Новейшая история еврейского народа. От французской революции до наших дней. Том 1

§ 12. Ассимиляция и национальное движение

В тесной связи с внешними процессами эмансипации и реакции находятся внутренние процессы ассимиляции, с одной стороны, и национального сознания —с другой. Под «ассимиляцией» подразумевается либо стихийное поглощение евреев культурою окружающих народов, либо сознательное отрицание своей национальности вне чисто религиозной сферы и причисление себя в каждой стране к господствующей нации. В основе этой денационализации лежат два разнородных двигателя: гуманистический и утилитарный. Первый из них не нов в еврейской истории. В различные эпохи, под влиянием мировых культурных движений в известных слоях еврейства центробежная сила получала перевес над центростремительной, тяготение к «общечеловеческой» культуре периферии — над тяготением к самобытной национальной культуре. Так было в Палестине в эпохи господства финикийской и ассиро-вавилонской культуры, затем в диаспоре Передней Азии и Египта (Александрия) при господстве греко-римской культуры, а позже в эпоху арабского ренессанса на Востоке и в Испании. С особенной силой проявился подобный кризис в новейшее время. После ряда веков крайней замкнутости западное еврейство поддалось европейскому просветительному движению XVIII века и его космополитической идеологии. Эпоха Мендельсона и французской революции развили в верхних слоях еврейского общества огромную центробежную силу. Лозунгом дня стало: от национального к общечеловеческому! Начался процесс приобщения евреев к европейской культуре; но так как в действительности однородной культуры Европы не было, а была культура французская, немецкая, английская и вообще окрашенная в тот или другой национальный цвет, то и различные группы еврейского народа фактически усваивали в каждой стране его национальную культуру, т. е. сливались с французами, немцами и т. д. Гуманистическое устремление выродилось в отречение от еврейской национальности ради другой, господствующей в данной стране.

Если бы это нормальное (при ненормальности положения еврейского народа в диаспоре) центробежное движение было предоставлено самому себе, оно было бы с течением времени уравновешено естественным противодействием своей соперницы, центростремительной силы; односторонний процесс ассимиляции натолкнулся бы на историческую тягу к своему, национальному, или к синтезу его с универсальным. Но тут к гуманистическим мотивам ассимиляции присоединились мотивы утилитарные. Ассимиляция была втянута, как боевой лозунг, в борьбу за и против эмансипации. Противники эмансипации из христиан доказывали, что гражданское равноправие не может быть дано обособленной группе людей, имеющей характер нации. Во всех странах повторялся в XIX веке довод аббата Мори во французском Национальном собрании (1789): «Слово «еврей» есть название не секты (религиозной труппы), а нации». На это эмансипаторы возражали характерными словами либерала Клермон-Тоннера в том же собрании: «Евреям, как нации, следует отказывать во всем, но евреям, как людям, еледует все предоставить». После долгой борьбы побеждали сторонники эмансипации: гражданское равноправие давалось евреям в предположении, что они в данной стране составляют не национальную, а только религиозную группу среди господствующей нации. Когда, уже после эмансипационного акта 1791 года, Наполеон I усомнился в отношении самих евреев к этому вопросу, он созвал в Париже собрание еврейских представителей из всей Французской империи и, под угрозою лишения гражданских прав, вырвал у них признание, что «евреи ныне не составляют нации» («Aujourd’hui que le juifs ne forment plus une nation[13] et qu’ils ont 1’avantage d’etre incorpores dans la grande nation» ...). Перед Парижским Синедрионом (1807) стояла альтернатива: либо объявить еврейство нацией, а не только религией и сразу лишиться благ гражданской свободы, распространявшейся на всю Наполеоновскую империю, либо отречься от своей национальности, признав себя частями господствующих наций, и пользоваться равноправием[14]. Утилитарные соображения взяли верх — и акт отречения был подписан.

Впрочем, многие могли bona fide подписать такой акт за себя и своих единомышленников, ибо число, стихийно ассимилированных на Западе было уже тогда весьма значительно, а с каждым годом оно росло. Одним из проявлений ассимиляции был отказ германских и французско-эльзасских евреев от своего народного языка, подготовленный пропагандою мендельсоновской школы со времени немецкого перевода Библии; общегосударственный язык проложил себе путь во все сферы народной жизни, в семью и школу, в литературу и даже в синагогу. Новые поколения постепенно отчуждались от еврейства. Поколения Генриетты Герц, дочерей Мендельсона и Рахили Левин, героинь «берлинского салона», затем Берне и Гейне, Маркса и Лассаля — таковы этапы культурной революции. Правда, параллельно шли ряды деятелей культурной реформации: Фридлендера и Якобсона, Риссера и Гейгера, но что же говорили реформаторы от имени своего народа? Они повторяли лозунг парижского Синедриона: мы по национальности принадлежим к окружающим народам; нет еврейской нации, а есть немцы, француза, англичане, исповедующие иудейскую религию. В этих заявлениях, делавшихся обыкновенно в пылу борьбы за эмансипацию, гуманистический мотив до такой степени сливался с утилитарным, что трудно было отличить, где кончался один и начинался другой. Там, где у борцов эмансипации не хватало уверенности в фактическом упразднении еврейства как нации, властный голос повелевал: так следует говорить, ибо иначе мы не добьемся гражданского равноправия. Тут была налицо несомненная «pia fraus», благонамеренный обман или самообман. Не родилась еще в умах та идея, что и безгосударственная и даже нетерриториальная нация может требовать для себя полноты гражданских прав наряду с определенными национально-культурными правами. В первой половине XIX века национальный вопрос в политической истории Европы еще не стал на очередь; он выдвинулся во второй половине века, после ряда освободительных национальных движений, последовавших за 1848 годом.

