Новейшая история еврейского народа. От французской революции до наших дней. Том 1

Проект Гарденберга-Раумера путешествовал по канцеляриям разных министерств в течение всего 1811 года. Чиновники вносили в него дополнения и поправки. Предлагалось употреблять в официальных бумагах вместо «ставшего презрительным» слова Juden елово Israeliten или «Mosaische Glaubensgenossen»; строго проводить принцип запрещения отдельных школ для евреев, ибо только обучение еврейских детей в общих немецких школах может привести к «полной амальгамации их с прочими гражданами»; сокращать торговые занятия евреев и поощрять их к ремеслам и сельскому хозяйству. Проект был передан на заключение также Давиду Фридлендеру, который внес в него значительные поправки, так как либеральный Гарденберговский проект в общем отвечал стремлениям тогдашних передовых евреев. Замедление реформы вследствие бесконечной канцелярской переписки заставило еврейских деятелей торопить правительство. В числе доводов в пользу скорейшего проведения реформы Фридлендер выставлял и то, что длящееся бесправие вызывает угрожающий рост числа евреев-вероотступников, выкрестов не по убеждению, а ради житейских благ (см. дальше, § 33). С другой стороны, на Гарденберга постоянно влиял известный финансист-филантроп Израиль Якобсон, тогдашний глава эмансипированного еврейства в Королевстве Вестфалей (дальше, § 31). Давно знакомый с Гарденбергом, которому оказывал финансовые услуги, Якобсон в своих письмах и беседах рисовал ему светлую картину процветания Пруссии при эмансипации евреев по вестфальскому образцу. В то же время к канцлеру поступили петиции берлинской, бреславской и других общин об ускорении акта реформы, ожидаемого всеми евреями с величайшим напряжением. Это заставило Гарденберга наконец на самом исходе 1811 года дать делу более быстрый ход.

Последняя редакция проекта снова вызвала трения между либералом Гарденбергом и консерватором Кирхейзеном, который настаивал на представлении своих возражений самому королю. Фридрих-Вильгельм III внес в проект несколько поправок (6 марта 1812). Он велел вычеркнуть пункт о замене наименования «Jude» более почетным эпитетом, вроде «мозаист». По вопросу о государственной службе евреев король присоединился к отрицательному мнению министра Кирхейзена и вставил пункт, что решение этого вопроса отлагается на неопределенное время.

Наконец 11 марта 1812 г. король подписал этот акт, известный под именем «Эдикт о гражданском положении евреев в Прусском государстве». Первая статья эдикта объявляет евреев Пруссии, живших ранее на основании особых привилегий и концессий, «туземцами и гражданами прусского государства» (Einländer und preussische Staatsbürger). Отменяются ограничения в праве жительства и занятий, специальные подати и исключительные законы. Евреи допускаются на муниципальные и академические должности; вопрос же о допущении их на государственную службу вообще король обещает «определить со временем особым законом». Обязанности евреев — те же, что и прочих граждан, в том числе и отбывание воинской повинности натурою; немецкий или другой «живой язык» обязателен в деловых бумагах, и совершенно недопустим еврейский язык — древний или разговорный. В течение шести месяцев со дня издания эдикта каждый еврей должен принять определенное «фамильное имя» и зарегистрироваться под ним в полицейских учреждениях. Иностранные евреи не имеют права жительства в Пруссии, а могут только приезжать временно, по делам. Последнею статьей эдикта отсрочивается урегулирование еврейских «церковных дел» и школьного обучения впредь до особого совещания с участием авторитетных представителей еврейства.

