверждал, что «видел» супружескую пару конверсо, поклоняющуюся идолам. Кроме того, если эта идея была высказана конверсо, который был допрошен толедскими инквизиторами, он мог это сделать под пыткой или под угрозой пытки, против своих истинных убеждений или верований, и в таком случае мы можем счесть, что допрашивающий его инквизитор склонялся к подтверждению своей собственной интерпретации при помощи каких-нибудь высказываний, выуженных у евреев. Но какова бы ни была правда по поводу происхождения этого обвинения, совершенно очевидно, что никогда среди марранов не было «большого числа», не говоря уже об «очень большой части», верящих в существование «Бога и Богини». Следовательно, здесь мы столкнулись с обобщением, сделанным наобум и основанном на единичном примере или изолированных случаях фальшивых, или вынужденных силой, или неверно истолкованных свидетельств по этому поводу. Это еще раз дает нам представление о природе pesquisa и ценности обнаружений, на основе которых толедцы построили свое суждение о религии марранов.

Таким же абсурдным было третье специфическое обвинение конверсо в «Толедском статуте» — а именно то, что в четверг Страстной недели (т. е. каждый четверг Страстной недели) конверсо «резали баранов и ели их, а также совершали другие акты жертвоприношения»[1063]. Эта процедура описана в «Толедском статуте» как якобы находящаяся в согласии с «обычаями евреев»[1064] — предположительно в канун праздника Песах. Но было ли это еврейским обычаем? Мы знаем, что до разрушения Храма евреи приносили в канун праздника пасхальную жертву и жертву торжества[1065]. Кроме того, в первый день праздника совершалась ритуальная жертва паломников и жертвоприношение для мира и благосостояния[1066], а также каждый день праздника совершались жертвоприношения общины, принятые в первый день лунного месяца[1067]. Но все эти жертвоприношения, как мы знаем, были отменены — на самом деле запрещены — после разрушения Храма[1068]. Наверняка марраны, если они иудействовали — что означает следование еврейскому закону и ритуалу, — не пытались сохранять законы и обычаи, уже не существующие среди евреев, или возродить обычаи, четко запрещенные установившимся еврейским законом. Каким же образом толедский инквизитор пришел к такому странному заключению? Может быть, он просто извлек это из книги Исхода (XII:3,7,8) или из других источников о древнем еврейском обычае? А может быть, он «подтвердил» это заключение через испуганного свидетеля, который утвердительно ответил на какие-то его вопросы, предполагающие подобное утверждение, — и этого ему хватило, чтобы утверждать, что в обычаях марранов не только резать баранов в канун праздника Песах, а еще и совершать все виды «жертвоприношений и всесожжений», согласно «обычаю евреев».

Но это не единственная странность, которую мы видим в этих утверждениях, потому что они также заявляют, что конверсо совершают свои «жертвоприношения» в четверг Страстной недели. Но зачем они делают это именно в такой день? Если толедцы относят это, как мы видим, к еврейскому празднику Песах, то дата кануна праздника не Великий Четверг, а 14 число месяца нисана, которое никогда не может быть четвергом[1069]. Если же, с другой стороны, авторы «Толедского статута» хотели указать на то, что марраны в своей ненависти к христианству превратили день торжественной скорби для христиан в празднество для самих себя, они не могут называть это «жертвоприношениями» и «всесожжениями», которые доказывают иудействование. Иудействование означает, как это определяли толедцы, следование законам и ритуалам евреев, но никогда не было никакого закона, обряда и церемонии, предписывающего евреям подобное поведение в этот день. Неизбежно мы возвращаемся к нашему первоначальному пониманию, что под празднованием в Великий Четверг, упомянутым в «Толедском статуте», понималось празднование Песаха, и мы должны прийти к выводу, что инквизитор опять напутал: он решил, что если Великий Четверг (день Тайной вечери) был во времена Иисуса кануном праздника Песах, то для евреев таковым он с тех пор и остался. У него мог быть и какой-нибудь послушный свидетель, который от невежества или страха (или от того и другого) согласно кивнул в ответ на его предположение. В результате мы можем видеть, как некоторые сведения, надёрганные из Ветхого и Нового Завета, объединены в странное обвинение, лишённое какой-либо основы.

По обвинению в таких преступлениях против веры, как жертвоприношения в четверг Страстной недели, вера в «Бога и Богиню» и «идолопоклонство» — «преступлениях», безусловно, никогда не совершенных, — некоторые марраны были сожжены. Тем не менее, согласно авторам Статута, безбожие конверсо было также отмечено их негативной реакцией на эти ужасные приговоры или, как об этом говорит Статут: «большинство марранов плохо себя чувствуют по поводу веры», потому что святые декреты считают правильным наказание еретиков сожжением[1070]. Предполагалось, что если бы они были настоящими христианами, они бы приветствовали эти жестокие приговоры. Даже если это так, подобный аргумент мог быть приведен, если бы конверсо были убеждены в справедливости обвинений, выдвинутых против некоторых из них. Но мы знаем, что конверсо вовсе не были убеждены. Напротив, они отрицали право судей-мятежников приговаривать людей к смерти и посылать их на эшафот на основе таких свидетельств[1071]. Следует также отметить, что согласно христианскому закону обнаружение некоторых отклонений от веры само по себе не является доказательством ереси[1072] и, более того, если факт ереси установлен, то виновному должна быть дана возможность раскаяться перед тем, как он объявляется упорствующим еретиком, который должен быть очищен путем смертной казни[1073]. Существует свидетельство о том, что толедский трибунал игнорировал все эти юридические требования[1074], и мы не должны удивляться, что многие марраны резко критиковали его действия. Они, несомненно, отрицали право такого суда приговаривать людей к смерти, даже если были обнаружены их религиозные заблуждения[1075], и кажется естественным, что некоторые марраны высказывали сомнения или критику по поводу самого утверждения, что виновники в вере должны быть так наказаны. Разумеется, это могло быть истолковано толедцами как четкое свидетельство их «плохого чувства» к католической религии в целом.

Но эта реакция конверсо на судебные процессы подвергает дальнейшему сомнению утверждения толедцев об иудействовании марранов. Если бы марраны были тайными иудеями, они могли разделять с другими евреями их критику христианства за его главные верования, критику всех его догм и угнетения, которому они подвергались. Иными словами, они должны были бы «скверно чувствовать» по отношению к христианству по совершенно иным причинам, чем его действия по отношению к «еретикам», и чувствовать это много раньше, чем эти действия коснулись их. Однако, если этот опыт привел конверсо к «скверным чувствам» по отношению к христианству, следует предположить, что они были не тайными иудеями, а скорее наоборот, приверженцами христианской веры, шокированными тем, что произошло в Толедо, то есть тем, что случилось с ними как с христианами. Надо полагать, что толедские события побудили некоторых из них проверить свои чувства по отношению к христианству и задать себе вопрос о правильности и целесообразности своей связи с ним. Такие люди могли спросить себя: «Что же это за религия, если такие злодейства совершаются её именем и якобы именем её законов?» То, что такие критические мысли сверлили сознание некоторых марранов и изменили их отношение к христианству от позитивного к негативному, может быть почерпнуто из других источников[1076]. Но такое развитие событий, случившееся в результате преследований, не могло быть их причиной. Представить это причиной означает перевернуть всё с ног на голову.