Новейшая история еврейского народа. От французской революции до наших дней. Том 1

§ 19. Первые плоды эмансипации (1796—1806)

Десятилетие, протекшее от Директории до утверждения Наполеоновской империи, не ознаменовалось в жизни французских евреев крупными событиями, но оно подготовило события следующих лет. В этот промежуток созревают первые плоды эмансипации — и сладкие, и горькие. Социальный рост еврейского населения вызывает противодействие интересов, задетых этим ростом, и под солнцем свободы созревает плод, сосавший свои соки из почвы рабства.

Со времени революции еврейское население Франции заметно росло. Из соседней Германии усилилось переселение евреев в восточные департаменты Франции — Эльзас и Лотарингию; бесправные обитатели немецкого гетто находили здесь среду, родственную им по быту и языку (еврейско-немецкий диалект), и быстро акклиматизировались. Многие шли дальше, преимущественно в Париж, еврейское население которого за 15 лет утроилось (около 1806 г. там жило до 3000 душ). В прежде запретном для евреев Страсбурге образовалась значительная еврейская община. Завоевания французской революции и Наполеоновской империи (части Германии и Италии, Бельгия, Голландия, Швейцария) вызвали механическое увеличение еврейского населения, которое в первые годы империи (1804—1808) превышало 135 тысяч человек. Приблизительно половина этого числа приходилась на коренные департаменты Франции.

Вся эта эмансипированная масса стремилась развернуть свои силы, но условия того бурного времени не благоприятствовали нормальному росту освобожденного народа. На смену внутренним революционным кризисам пришли непрерывные внешние войны и связанные с ними экономические кризисы. Расцвел бонапартизм. Жажда свободы уступила место той жажде военной славы и владычества над Европою, которая дала такой пышный рост милитаризму Наполеона I. Евреям поневоле пришлось пойти по этому течению, унесшему гражданскую доблесть в солдатскую казарму и на поля кровавых битв. Они доставили немало материала для того пушечного мяса, в котором нуждалась «слава Франции». Усиленные рекрутские наборы (conscriptions) вырывали массу юношей из рядов еврейского населения. Евреи шли под знамена республики и империи, отбывая воинскую повинность лично или поставляя за себя наемников; немало было и волонтеров и профессионалов военной службы, дослужившихся до офицерских чинов. Положение еврея-солдата среди товарищей-христиан было нередко весьма тягостно: это побуждало многих евреев в войсках скрывать свое происхождение и избирать себе военный псевдоним (пот de guerre). По мере усиления рекрутских наборов «налог крови» становился все более непосильным, и увеличилось число уклонявшихся от воинской повинности. Префекты восточных департаментов доносили, что многие не являются на рекрутский призыв, что у евреев неправильно ведутся метрические книги и что иные родители записывают своих мальчиков под именами девочек для освобождения их от военной службы.

Хотя случаи неявки на службу и даже дезертирства все более учащались и среди христиан, тем не менее евреям такие случаи вменялись в особую вину: в этом видели недостаток гражданского чувства. Уклонение от участия в гекатомбах Наполеона, который за 15 лет призвал под знамена более трех миллионов человек, являлось для многих доказательством того, что евреи не заслужили равноправия. Трагизм истории был в том, что заря эмансипации взошла для французских евреев в кровавом тумане террора, в пороховом дыму сражений, что не было дано освобожденным постепенно приспособляться к новым условиям гражданской жизни.

Это вызывало аномалии и в культурном росте: внезапные скачки на одной стороне, неподвижность — на другой. Верхние слои еврейского общества, особенно в Париже и в Бордо, среди сефардов, быстро поддались процессу офранцужения. Вместо создания реформированной еврейской школы многие родители отдавали детей в общие школы и в «приличные пансионы», где дети воспитывались в христианской среде и отрывались от своего народа. Военная служба также разрывала связь молодого еврея с его национальною средою. Ряд лиц выдвинулся на государственной службе и среди представителей свободных профессий; так, например, занял видное место во французской адвокатуре молодой юрист Михаил Берр, сын известного ходатая за права лотарингских евреев Исаака Берра. Но в широких слоях населения Эльзаса и Лотарингии этот культурный сдвиг был еще мало заметен. В торжественном послании, опубликованном после акта эмансипации 1791 года (выше, § 17), Исаак Берр увещевал освобожденных братьев бросить свою обиходно немецко-еврейскую речь и заменить ее французской, посылать своих детей во французские шкоды, где в подрастающем поколении устранится взаимное отчуждение и подготовится почва для «братской любви» между евреями и христианами. Первые опыты в этом направлении показали, однако, что до братской любви еще далеко. Спустя 15 лет тому же Берру пришлось писать своему другу и соратнику в эмансипационной борьбе аббату Грегуару следующие печальные строки (1806): «Нет спора, благодетельный декрет 28 сентября 1791 года восстановил нас в наших правах и обязал нас чувством вечной признательности, но до сих пор наше пользование им было лишь кажущимся, и на практике мы лишены того, чего добились де-юре. Это презрение, связанное с именем «еврей», является одним из главнейших препятствий к нашему возрождению. Является ли еврейский юноша к мастеру-ремесленнику, фабриканту, художнику, земледельцу, чтобы позаимствовать у них знания, — его отталкивают, потому что он еврей. Вызывается ли еврей в суд, противная ему сторона редко откажет себе в удовольствии пуститься перед публикой в общие неприличные толки о евреях и обрушиться на них со всеми упреками, какие выставляются против них спокон веков... Даже в театрах не задумываются выставлять нас на посмешище».

Причины социальной розни лежали в экономических отношениях, которые в Эльзасе сильно обострились в десятилетие, последовавшее за эмансипацией. Изданный одновременно с актом равноправия декрет о ликвидации задолженности христиан у евреев (выше, § 17) не способствовал улучшению отношений между обеими сторонами. Сокращение долгов и мораториум по ним разорили многих кредиторов, но не успокоили должников. Непрерывные войны революции, Бонапарта и империи вызвали длительный экономический и финансовый кризис. К тому же вело и внутреннее хозяйственное переустройство: изменение аграрных отношений вследствие падения феодализма и эмиграции дворян, нарождение нового класса крестьян-землевладельцев, которые нуждались в деньгах для устройства самостоятельного хозяйства. В это смутное время евреи, раньше занимавшиеся мелкими кредитными операциями, перешли на земельную спекуляцию и торговлю ипотеками: они скупали заложенные дворянские имения и перепродавали их крестьянам в кредит или просто давали ссуды под землю. Этим облегчали крестьянину переход от прежнего батрачества к земельной собственности, но часто обременяли нового собственника непосильными долговыми обязательствами. Шаткость кредита в годы валютных кризисов заставляла заимодавцев взимать высокие проценты, что вызывало сильнейший ропот. Донесения префектов рейнских департаментов от 1801— 1806 годов вызывали большое волнение в парижских правительственных сферах[24]. Маршал Келлерман послал в 1806 г. Наполеону «частный доклад», в котором черными красками изобразил положение Эльзаса под экономическим «господством» евреев. От юдофобского доклада получалось представление, что евреи разоряют эльзасскую деревню, держат в кабале чуть ли не все крестьянское население и фактически являются собственниками большей части земель в крае. Такие односторонние донесения производили сильное впечатление на Наполеона, который в первые годы империи очень заинтересовался еврейским вопросом. Не подозревали евреи Эльзаса и Лотарингии, что в Париже против них готовится грозный обвинительный акт и что на очереди стоит даже вопрос об отмене их гражданского равноправия...