Таким образом, через двадцать лет после еврейской эмансипации во Франции Пруссия эмансипировала—хотя и не вполне—своих евреев. Иго бесправия было снято с еврейского населения. Велика была радость раскрепощенных, особенно в высших классах общества, где так болезненно ощущалось прежнее клеймо внегражданственности. В этих кругах чувство благодарности за дарованную свободу соединялось с несвободною потребностью пожертвовать особенностями еврейского быта, которые могли бы подать повод к упрекам в национальном обособлении. В Берлине давно уже была усвоена идеология парижского Синедриона, но здесь шли еще дальше: зародилась идея религиозных реформ, не как проявление законного свободомыслия, а как средство приспособления еврейства к окружающей среде. Старый боец за эмансипацию Давид Фридлендер, упоенный победою, предложил свои услуги правительству в деле преобразования еврейского духовного быта. Тотчас после обнародования эдикта 1812 года он издал анонимную брошюру под заглавием «О вызываемой новою организацией еврейских общин в Пруссии необходимости преобразовать их богослужение в синагогах, их учебные заведения, предметы преподавания и вообще систему воспитания». Автор исходит из мысли, что без реформы синагоги и школы будущее поколение не сможет в полной мере воспользоваться дарованными гражданскими правами; «без церковной организации израэлиты не могут продолжать свое существование». А реформы, вызванные временем, состоят в следующем. Наш старый молитвенник наполнен траурными гимнами об утрата древней родины еврейского народа и его политической свободы, но ведь мы в настоящее время получили свободу в качестве граждан Пруссии. У нас теперь есть одно только отечество — Пруссия, и о нем мы должны молиться; есть один родной язык (Muttersprache) — немецкий, и его мы должны ввести в наше богослужение, ибо он скорее может пробудить в душе религиозное чувство, чем мертвый древнееврейский язык. В этом же духе полного онемечения должна быть преобразована и еврейская школа. Здесь был ясно поставлен тезис: ассимиляция есть естественное следствие эмансипации.

Свою книгу Фридлендер поднес в виде проекта своему единомышленнику, канцлеру Гарденбергу (октябрь 1812 г.), а тот передал ее департаменту исповеданий. Автор послал также один экземпляр королю, но боявшийся всяких новшеств, благочестивый король ответил резолюцией: «Пока евреи хотят оставаться иудеями, религия которых, в сущности, основана на признании Моисеевых или ветхозаветных законов, я могу одобрять преобразования в их богослужении, религиозном обучении и воспитании лишь в той мере, в какой это не противоречит сущности и основоположениям иудейской религии. Если таково и мнение Фридлендера, то можно воспользоваться проектом». Гарденберг поспешил взять Фридлендера под свою защиту. В двух письмах он объяснял королю, что эдикт о гражданском равноправии, введший евреев в состав немецкого народа, приводит к необходимости их внутренней реформы, ибо евреи отныне уже не враги христианского общества и не будут презираемы им; они должны теперь молиться не о пришествии мессии, а только о благополучии своего покровителя и освободителя, прусского короля; введение же немецкого языка в синагоге и школе не затрагивает основ Мойсеевой религии. Проект Фридлендера вызвал и литературную полемику. Синдик бреславской еврейской общины, Дом, выступил в защиту священного языка в богослужении и обвинил Фридлендера в желании вызвать религиозный раскол. Престарелый гебраист Соломон Папенгеймер отстаивал и национальный язык, и молитвы национального содержания (1813) ... Но внутренний спор был заглушен громом оружия: началась великая освободительная война Пруссии в союзе держав против Наполеона.

Охвативший всю страну патриотический пыл зажег и сердца евреев, накануне только принятых в союз граждан. Кроме поступивших на службу по рекрутскому набору, в прусскую армию вступило несколько сот евреев-добровольцев. Еврейские солдаты участвовали во всех войнах 1813—1815 годов; множество было убито и ранено в «битве народов» при Лейпциге и при Ватерлоо; многие отличились геройскими подвигами и были награждены орденами железного креста; несколько десятков дослужились до офицерского чина. Еврейские женщины шли на фронт в качестве сестер милосердия. Большие суммы денег жертвовались общинами на нужды освободительной войны. Часто проявлялось стремление демонстрировать свой патриотизм, показать себя достойными эмансипации. Однако ни военные подвиги, ни другие изъявления патриотизма не могли остановить шествие юдофобской реакции, надвигавшейся на Пруссию, в связи с общеполитическою реакцией, после Венского конгресса и образования Священного Союза (1815). Эмансипация, вырванная у разгромленной, униженной Пруссии, окажется лишнею для Пруссии торжествующей. Запоздалая эмансипация прусских евреев просуществовала только три года и затем стала чахнуть, охваченная убийственным ветром реставрации.