На время могло казаться, что XIX век действительно положил резкую грань в еврейской истории; казалось, что древняя нация, которая восемнадцать веков отстаивала свое существование против всех бурь всемирной истории, не устояла против шквала XIX века, поддалась, отреклась от себя, низвела себя до степени религиозной секты, дроби которой входят в состав других наций. Казалось, что «bona fides» одних и «pia fraus» других в декларациях национального самоотречения, а чаще микстура из обоих этих элементов приняты на веру народами, что культурный кризис, совершившийся на западе, неминуемо совершится и на востоке Европы. Но тут произошел кризис кризиса. Вторая реакция, породившая антисемитизм в последние десятилетия XIX века, остановила начавшийся процесс национального распада. Антисемиты всех народов сказали евреям, достигшим эмансипации путем национального самоотречения: мы не верим вашему отречению; вы остаетесь чуждыми нам, несмотря на старания ваши ассимилироваться с нами; вы не только иноверцы, но и инородцы. В то же время трагическая судьба российского еврейства вернула национальное сознание многим, его утратившим.

После культурного перелома эпохи Мендельсона и французской революции пути западного и восточного еврейства разошлись. Былая гегемония германско-польских евреев, основанная на гражданской и национальной обособленности, раздвоилась: германские евреи отвергли старую основу и пошли по пути европейского просвещения и ассимиляции; польские же евреи, ставшие тем временем российскими и австрийскими, сохранили свою самобытность и туго поддавались новым, культурным влияниям. Веяния с Запада, проникая на Восток, пролагали и здесь пути к просвещению, к ассимиляции, к эмансипационной борьбе с ее испытанной тактикой замаскирования еврейской национальности (период 1860— 1880 гг.), но не успел еще этот культурный кризис проникнуть в глубокие слои еврейских народных масс, как началась российская реакция 1880-х годов с ее средневековыми гонениями и погромными ужасами. Удары посыпались на восточное ядро еврейства в такой момент, когда, с одной стороны, в толще его еще не иссяк старый запас национальной энергии, а с другой — на интеллигентных верхах накопилось известное количество политической и социальной энергии, толкавшей к борьбе за свободу. Сочетание этих элементов создало здесь более сложные, чем на Западе, формы борьбы: параллельно пошли два движения — национально-освободительное и социально-революционное, часто переплетавшиеся в различных комбинациях.

Новое движение, возникшее на грани XIX и XX веков, разветвилось в трех направлениях: одно пошло в сторону территориального выделения еврейства или его части из мировой диаспоры для реорганизации на автономных началах (сионизм, территориализм); другое направление, считая такой идеал неосуществимым в размерах, могущих изменить жизнь всей нации, стремилось к социальному и национально-культурному обновлению еврейской диаспоры путем одновременной борьбы за гражданские и национальные права в каждой стране (автономисты, сторонники идеи еврейских национальных меньшинств); третье направление совмещало в разных степенях национальный и социалистический принципы (еврейские социалистические партии). Сторонники всех этих направлений сходились в общем принципе, что своего равноправия и диаспоре евреи всех стран должны добиваться, как части еврейской нации, а не как частицы чужих национальных организмов. Эти стремления вылились в определенные политические лозунги в момент русской революции 1905 года, когда большинством еврейских политических партий борьба за эмансипацию велась под национальным флагом. Если бы фатальные условия тогдашней русской действительности не нанесли удара всему освободительному движению, оно уже тогда привело бы к «третьей эмансипации» — российской, предоставленной не евреям в русской национальной маске, а миллионам русских граждан еврейской национальности. Но судьбе угодно было отодвинуть момент этой третьей эмансипации до русской февраль-мартовской революции 1917 года, все завоевания которой погибли вскоре среди ужасов гражданской войны в разрушенной России.

Мы указали на закономерность исторических явлений в период времени между французской революцией 1789 года и мировой войною, начавшейся в 1914 году. Эта война положила глубокую грань и в истории мирового еврейства. То, что было пережито нашим народом во время этой четырехлетней войны, затем в годы революции и долгой гражданской войны в России, наконец в возрождающемся палестинском центре, с одной стороны, и разрушаемом ныне германском центре с другой, — все это составит предмет особого обзора в конце настоящего цикла новейшей истории.

Эпоха первой эмансипации 1789-1815

ГЛАВА I. ЭМАНСИПАЦИЯ ЕВРЕЕВ ВО ФРАНЦИИ ВО ВРЕМЯ РЕВОЛЮЦИИ И ИМПЕРИИ